Внутри она села в удобное кресло, пока Шпац разговаривал с хорошенькой девушкой, сидевшей за тяжелым резным дубовым письменным столом. За ее спиной висел портрет фюрера, на других стенах были прикреплены несколько больших карт, и больше никаких украшений. Флаг со свастикой стоял рядом с закрытой дверью неподалеку от стола девушки. Бетонные полы были голыми. Металлические шкафы выстроились вдоль стен.
Еще два секретаря работали за длинным металлическим столом. Время от времени они бросали взгляд на Коко, продолжая печатать на машинках, рядом с которыми лежали высокие стопки бумаг.
Накануне вечером Шпац готовил Коко к этой встрече, напомнил, что это всего лишь протокол, и добавил:
– Нет ничего плохого в том, что нашим предполагаемым шпионом станет знаменитая мадемуазель Шанель.
Помня об этом, она нанесла лишний слой красной помады на губы перед тем, как выйти из поезда. К тому же она тщательно подобрала гардероб для этого визита: костюм из тонкой светло-бежевой шерсти ее собственного дизайна. Этот цвет был ее любимым. Он был спокойным и красиво оттенял ее темные волосы и оливковую кожу, ну и красную помаду, конечно же. Также она надела обязательную белоснежную блузку и нити жемчуга, чулки цвета белая ночь, бежевые с коричневым лодочки, белые перчатки и маленькую простую шляпку.
И, разумеется, она не забыла щедро обрызгать себя № 5.
Ожидание казалось бесконечным. От ламп наверху становилось жарко. Кресло оказалось жестким. Коко вытащила из сумочки носовой платок, прикоснулась ко лбу и верхней губе, промокая капельки пота. В комнате не было окон, и воздух застоялся.
Бросив взгляд на наручные часы, она увидела, что прошло уже двадцать минут после их прихода. Наконец раздался жужжащий звук на столе секретарши, и девушка встала. Она провела Шпаца и Коко в просторный кабинет, устланный роскошными коврами. В другом конце комнаты за огромным столом из орехового дерева сидел мужчина, как догадалась Коко, Вальтер Шелленберг. Бросив короткий взгляд на вошедших, он продолжил писать.
Секретарша молча проводила их к паре кожаных кресел, стоявших перед столом. Коко поставила сумочку на колени и огляделась. На столе Шелленберга не было ничего, кроме письменных принадлежностей. Окна у него за спиной были затянуты металлической сеткой. По дороге в Берлин Шпац рассказал ей, что на сетке расположена система фотоэлектрических датчиков, которые передают сигнал охране, если к окнам кто-то приблизится. Кабинет Шелленберга был неприступной крепостью как изнутри, так и снаружи.
Сетка на окнах напомнила Коко узкие прутья на окне маленькой кельи в аббатстве, где она спала вместе с сестрами. В окно просачивался такой же серый холодный свет.
Они ждали. Секретарша вышла. Шелленберг продолжал писать, явно поглощенный работой. Коко удивилась тому, что он выглядел слишком обыкновенно для человека, обладающего такой властью. Справа от нее стоял шкаф изящной работы с книгами, элегантная антикварная вещь. Слева рядом с письменным столом расположился круглый стол с множеством телефонов, записывающих устройств, проводов и всякой другой механики. Там же лежал пистолет. Взгляд Коко задержался на нем.
Наконец, Шелленберг отложил ручку, поднял голову и посмотрел на них. Его лицо преобразилось, как будто он снял маску, глаза загорелись. Он встал и улыбнулся Коко. Она без раздумий улыбнулась в ответ.
– Мадемуазель Шанель, – сказал Шелленберг и слегка поклонился. Но вместо того чтобы обойти стол и поприветствовать ее как полагалось, он снова сел. – Как мило с вашей стороны, что вы приехали.
Взяв себя в руки – Шпац предупреждал ее об обаянии Шелленберга, – она чуть склонила голову. Она не хотела, чтобы этот человек ей понравился. Она должна быть начеку. Для таких людей, как Вальтер Шелленберг, обаяние – это оружие.
Шелленберг перевел взгляд на Шпаца.
– Я слышал, вы и мадемуазель Шанель имели дружескую беседу с адмиралом. – Он бегло говорил по-французски с легким акцентом, свойственным выходцам из Эльзаса-Лотарингии.
– Да. Как вы знаете, мадемуазель Шанель согласилась помочь нам с нашей проблемой в Испании. Она готова ехать в Мадрид с нашим поручением. – Шпац развел руки в стороны. – И вот мы перед вами, располагайте нашим временем.
– Разумеется. – Шелленберг снова посмотрел на Коко. – Насколько я понимаю, адмирал Канарис ввел вас в курс дела. Я уверен, что он ясно дал понять следующее. Наша главная цель в Испании – это формирование союза с генералом Франко. В Мадриде вы будете общаться с теми, кто его поддерживает, в частности с генералом Серрано Суньером и его окружением. – Он помолчал немного. – Вам нужно запомнить это имя, Серрано Суньер.
Коко кивнула.
– Каждый раз вы будете внимательно слушать то, что будут говорить об идее присоединения Испании к Германии в нашей борьбе против России. Вы сами должны поднимать эту тему при каждом удобном случае, но делайте это ненавязчиво. – А потом Шелленберг добавил, подчеркивая каждое слово: – Нам особенно нужно узнать мнение генерала Серрано Суньера по этому вопросу. Мы ожидаем от вас своевременных и подробных отчетов о каждом дне вашего пребывания в Мадриде, мадемуазель.
