ину, одетую в черное с головы до пят. Та гордо и надменно смотрела на разорителей, безоружные рабы вокруг нее схватились за руки и не хотели отдавать госпожу, несмотря на все уговоры и угрозы Френтиса.
— Наша госпожа добрая и не заслуживает кары, — увещевала дородная пожилая рабыня в одежде, отнюдь не похожей на лохмотья большинства рабов, встреченных до сих пор.
Ее товарищи тоже были неплохо одеты и не имели шрамов. К удивлению Френтиса, на большой плантации не было ни единого надсмотрщика, и охраняли ее всего четыре заморенных варитая. Троих из них захватили без труда.
Госпожа не хотела глядеть в сторону Френтиса, не удостаивала врага и крупицы внимания.
— Ваша госпожа разбогатела на вашем труде, — сказал он. — Если она так уж добра, отчего она не освободила вас? Идите с нами — и узнаете свободу.
Бесполезно. Рабы не шевельнулись, словно оглохли.
— Брат, убей их, — сплюнув под ноги, проговорил бывший кузнец, освобожденный на первой плантации. — Мерзкие лизоблюды! Они предадут нас.
Освобожденные одобрительно загудели, причем не только люди из Королевства. Они делались свирепее с каждым набегом, каждый замученный до смерти помещик или надсмотрщик еще сильнее разжигал жажду крови.
— Свобода — личный выбор каждого, — сказал Френтис своим воинам. — Собирайте припасы и готовьтесь выступать.
Кузнец забурчал от злости, указал мечом на горделивую воларку:
— А как насчет старой суки? Стрелу в нее, и эти псы наконец задумаются.
Иллиан шагнула к нему и ударила кулаком в лицо.
— Эта экспедиция под командой Шестого ордена, — сказала Иллиан, — а орден не воюет со старыми женщинами.
Брызгая слюной и кровью, кузнец развернулся к Иллиан, а та положила руку на рукоять меча.
— Еще раз станете перечить брату Френтису, я успокою вас сталью. А теперь идите собираться, — равнодушно проговорила Иллиан.
Вечером Френтис наблюдал, как Плетельщик освобождает плененных варитаев. Отряд остановился на ночлег в десяти милях от виллы. Варитаи — а их было уже три десятка — встали чуть поодаль от основных сил. Освобожденные варитаи оставались молчаливыми, неизменно смотрели с удивлением на все вокруг и редко отходили далеко от Плетельщика — словно новорожденные оленята от мамы.
Трое пленных сидели в центре круга варитаев, связанные, оголенные по пояс, безучастные. Плетельщик присел рядом с фляжкой в руках. Он окунал туда тонкую тростинку и касался шрамов ее кончиком. От каждого прикосновения немедленно начинались конвульсии и пронзительные душераздирающие крики. Френтиса всякий раз бросало в холодный пот. К такому не привыкнешь, сколько ни слушай. Когда крики стихли и освобожденные скорчились у ног Плетельщика, варитаи подошли ближе. Плетельщик возлагал руку на голову каждого из новых освобожденных. Те моргали, начинали с удивлением озираться по сторонам, будто проснулись в новом мире, растерянные и обескураженные.
«Да это же ритуал!» — вдруг понял Френтис.
Варитаи подходили к Плетельщику, протягивали к нему сомкнутые руки, сводили запястья вместе, затем разделяли. На языке жестов это движение означает «порванная цепь». Интересно, где варитаи научились ему? Плетельщику, похоже, почитание не доставляло радости, он хмурился, криво улыбался.
— Он — священник? — спросили за спиной.
Френтис обернулся и увидел Лемеру, с любопытством разглядывающую варитаев.
— Нет, он есть целитель, — на ломаном альпиранском ответил Френтис. — Имеет большую магию-силу.
— Вы уродуете мой язык, — сказала Лемера на воларском и рассмеялась. — Вы учили его в моей стране?
Френтис снова посмотрел на варитаев и поморщился. Воспоминания о том, как он учился альпиранскому, не очень радовали.
— Я много странствовал, — наконец ответил он.
— Меня забрали в восемь лет, но я очень хорошо помню дом — деревню на южном берегу, где океан был богатым рыбой и голубым, как сапфир.
— Когда-нибудь вы вернетесь туда.
Она подошла ближе, потупилась.
— Меня там не примут. Я… я осквернена. Никакой мужчина не захочет меня в жены, и женщины не подойдут ко мне.
— У вашего народа суровые обычаи.
— Это больше не мой народ. Вот они — мой народ. — Она кивнула в сторону варитаев, помогающих встать освобожденным братьям, утешающих, успокаивающих. — И другие тоже. Вы — король новой нации.
— У меня уже есть королева, и вряд ли она одобрит появление новой короны в своих владениях.
— Сестра говорит, что вы — величайший герой вашей земли. Разве вы не заслуживаете своих земель? — спросила Лемера.
— Сестра Иллиан преувеличивает. К тому же служителям Веры запрещено владеть землей.
— Сестра пыталась научить меня вашей Вере. Странно с таким почтением относиться к мертвым.
Лемера покачала головой и ушла. Френтис едва разобрал слова, сказанные ею на прощание:
— Мертвые не ответят взаимностью на любовь.
