Мужчина широко расставил ноги и вырвал рукав из пальцев Алена, разглядывая его. Его покрасневшее лицо исказила гримаса. Потом он моргнул и высоко поднял бутылку.
– К чертям их всех, – выкрикнул он. – Ты можешь их слушать, приятель, а я отказываюсь! – И, поднеся бутылку к губам, он, спотыкаясь, пошел прочь.
Ален повернулся к двери, заглянул в решетчатое окошко на уровне глаз. Стекло было покрыто толстым слоем грязи, и увидеть, что происходит внутри, было непросто, но Ален сумел разглядеть группу мужчин в дальнем конце зала. Любопытство заставило его толкнуть дверь и войти. Несмотря на скопление народа, в баре было странно тихо, если не считать голоса диктора новостей, доносящегося из радиоприемника. Мужчины сгрудились у стойки бара и напряженно слушали.
Одинокий выпивоха за столиком у самой двери поднял глаза на Алена. Он сдвинул шляпу на затылок.
– Знаете, если вы спросите меня, то я отвечу, что сейчас самое время, – сказал он.
– Что происходит?
Парень пожал плечами и перевел взгляд на бутылку пива, которую держал в руке.
Ален подошел к толпе, протиснулся ближе к стойке. Между плечами других посетителей он увидел большой радиоприемник в деревянном корпусе, стоявший на стойке. Голос диктора то звучал громче, то почти совсем замолкал, теряясь среди треска статического электричества. Он постучал по плечу стоявшего перед ним мужчину и спросил, в чем дело.
Тот бросил на него взгляд через плечо и фыркнул.
– Это все чертовы япошки. Они напали на нас. Судя по всему, дело плохо. Но трудно разобрать, что говорит диктор.
– Напали на нас?! Вы хотите сказать, что они нас атаковали?
– Подождите секунду. – Мужчина подался вперед и приставил сложенную рупором ладонь к уху. Через минуту он повернулся к Алену: – Говорят, что надо ждать еще новостей. В студии Джон Чарльз Дэйли. Говорит, надо сидеть и ждать, а он попытается понять, что именно говорят все эти репортеры оттуда.
– Откуда именно?
– Это где-то на Западном побережье, я так понял.
А потом помехи прекратились. Из приемника раздался четкий знакомый голос:
– Дамы и господа, говорит радио CBS. Мы прерываем трансляцию передачи «Мир сегодня» для специального выпуска новостей. – Ален затаил дыхание, пульс у него зачастил. Когда Дэйли заговорил снова, его голос дрожал от гнева и сдерживаемых эмоций. Прежде чем он закончил читать сообщение, Ален все понял. В этот день мир изменился.
– Сегодня в 7 часов 55 минут по гавайскому времени японцы атаковали с воздуха Перл-Харбор, Гавайи.
Помещение бара буквально взорвалось. Ален пробрался поближе к приемнику, напрягая слух, чтобы все разобрать. Снова начались помехи, потом зазвучали разные голоса, прорываясь сквозь время и пространство. Ален слышал ужасные крики:
– Смотрите! Вон там, наверху! Они вернулись! Они кружат над нами. Черт побери, они как стая хищных птиц, здесь больше сотни самолетов! Вы только посмотрите на это! Его сбили! Вы только посмотрите на это!
Голоса терялись в хаосе, в звуках артиллерии и криках, и Ален сжал кулаки. Затем раздалось несколько оглушительных взрывов подряд, заглушивших и голос Дэйли.
В воскресенье, 7 декабря, США вступили в войну.
На другой день Пьер Вертхаймер сидел перед радиоприемником в кабинете компании «Ленталь» на Манхэттене и слушал выступление президента Соединенных Штатов перед Конгрессом. Ален стоял у окна и смотрел на перекресток Западной тридцать седьмой улицы и Седьмой авеню в квартале модельеров и производителей одежды. Внизу ветер набрасывался на вешалки с одеждой, когда посыльные бежали с ними по тротуарам и мостовым, петляя между грузовиками и легковыми автомобилями. Надвигалась метель. Ветер гнал по тротуару скомканные листы газет, сорвал шляпу с головы женщины, и она пустилась за ней вдогонку.
Голос президента Рузвельта звучал по радио уверенно и размеренно:
– Вчера утром, 7 декабря, Соединенные Штаты Америки подверглись внезапной и преднамеренной атаке военно-морских и военно-воздушных сил Японии. – Он сделал паузу. – Соединенные Штаты не воевали с этой нацией… Нападение было заранее спланировано несколько дней или даже недель назад.
На самом деле, насколько было известно Алену, японский посол и его жена-американка все еще находились в Вашингтоне, где шли переговоры о японских активах, замороженных в банках США. Переговоры Вашингтона с государствами Оси всегда казались Алену странными. Но в летние месяцы этого года, когда японцы угрожали Индокитаю, Рузвельт заморозил их счета. Поэтому японские дипломаты с тех самых пор находились в Вашингтоне.
Так как у Пьера был опыт ведения дел в Японии, он по просьбе президента участвовал в нескольких таких переговорах и после одной такой встречи признался Алену, что японцы совершенно непостижимы.
