А если так, то сколько еще людей видят ее в таком свете? Коко попыталась вспомнить, когда она в последний раз получала приглашение от старых друзей, но на ум ничего не приходило. Это было слишком давно.
Ее лицо залил горячий румянец. Сколько еще она сможет вынести? Она заколотила кулаками по матрасу при одной только мысли о неблагодарности Колетт. А если бы обстоятельства повернулись по-другому, помогла бы ей Колетт?
Коко задрожала. Теперь даже Колетт и Морис считают ее врагом. Отставив поднос в сторону, она натянула на себя простыню и одеяло. Если американцы и британцы освободят Париж, придут и «свободные французы» с их черными списками и жаждой мести. Они потребуют суда над теми, кому зимой было тепло, кто жил так, как всегда жили в Париже богатые люди, пока остальные страдали. По всему городу на фонарных столбах уже появились листовки, в которых Сопротивление обещало расправиться с каждым коллаборационистом. Полиция листовки срывала, но на следующий день на их месте появлялись новые.
В «Рице» Коко жила рядом с высшим командованием рейха в течение уже двух лет, с самого начала войны. Она поняла, что для Сопротивления у нее не будет никаких оправданий. Как и для «свободных французов». Для них она коллаборационистка или даже хуже.
Глава сорок третья
Арлетти села и наклонилась к Коко. Они устроились на обычном месте – за столиком в холле отеля недалеко от мраморной лестницы. Не считая ежедневных походов в Дом моды на другой стороне улицы, Коко держалась поближе к гостинице после того письма с угрозами. Время идет, но никто не знал, кто или что ждет ее на улице теперь, когда ее назвали коллаборационисткой. Она подняла бокал с коктейлем – «Сайдкар» в это время дня – и вопросительно подняла бровь, глядя на Арлетти.
– Послушайте, – актриса говорила в полголоса, – я такое услышала сегодня утром. Вы ни за что не поверите. – Не дожидаясь ответа, она продолжала. – Лору Мэй арестовали. За ней пришли вчера.
– Что? – Коко резко выпрямилась.
– Да. – Брови Арлетти взлетели. – Это потому, что она американка. Как говорит Жеро, вчера в Париже забрали всех американцев. Мужчин держат в бараках в Руайальё, в Компьене. А женщин… – Она слегка пожала плечами. – Что ж, ей давно следовало уехать.
Коко отпила глоток коктейля, потом сказала:
– Наверняка Жеро может что-то сделать? Он же портье. У него много друзей.
Арлетти выпрямилась.
– Ну, он выяснил, где она, но пока ничем не может ей помочь. Сегодня утром он навещал ее в тюрьме, хотя это совершенно против правил. Вы ни за что не угадаете, где держат американок!
– Где же? – В Коко проснулось острое любопытство.
Арлетти издала странный смешок.
– Они все в зоопарке в Булонском лесу.
Коко насмешливо фыркнула.
– Не может быть!
– Это не смешно, я понимаю. Но говорю вам, это правда. В префектуре Жеро сказали, что у них нет другого места для содержания такого количества женщин. – Но в глазах Арлетти плясали смешинки. – В зоопарке освободили обезьянник и поместили туда дам.
– Это невозможно!
Актриса перекрестилась и подняла вверх руку.
– Капитан полиции сам сказал это Жеро. Все посещения запрещены.
– Так как же ему удалось туда попасть?
– Он сказал, что, поскольку Лора Мэй постоялица отеля, он обязан ее найти. – Арлетти развела руками. – Жеро отправился в кассу зоопарка, за пять франков купил билет. Он прошел совсем немного и оказался перед обезьянником в том месте, где большая стеклянная стена. Вы ее помните, верно? Вот там он их и обнаружил. Толпа американок в обезьяннике за стеклом и койки рядами. Ему удалось привлечь внимание Лоры Мэй. Она сидела рядом с Сильвией Бич. Вы с ней знакомы? Она продавала книги на улице Одеон.
– Да, я ее знаю. У меня просто нет слов. – Коко смотрела на приятельницу широко открытыми глазами. – Жеро смог поговорить с Лорой Мэй? Как она? Ну же, Арлетти! Мне что, клещами вытаскивать из вас каждое слово?
Актриса убрала длинные волосы назад, за плечи.
– Они говорили через решетку на игровой площадке для животных, пока не появился полицейский. Жеро сказал, что Лора Мэй была спокойна, хотя, по ее словам, в помещении просто ледяной холод.
– В этих клетках наверняка нет должного обогрева. – Коко скорчила гримасу.
– Она попросила принести одеяла и еду. Жеро проследит, чтобы она все получила. Отель «Риц» не бросит в беде постояльца, даже если гости из Германии отказываются помочь.
– Возможно, ваш Ганс в силах что-то сделать?
Арлетти покачала головой.
– Он говорит, что ничегошеньки не может сделать, и им еще повезло, что их не отправили в Германию в качестве заложников.
Шпац вернулся из Берлина с плохими новостями. Гитлер собирался оккупировать и Южную Францию. Войска вермахта немедленно войдут в пока еще свободную зону страны. Демаркационная линия между оккупированным севером и режимом Виши на юге перестанет существовать.
