— Готовы? — спросила я.
Стуан кивнул, но Ниа не двигалась, напряглась, ее глаза были огромными, и мне стало ее жаль. Она столько всего увидела за последние несколько дней. И, что странно, ее страх делал меня немного храбрее. Я взяла ее за плечи и отвела в сторону от парней.
— Тебе не нужно идти, — тихо сказала я. — Если не хочешь. Или если тебе страшно.
— Мне не страшно, — прошипела она.
— Тогда ты глупая, потому что мне страшно.
Она посмотрела на меня и глубоко судорожно вдохнула.
— Пять минут, — сказала я ей. — И все. Просто помни мои слова.
— Двигаться. Менять голос. Держаться подальше от стен. Бежать в рощу.
— Верно. Готова? — она кивнула. — Готовы? — спросила я у Стуана и Кирина.
— Сделаем это.
— Считайте до тысячи, — сказал Ние Кирин.
А потом мы безмолвно пошли в темноте.
Как только мы покинули укрытие леса, проступил пот, я пыталась услышать свист стрел. Мы шли по открытому пространству, полагались на безлунную ночь и свои бесшумные движения. Тысяча шагов от края леса к западной стене, и на каждый шаг, казалось, уходил год. Мы двигались медленно, Кирин сказал, что быстрые движения привлекают больше внимания, так что мы крались, пригибаясь к земле, хоть тело и просило бежать.
Как только мы дошли до стены, я прислонилась к ней, тело дрожало, но Кирин схватил меня за запястья, покачал головой и заставил идти вдоль западной стены, понимая с ужасом, что в тридцати футах наверху враги следят за округой.
Мы повернулись к южной стене, и я услышала тихие голоса. Один смеялся, его друг отвечал. Всего двое на ночной смене. Что-то в этом заставило меня задрожать. Мы шли дальше, огибая границу последнего города возле Трегеллана.
— Здесь? — выдохнул Кирин, мы замерли.
Я оглянулась и не смогла увидеть край стены города.
В голове проносились варианты того, что могло пойти не так.
Стуана и Нию могли поймать. А если люди из лагеря в лесу обнаружат их?
А если кого-то из них подстрелят?
А если… я не закончила мысль, потому что рев над нами разрушил тишину ночи.
— Южная стена! Нарушители у ворот! — услышала я зов. А потом топот шагов по камню.
— Сейчас, — сказал Кирин. Он вытащил краску и вручил мне кисть.
Он держал шлем, пока я обмакивала кисть и писала, дотягиваясь так высоко, как только могла, вытягивая руку. Я написала «Восход» самыми большими буквами, Кирин двигался со мной вдоль стены. Я чувствовала, как краска отлетает мне на лицо, на руки, но не останавливалась.
Я закончила за минуту и замерла.
— Идем, — поторопил Кирин.
Но чего-то не хватало.
— Стой здесь, — прошипела я, обмакнула кисть. Я нарисовала горизонтальную линию футов в восемь длиной. Я не видела точно, чтобы нарисовать в центре, но я остановилась на половине пути к Кирину, пальцами нащупала краску, добавила на линии полукруг, и мои глаза привыкли к темноте. Я добавила больше линий, лучей, из полукруга.
Не все в Лормере умели читать, но все знали, как выглядит восходящее солнце. Я видела идеально…
Лучше бы я не видела.
Страж над нами смотрел прямо на нас в свете факела, его лицо застыло.
Кирин, смотревший на лес, повернулся, и я увидела, как его рот открылся.
— Беги, — прошипел он.
Но что-то остановило меня, что-то в выражении лица стража. Там было отчаяние и мольба. Я решила воспользоваться этим.
— Дети в порядке, — сказала я так громко, как только осмелилась. — В двух милях отсюда в лесу.
Мужчина молчал и смотрел, а потом:
— Поклянись.
— Клянусь.
— Ты убережешь их? — прошептал он, и я кивнула. — Идите! — прошипел он, отпрянув, и я услышала другой голос.
Кирин бросил шлем, чтобы его нашли утром, и мы поспешили к лесу.
— Там! Что-то движется!
Моя кровь остыла от голоса на вершине, в этот раз мне не нужно было прислушиваться, чтобы уловить свист стрел, наполнивших воздух с его словами.
Я и не знала, что умею так быстро бегать, и как-то добралась до леса, звук стрел, стучащих по деревьям, преследовал меня. Я повернулась и увидела Кирина за собой, его глаза были огромными. Он схватил меня за запястье и потащил дальше, пока звук погони не оказался вдали.
