– Ужасно! – Опять эта немецкая одержимость порядком.
Колетт подняла голову, ее глаза сузились.
– Но почему тебя это интересует?
Ошеломленная Коко посмотрела на подругу.
– Мне очень нравится твой муж, Колетт. Если он когда-нибудь тебе надоест, дай мне знать.
– И что ты станешь делать с евреем в отеле «Риц»? Прятать его в шкафу? – С коротким смешком она повернула голову, выглядывая официанта. – Не притворяйся передо мной, Коко. Ты живешь в одной гостинице с гонителями Мориса.
– Что ты такое говоришь, Колетт? Морис – это Морис! Мне наплевать на то, что он еврей. У меня много друзей-евреев. Я ничего против них не имею. – Обиженная, она уставилась на свою чашку с чаем и принялась двигать блюдце то в одну сторону, то в другую. Когда Коко снова подняла глаза, она встретилась с неприязненным взглядом Колетт.
Бой когда-то предупреждал ее о том, что не стоит высказываться о моральных принципах публично. Ее мысли о том, что хорошо и что плохо, были слишком сложными, чтобы привести их к общему знаменателю. Коко со вздохом закурила следующую сигарету. Зачем она пришла на эту встречу? В самом деле, она лучше относится к Колетт на расстоянии. Эта женщина никогда не думает о том, что переходит принятые в обществе границы. Коко затянулась, позволив горячему дыму спуститься по горлу и наполнить легкие.
Подошел официант, и Колетт заказала ликер с травами «Бональ» (Bonal).
– Хинин хорошо успокаивает мне нервы, – сказала она, когда тот отошел.
– Ты мне позвонила. Зачем тебе понадобилось встречаться со мной? – спросила Коко. Колетт перебирала монеты в кошельке. – Мы достаточно долго дружим, Колетт. Выкладывай.
– Хорошо. – Колетт оперлась локтями на стол и сцепила пальцы. – Это из-за Мориса. – Ее голос задрожал. – Я боюсь за него, Коко. Боюсь, и поэтому пришла просить об одолжении.
– Конечно, конечно. Что угодно.
Официант поставил на столик ликер для Колетт. Отдав ему монеты, Колетт повернулась к Коко.
– Представь меня твоей подруге, Сюзанне Абец.
Коко изумленно смотрела на подругу.
– Ты намерена окучивать жену посла? Дорогая моя, если то, что ты сказала, правда, не подвергнешь ли ты Мориса опасности?
– Послушай. – Костяшки пальцев Колетт побелели. – Морис не знает о моей просьбе. Но у меня есть план его спасения. – Она моргнула, смахивая слезу. Коко достала из сумочки носовой платок и протянула ей.
– Спасения от чего, дорогая?
– Каждую ночь мы ждем, что за ним придут боши. – Ее голос прервался. – Ты знаешь, что теперь каждый еврей во Франции должен зарегистрироваться? Не только иностранцы, Коко, французские евреи тоже.
Коко вспомнила, как полицейские в Марэ тащили в грузовик женщину и как плакал маленький мальчик, звавший маму. Она отогнала это воспоминание и отпила чай.
– Они говорят, что это всего лишь подсчет. Простая перепись в некотором роде.
– А тебе не кажется странным, что они регистрируют или, говоря твоими словами, переписывают только евреев?
– Я не знала.
– Ты не хотела знать. – Голос Колетт стал суровым. Глядя Коко в глаза, она покачала головой. – Ты не понимаешь, Коко, потому что ты не хочешь знать.
На секунду в ней поднялся гнев. Но она подумала о Морисе и о своей подруге Колетт и прикусила язык.
– Они охотятся на нас, Коко. И я должна быть готова, когда они придут. – Колетт уронила руки на колени. – Я пришла умолять тебя о помощи.
Коко выпрямилась.
– Не глупи, Колетт. И не надо умолять, в этом нет необходимости. – С легкой улыбкой она добавила: – Пока ты не упала на колени, расскажи мне, почему именно Сюзанна Абец.
Глаза Колетт округлились, и она, наконец, улыбнулась.
– Госпожа Абец некоторое время назад прислала мне письмо, в котором выразила свое восхищением одним из моих романов. Это было очень дружеское послание. Я подумала, что, может быть, ты бы могла нас познакомить, мы бы встретились за коктейлями или за чаем. Тогда, если Мориса все-таки арестуют, возможно, госпожа Абец замолвит за него словечко перед своим мужем. Я слышала, что посол обожает свою жену. – Оглядевшись по сторонам, она понизила голос. – Если она попросит, то он сразу же освободит Мориса.
С этим она могла справиться. Колетт не ошиблась, Отто Абец действительно любил жену. Для Сюзанны он был готов на все. В душе Коко росло чувство жалости к Колетт и Морису, но она скрыла свои эмоции. Колетт не вынесет жалости. Возможно, в тот момент она и была лучшей писательницей Франции, но она пробивала себе путь наверх с таким же трудом, как и сама Коко. Жалость, особенно со стороны Коко, унизит Колетт.
Поэтому она тщательно обдумала свой ответ.
– Возможно, ты и права. Это хорошая идея, дорогая. Я, конечно же, помогу. Никогда не повредит спланировать все заранее. – Пока она говорила, выражение лица Колетт изменилось, мышцы вокруг глаз расслабились, и она с облегчением выдохнула.