Коко закрыла глаза, представила, как солнце сияет над «Ла Паузой», как сверкает море внизу. Она увидела цветущие клумбы, почти почувствовала аромат цветов. И все это исчезнет, будет уничтожено гусеницами немецких танков и сапогами немецких солдат. Цветы умрут, за ними некому будет ухаживать. И что будет с «Ла Паузой»?
И все же она колебалась. Коко повернулась к Шпацу с видом полной беззаботности.
– Почему планы поменялись именно теперь?
– Потому что совершенно ясно, что придут американцы, – ответил Шпац.
Коко вспомнила письмо с угрозами, но ничего не сказала. Она не показывала его Шпацу. Не то чтобы она ему не доверяла. Но она не могла признаться, как напугана, что ее назвали предательницей, и теперь боится победы американцев. Предательством было даже упомянуть о поражении Германии. Но если американцы освободят Париж, что с ней будет?
Они стояли вдвоем у окон, выходящих на Вандомскую площадь, заполненную бронированными автомобилями, расхаживающими с важным видом немецкими офицерами и построенными в ряды по восемь солдатами в серо-зеленой форме вермахта. Мимо отеля проезжали тяжелые танки. Позади «Рица» на улице Камбон от них дрожали стены и фундаменты зданий.
В этот день солнце пряталось за мрачной завесой, как и весь Париж. Низкие облака были плоскими, темными и зловещими. Коко содрогнулась. Ей было тепло в номере, но она почти ощущала ледяной ветер на площади. На другой стороне улицы оркестр играл немецкие песни, и, несмотря на холод, три молоденьких девушки в коротких, летящих весенних юбках пытались улыбаться, подпевая оркестру.
Стоявший рядом с ней Шпац молчал. По крайней мере, Геринг исчез. Он оказался в немилости у фюрера и скрылся в своем замке за пределами Берлина. Так сказал Шпац. Люфтваффе проиграло в битве за Британию. Лондон бомбили, но и только. Во время блокады Ленинграда военно-воздушные силы рейхсмаршала опять-таки проигрывали, во всяком случае, пока. Солдаты вермахта застряли в снегах России. По словам Шпаца, Герингу еще повезло, что его оставили в живых.
В последнее время, когда Коко проходила мимо немецких офицеров в «Рице», они выглядели угрюмыми. Служащие гостиницы улыбались, они явно верили, что скоро придут американцы. Большинство ночей британские самолеты бомбили пригороды Парижа, поэтому Коко и Алисе приходилось спускаться в подвал.
Шпац все время мотался из Парижа в Берлин и обратно. Дни тянулись, город был на грани. Мир Коко сузился до ее номера в отеле и квартиры в Доме моды через улицу, где она проводила время в воспоминаниях о добрых старых временах до войны. Андре не прислал ни одного письма из санатория в Цюрихе, новостей от его врачей также не было.
Коко отчаянно хотелось работать – занять руки, резать ткань, создавать модели и новые духи. Ей нужно было найти какое-то занятие, чтобы отогнать мысли о войне. Она не могла позволить себе оставаться на месте, пасть жертвой страха. Как только закончится война, она вернет своему Дому моды былую славу. У нее снова появится цель в жизни.
Однажды днем Коко прохаживалась по своей гостиной и увидела в окно, что к отелю на большой скорости мчатся два военных грузовика. Машины резко остановились у входа в гостиницу. Из них появились несколько офицеров, за ними пятнадцать-двадцать солдат. Они побежали к отелю, грохоча подковаными сапогами, мимо баррикад из мешков с песком и охраны, не обращая на охранников никакого внимания.
Любопытство заставило Коко выйти в коридор и направиться к лифту. Когда кабина остановилась на ее этаже и мадам Жанвье открыла двери, стоявшие в ней немецкие офицеры потеснились и освободили для нее место. Выходя из лифта на первом этаже, Коко увидела тех самых солдат, которых привезли в грузовиках. Они начали заполнять кабину лифта, и мадам Жанвье пришлось крикнуть, что места больше нет и остальным придется подождать. Она с грохотом закрыла решетку.
Коко подошла к Жеро за стойкой портье. Он стоял, сцепив руки перед собой. Офицеры собирались в группы, о чем-то негромко говорили с мрачным выражением на лицах. Казалось, по большому холлу проходит электрических ток, соединяя их всех.
– Что за переполох, Жеро?
Он посмотрел на нее из-под полуприкрытых век.
– У нас сегодня прекрасные новости, мадемуазель, – почти прошептал он.
– В самом деле?
– Да. – Жеро нагнулся к ней. – Служба новостей Би-би-си сообщила, что войска союзников теснят войска генерала Роммеля в Африке. – Он поднял руку. – Не улыбайтесь, мадемуазель. Пока еще не время улыбаться.
Она и не собиралась улыбаться, но промолчала, а Жеро между тем продолжал:
– У наших друзей работы по горло. – Он хитро взглянул на нее уголком глаза. – Вам нравится, как я освоил язык войны?
Коко бросила взгляд на стоявших невдалеке офицеров.
– Я никогда еще не видела их такими напряженными.
– Да. – Жеро наклонил голову и взял ручку из подставки, делая вид, что он что-то записывает в блокноте. – И знаете, почему?