Они пришли в горы через два дня. Отряд разросся до пяти сотен, хотя многим не хватало оружия, а половина держала в руках инструменты или дубинки. Все больше собиралось беглецов, услышавших о восстании от тех, кто удрал со сгоревших плантаций. Беглецы приносили известия о том, какой ужас восстание нагнало на свободное население Эскетии. Одетые в черное и серое запрудили северные дороги, торопясь к лучше охраняемым местам.
Френтис повел людей вглубь голого безлесного нагорья. Лишь кое-где торчали небольшие деревца. Склоны украшали огромные валуны. Для лагеря Френтис выбрал каменистое плато, защищенное с одной стороны быстрой рекой и дающее хороший обзор, и послал Иллиан с Ренсиалем в разведку на запад. Те вернулись через два дня и доложили, что воларский батальон в тысячу солдат приближается с устрашающей скоростью, делает полсотни миль в день.
— Красный брат, мы не выстоим против тысячи, — сказал на это Лекран. — Многие у нас не видели настоящего боя, а новички еще вообще не понимают войны.
— Настало время увидеть, — сказал Френтис. — Мы не можем вечно убегать. Я возьму с собой лучников и посмотрю, удастся ли подравнять число. Сестра Иллиан, пусть ваши люди сложат из камней хоть какие-то укрепления. Вы с Дергачом отвечаете за лагерь до моего возвращения. Лекран, Ивельда, вы сможете работать вместе и не вцепиться друг другу в глотки?
Ивельда кисло посмотрела на бывшего куритая, но кивнула, а тот что-то буркнул в знак согласия. Френтис начертил им схему на земле и объяснил план.
— Тут многое может пойти не так, — внимательно выслушав, заметил Лекран.
— Даже если не сработает, мы оторвем у них, самое малое, половину и дадим шанс нашим людям, — сказал Френтис, встал и взялся за лук. — Мастер Ренсиаль, не хотите ли присоединиться ко мне?
Они спрятались в тенистом гроте и наблюдали, как варитаи заходят в долину. Френтис рассматривал офицеров в подзорную трубу. Отыскать командира не составляло труда: кряжистый пожилой вояка верхом посреди марширующей колонны. Он резко кивал подъезжающим юношам, махал рукой. Варитаи двигались плотным строем, спереди и по флангам колонны ехала кавалерия из вольных мечников.
— На мой вкус, этот парень чересчур осторожен, — заметил Френтис и передал трубу Ренсиалю.
— Так убей его, — заглянув в трубу и пожав плечами, равнодушно посоветовал мастер.
Френтис подозвал капрала Винтена и Даллина и указал на южный фланг колонны.
— Даллин, вы с мастером Ренсиалем и со мной. Винтен, возьмите остальных и обойдите кругом. Когда воларцы встанут лагерем, дождитесь сумерек и снимайте часовых — чем больше, тем лучше. Учините суматоху и немедленно возвращайтесь к нашим главным силам.
— Брат, оно неправильно — оставлять вас, — сказал бывший стражник.
— Если все сделаете хорошо, и у меня все будет правильно.
За колонной следили до сумерек. Солдаты-рабы с обычной поразительной сноровкой и скоростью разбили квадратный лагерь. Целый батальон двигался как единое существо. Френтис содрогнулся при мысли о том, каково было бы встретиться с таким войском в поле, и удивился, как же Ваэлин справился с вышколенным войском рабов в Алльторе. Неудивительно, что воларцы всерьез хотят завоевать весь мир.
Даллина с лошадьми оставили в полумиле от воларского лагеря, сами подошли пешком к северной стене. Френтис с Ренсиалем надели доспехи наемников из вольных мечников, практически такие же, как стандартное воларское облачение, но подправленные по хозяйскому вкусу. Нагрудники украшали выгравированные изречения на воларском. Френтис не мог прочесть, но Тридцать Четвертый перевел их: обычный ветеранский набор цинизма и хвастовства. К примеру, «свободный духом, но раб долга» и прочее в той же манере. В таком облачении Френтис с Ренсиалем никак не выделялись бы в толпе вольных мечников. И первый встреченный не встревожился при виде ночных гостей.
— Гребаный холод сегодня, — писая на камень, объявил он.
От струи поднимался густой пар. Мастер Ренсиаль не говорил по-воларски, но с поразительной точностью повторил: «Гребаный холод», — ступил к писающему и мгновенно перерезал горло. Труп спрятали под камнем и без помех прошли дальше, к палаткам. На расстоянии в двадцать футов друг от друга вокруг лагеря выстроились варитаи, молчаливые и едва шевелящиеся. Они спокойно пропустили Френтиса с Ренсиалем. Те подобрались к большому шатру посреди лагеря и, к своему разочарованию, обнаружили пару стоящих на страже у входа куритаев. Осторожность воларского командира действовала на нервы. Пришлось отступить к ближайшему костру, чтобы погреть руки и прислушаться к обрывкам доносящихся из шатра разговоров.
— Отец, каждый день задержки означает больше пересудов о нас, — нетерпеливо доказывал юноша. — Бьюсь об заклад, эти ублюдки в Новой Кетии уже вовсю сплетничают о наших несчастьях.
— Пусть их, — равнодушно и устало проговорил кто-то пожилой. — Победа всегда затыкает рты злопыхателям.
— Да вы же слышали, что вчера сообщили разведчики. За одну последнюю неделю — две сотни беглых рабов. Если мы не раздавим это восстание как можно скорее…