– Я познакомлю двух моих подруг. Женщины должны решать проблемы вместе.
– О, замечательно! – В голосе Колетт послышалось ликование. – Но держи все в тайне.
– Разумеется. – Коко сделала знак официанту, чтобы он принес счет. – А теперь мне пора идти. Я только что вернулась со сложной встречи, и у меня есть еще дела. Но я организую ланч для нас троих здесь, в отдельном кабинете. Устрицы тут замечательные. Такой вариант подойдет? Скажем, в следующий вторник? Проверь свой календарь и дай мне знать, свободна ли ты во вторник.
– Спасибо, Коко! Устрицы! Я даже вспомнить не могу, когда я ела их в последний раз. – В ее голосе послышалась нотка иронии, когда она добавила: – И вторник подойдет, я в этот день свободна.
Расплатившись с официантом, Коко встала, потом наклонилась к Колетт и расцеловала ее в обе щеки.
– Передай Морису мою любовь, – шепнула она. – И знаешь, это странно, но я никогда не думала о Морисе как о еврее.
Глава тридцать шестая
Коко мерила шагами кабинет доктора Курта Бланке в отеле «Мажестик», штаб-квартире администрации рейха в Париже.
– Я подала жалобу. Позвольте нам продолжать это дело. Пьер Вертхаймер и его брат Поль находятся в Америке, а я здесь. По вашим законам…
– Они также и ваши, мадемуазель.
– …Это должно быть просто. Вертхаймерам запрещено владеть собственностью в этой стране или где-либо в Европе, если уж на то пошло. Духи «Общества Мадемуазель» принадлежат мне. Я создала их, они носят мое имя. Я арийка и, следовательно, логически являюсь человеком, которому должна принадлежать вся компания. Это ради блага не только Франции, но и Германии тоже. Мой долг спасти это достояние Франции. Это мое право.
– Мадемуазель Шанель, как я уже пытался объяснить…
– Нет же! – Она подняла руку. – То, что вы говорите, совершенно невозможно!
Курт Бланке сидел за рабочим столом. Луи де Вофрелан, устроивший эту встречу, сидел напротив него, пока Коко расхаживала по кабинету. Она бросила свирепый взгляд на мужчину с бледным мясистым лицом, следившим за исполнением во Франции законов о собственности евреев. Он ответил ей бесстрастным взглядом.
– Наше дело абсолютно ясное, доктор Бланке. По вашим словам, существует проблема текущего владения. То есть Пьер больше не владеет компанией? – Она всплеснула руками. – Это абсурд. Девяносто процентов акций принадлежат Пьеру и его брату. Оставшиеся десять процентов мои. Я не давала согласия на какие-либо изменения во владении акциями.
Бланке вздохнул, положив перед собой сцепленные руки, и поднял глаза на Коко.
– Я повторяю, мадемуазель Шанель: адвокат Пьера Вертхаймера в Нью-Йорке прислал по телеграфу ответ на поданный вами иск. Он утверждает, что акции Вертхаймеров были проданы еще до войны и до отъезда семьи из Франции. По его словам, акции были переданы новому собственнику парижским банкиром семьи, господином Анри Левалем. Новый владелец является арийцем. Если он прав, то в данном случае еврейские законы не применимы.
Когда Коко открыла рот, Бланке поднял руку.
– Поэтому прежде всего мы должны установить все факты. К сожалению, господин Леваль отказывается назвать имя нового владельца или обсуждать детали транзакции. – Он еще раз вздохнул и добавил: – И то и другое, как он сказал, конфиденциально.
– Тогда вы должны немедленно арестовать банкира. Он лжет.
– Он гражданин Швейцарии.
– И что? Это мошенничество.
– Мадемуазель Шанель права, – вмешался в разговор Луи. – Очень похоже на мошенничество, доктор Бланке. – Тот повернулся к Луи и пристально посмотрел на него. Адвокат сидел нога на ногу и нервно барабанил пальцами по колену. – Я уверен, что внимательное изучение документов выявит фальшивые даты на сертификатах. Мы выясним, что существует фиктивное трастовое соглашение, и по этому соглашению новый владелец в будущем обязан передать доли в компании обратно Пьеру, причем сделать это немедленно, по первому его требованию. Ясно, что Вертхаймер предвидел новые ограничения.
Доктор Бланке даже не моргнул.
– И что вы предлагаете?
– Как вам известно, адмирал Канарис выразил личную озабоченность тем, как повернется дело для мадемуазель Шанель. Начните слушания, чтобы определить факты. Вызовите банкира, приведите его к присяге и потребуйте назвать имя покупателя акций. Потребуйте представить документы этой так называемой транзакции по продаже. Давайте вытащим ее на свет. Мы должны увидеть все – соглашение, сертификаты на акции.
Бланке ударил ладонью по звонку на столе.
– Хорошо, – сказал он. – Мы это сделаем. – Коко с облегчением выдохнула. Имя адмирала Канариса произвело должное впечатление. В кабинет торопливо вошла женщина с ручкой и блокнотом. Очки она сдвинула почти на макушку.
Бланке знаком попросил ее подойти ближе и передал ей папку.
– Позвоните нашему клерку. Назначьте слушание по этому делу не позднее первого апреля. – Он посмотрел на свой календарь. – Это вторник. Немедленно позвоните и уточните дату, время и зал для слушания, который мы будем использовать. И разумеется, нам потребуется стенографистка.