Она снова кивнула. Этому человеку она не доверяла.
– Что касается второй части вашей миссии, – Шелленберг взял ручку и принялся постукивать ею по столу. – Определим ее так. Вам нужно продвигать идею заключения перемирия между Германией и Великобританией. Мы ожидаем, что вы ясно выразите вашу точку зрения. Вы будете использовать свое имя и влияние, чтобы рекламировать выгоду от такого перемирия и для Европы, и для всего мира. В этом плане нашей главной целью являются сотрудники британского посольства. В частности, нас интересуют те, кто связан с вашим другом, премьер-министром Уинстоном Черчиллем. – Шелленберг снова сделал паузу, потом спросил, все ли она понимает.
– Да, я понимаю.
– Хорошо. – Он сложил руки ладонями вместе перед собой на столе. – Насколько я понял, вас волнует то, как скажется перемирие между Британией и Германией на вашей стране?
Коко застыла при мысли о том, что Франция останется под германским сапогом.
«Французская провинция, вот уж действительно».
Но она приняла решение, она приехала на эту встречу. И она выполнит свою часть сделки.
Коко тщательно подбирала слова, глядя в глаза Шелленбергу.
– Это правда, меня в некотором роде беспокоит положение Франции при этом перемирии. Но уверяю вас, это никак не скажется на моей способности довести порученное дело до конца.
Шелленберг почти улыбнулся, но глаза его оставались холодными.
– И я заверяю вас, мадемуазель, что интересы французов близки немецкому народу. При Новом порядке моей личной целью является сохранение красоты и великой истории вашей страны. – Он кладет руку на сердце. – Сам я родился в Саарбрюккене, в Эльзасе.
В области, сейчас находящейся под германским владычеством.
Его взгляд стал пронзительным.
– Наши страны едины, наши народы едины. Мы понимаем друг друга. И Германия, и Франция как провинция выиграют от тесного экономического сотрудничества. Объединенные общим делом, наши страны станут сильнее.
– Да, я согласна. – Коко принялась поглаживать сумочку затянутой в перчатку рукой, неожиданно занервничав. Она должна быть осторожной в каждом слове. – Как я часто говорила, мы в Европе одна семья. Германия и Франция близкие родственники. Что идет на пользу Германии, идет на пользу и Франции.
– Хорошо. Это очень хорошо. – Сложив руки словно в молитве, он придал себе задумчивый вид. – Что ж, значит, в этом мы достигли согласия.
– Совершенно верно.
Шелленберг погрузился в молчание. Коко понимала, что он хочет от нее большего.
Он смотрел на нее. Время шло.
«Поощри его. Дай ему что-то, и быстро».
Коко коснулась жемчужных нитей, накрутила одну из них на кончик пальца.
– Поверьте мне, я понимаю вашу точку зрения, герр Шелленберг. Оккупация вернула во Францию порядок. До этого в Париже царила анархия. Прежде всего нас ввергли в хаос коммунистические банды и декаданс. – Она перевела дыхание. Ей придется это сказать. – Франция получила то, что заслужила.
Шелленберг положил ручку, раскрутил ее на столе и ждал, пока она не остановится, указывая на Коко.
Она будет пресмыкаться, если должна.
– Вы можете на меня рассчитывать. Вместе наши страны покажут путь остальной Европе. – И Коко сумела-таки выдавить из себя улыбку.
Шелленберг откинулся на спинку кресла, на этот раз как будто удовлетворенный.
– Вот об этом я и говорю, – сказал он. – И есть, разумеется, еще дело вашего сына, Андре Паласса.
Наконец-то речь зашла об Андре.
– Да, он мой сын. – Подавшись вперед, обхватив колени руками, Коко посмотрела Шелленбергу в глаза и сделала то, чего не делала никогда в жизни. Она взмолилась: – Прошу вас, герр Шелленберг, вы должны помочь моему мальчику. Он на грани смерти, как я слышала. Ему требуется немедленная медицинская помощь. – Ее голос зазвучал хрипло, дыхание сбилось. – Прошу вас, я все сделаю, но я умоляю вас отпустить Андре в госпиталь сейчас.
Его голос прозвучал дружелюбно, но твердо.
– Сожалею, мадемуазель. Ваш сын военнопленный. Мои полномочия не настолько велики, чтобы даровать пленному свободу. По крайней мере, пока у меня не будет того, что я смогу предъявить взамен. – Он разглядывал ее из-под тяжелых нависших век. – Как деловая женщина вы, безусловно, понимаете, что сделка требует компромиссов с обеих сторон.
Медленно Коко отпустила тоненькую ниточку надежды, за которую она цеплялась с того момента, как узнала о поездке в Берлин. Она попросила о милости, хотя Шпац предупреждал, что за концлагеря и, следовательно, за освобождение Андре отвечает Генрих Гиммлер, начальник Шелленберга. А Гиммлер, в свою очередь, отчитывается перед Рейнхардом Гейдрихом, главой безопасности рейха, которого Гитлер называет «человеком с железным сердцем».
Шпац сказал, что эти люди очень неохотно согласились освободить Андре, основываясь на одобрении Шелленберга. И сделали они это только по личной просьбе адмирала Канариса и после того, как он заверил их, что мадемуазель Шанель успешно выполнит задание и этим окажет ценную услугу рейху.