Утром в «Нью-Йорк таймс» напечатали всю историю. Внезапная атака японцев унесла жизни 2400 американцев, ранено было 1200 человек, большинство из них на линкоре «Аризона». Во время нападения был практически уничтожен Тихоокеанский флот в Перл-Харборе. Соединенные Штаты потеряли около двухсот самолетов. От утренних новостей стало еще тяжелее. За последние двадцать четыре часа японские войска неожиданно напали на Малайю, Гонконг, Гуам, Филиппинские острова, атоллы Уэйк и Мидуэй.
Когда трансляция закончилась, Ален сел напротив Пьера.
– Это помешает Германии в борьбе с Россией, – сказал Пьер. – Им отчаянно нужна помощь Японии на Восточном фронте, но теперь надежда на это потеряна. Японцы выбрали Тихий океан.
– Что ж, я иду в армию. – Ален отвел глаза. Ему никогда не забыть этот день. Как сказал Рузвельт, это были темные времена, покрывшие себя позором.
Пьер кивнул и затянулся трубкой.
– Прежде чем ты что-нибудь предпримешь, я хочу предложить тебе кое-что.
Ален поднял бровь.
– Слушаю тебя.
– Я хочу, чтобы ты поговорил с Биллом Донованом. Он нью-йоркский адвокат.
– Дикий Билл Донован? Участник Великой войны?
– Да, генерал Уильям Донован. Тогда он сражался вместе с Ирландскими батальонами. Он пользуется уважением президента Рузвельта, и не только. Его все уважают. Награжден медалью Почета и знаком отличия «Пурпурное сердце».
– Что он планирует?
Пьер откинулся на спинку кресла, вытащил трубку изо рта и ткнул ею в направлении Алена.
– При поддержке президента Донован организует новую разведывательную службу. Он координирует с британцами работу под прикрытием в Европе. Генерал ищет добровольцев, правильных людей, знакомых с оккупированными территориями. – Уголок губ Пьера дрогнул, когда он посмотрел на Алена. – В частности, с Францией. Он набирает бывших французских граждан, знакомых с местными обычаями и бегло говорящих по-французски. Он бы хотел встретиться с тобой.
– Звучит интересно. – Ален развалился в кресле, вытянул ноги и сложил руки на животе. – Как мне с ним встретиться?
– Это опасная работа.
Ален отмахнулся.
– Так как мне встретиться с генералом Донованом?
– Он работает на Восточной Шестьдесят второй улице. Они называют свою контору Комнатой. – Пьер потянулся к блокноту, записал имя и адрес.
– Спасибо. – Ален взял листок, сложил пополам и убрал в карман.
– Кстати, – сказал Пьер, – на прошлой неделе я получил известие от Анри Леваля. В Париже выпустили Феликса Амио. Он больше не гость гестапо.
Ален поднял глаза на Пьера.
– По крайней мере, мы выстояли против иска Коко. Они так и не смогли найти трастовое соглашение. Анри хранит его в своем сейфе в Женеве. Феликс будет осуществлять контроль над компанией, пока мы не заберем ее назад.
– Коко придет в ярость.
Пьер хмыкнул.
– Если окажешься в Париже, не высовывайся. – Его улыбка увяла, и он отвернулся к окну.
Ален понял, что, несмотря на возмутительное поведение Коко, ее попытку отобрать у него «Общество Мадемуазель», Пьер все еще питал слабость к этой женщине. Когда они впервые встретились в Лоншане много лет назад, Коко в своей круглой маленькой шляпке показалась Пьеру наивной молодой женщиной. Судя по всему, от первого впечатления он так и не избавился.
Они столько раз встречались в суде, но Пьер всегда прощал Коко. Казалось, она его забавляет. Ален едва удержался, чтобы не покачать головой. Коко никогда не была наивной. Она видела мир только со своих позиций. Она стала партнером Пьера, несмотря на его еврейское происхождение, только потому, что тогда ей это было на руку, это отвечало ее амбициям.
Ален всегда гадал, как Пьер мог не замечать того, что Коко откровенно презирала евреев и всех остальных, кто не соответствовал ее стандартам. Возможно, его уверенность в себе позволяла ему не обращать внимания на то, что женщина, создающая наряды и придумывающая духи, думает и о более глобальных мировых вопросах. Он восхищался ее настойчивостью, ее борьбой за выживание, тем, как она когтями прокладывала себе дорогу к успеху.
Ален на мгновение закрыл глаза, вспоминая Париж таким, каким он его оставил, – ошеломленным, униженным, опустошенным. Он не сомневался, что худшее впереди. В этом городе годами культивировали презрительное отношение к обычным евреям, тем, кто жил в Марэ, на кого рисовали карикатуры и кого высмеивали за светскими ужинами, такими как у Коко, и причиной было только их происхождение.
Сжав кулаки, Ален открыл глаза и посмотрел на Пьера. Много лет тот не обращал внимания на эту темную сторону Коко. Возможно, он бы сказал, что это касается всего лишь одной женщины. Но одна и еще одна, и вот их уже двое. Две и две, таких уже четыре. И вскоре получится толпа наподобие тех толп, которые приветствовали Гитлера в Берлине. Просто теперь ненависть и убийства вышли на свет, и все их увидели.
Пьер тяжело вздохнул, нажал на кнопку звонка на столе, вызывая секретаршу. Когда вошла Нина, он велел ей позвонить его адвокатам, чтобы получить протоколы слушаний в Париже, касавшихся «Общества Мадемуазель» и Коко Шанель.
– Я хочу их сам просмотреть, – сказал он.