Мы поменяли направление, повернули направо и пошли на север, пытаясь держаться параллельно краю леса. Мы бежали, спотыкались, и хотя ноги болели, а легкие пылали, бока словно пронзили ножами, я двигалась, тяжело дыша.
Кирин снова поменял направление, я — за ним, и мы покинули лес. Я надеялась, что впереди была рощица, и стала расслабляться.
Когда мы попали туда, Стуан и Ниа уже сидели под деревом. Через миг они увидели нас и побежали к нам.
— Ты в краске, — издала полувсхлип, полусмешок Ниа, крепко обняв меня. — И вы шумные.
Стуан и Кирин рядом с нами пожали руки и обнялись. Ниа отпустила меня, парни расступились, и она бросилась к Кирину. Стуан посмотрел на меня и замешкался. Я улыбнулась и вскинула брови. К моей радости, он покраснел, а потом похлопал меня по плечу, заставив меня смеяться.
— Как прошло? — спросил Кирин.
— Как и было договорено, — сказал Стуан.
— Он был прекрасен, — ответила Ниа. — Изобразил так много голосов.
Стуан покраснел еще сильнее.
— Нарисовали?
Я кивнула.
— Восход. И я нарисовала солнце. Для тех, кто не умеет читать.
— Но они нас заметили убегающими, — сказал Кирин. — Увидели, но, будем верить, что они будут говорить об этом.
— Будут, — сказала я. — Будут сплетничать и доложат Ауреку. Слух разлетится. Люди начнут задавать вопросы. Так что нам нужны на них ответы. Нужны люди в городах. Нужно узнать, все ли такие верные, как изображают.
— Как мужчина на стене.
Я подумала о страже, отпустившем нас.
— Как мужчина на стене.
— Что? — спросила Ниа. — Какой мужчина?
— Идемте, — сказала я. — Путь в горы долгий. Мы расскажем по пути.
Башня Правды
Аптекарша спала на вершине башни, и в кровати легко поместились бы четыре таких, как она. Она лежала на шелковых подушках, как в сказке, и от них слабо пахло, как она думала, другой девушкой, местами они были поедены молью, но это не тревожило ее отдых. Ее короткие волосы разметались по подушкам, черные в лунном свете. Одна рука лежала на животе, другая — у щеки. Ее розовые губы были чуть приоткрыты, веки трепетали во сне.
Принц снова явился в ее разум.
Во сне они были в другой башне, она не знала это место, но быстро вспомнила его описания: они были в Таллите, стояли внутри одной из семи башен, что обрамляли центральную крепость. Из окна, у которого она стояла, она видела мосты, соединяющие башни с крепостью и друг с другом, чтобы придворные не ходили по земле, если не хотели этого.
Она знала, что это сон, ведь она слышала отчеты, что все башни разрушены за пятьсот лет забвения, жестокие морской воздух и соленые ветра превратили их в пни, оставили дыры, как в зубах сладкоежки. А теперь она видела, какими они были: золотыми и красивыми.
Она знала, что это сон, потому что она могла стоять спиной к принцу. Она управляла своим телом.
Он встал за ней, не касаясь ее. Но был достаточно близко, чтобы его дыхание задевало ее волосы, а она ощущала тепло его тела. Достаточно близко, чтобы касаться ее, если захочет. Не во снах его кожа была холодной, безжизненной, как глина его охранников. Когда он приходил к ней во снах, он всегда был теплым. Ей хотелось бы прогнать его из головы, но уязвимость сна была для него открытой дверью, и он мог ходить по ее снам по своей воле. И хотя, пока она бодрствовала, он мог написать приказ и заставить ее тело слушаться, во сне он так не мог.
Она часто задумывалась, предпочитает ли он вызов во снах. Или ему было забавнее смотреть, как она делает то, что он пожелает.
— Тебе нравится? — спросил он.
Аптекарша услышала шорох ткани, он придвинулся, склонился, чтобы их лица оказались рядом и сказал:
— Я задал вопрос, милая.
— Не называй меня так, — заявила она.
Она слышала, как он улыбается.
— Миледи заговорила, — сказал он, радуясь, что заставил ее отвечать. — Может, она соизволит подарить мне еще больше слов с этих милых губ?
Аптекарша поджала губы, улыбка принца стала шире. Он повернул голову и заговорил прямо в ее нежное ухо.
— Сейчас мы в Башне Смелости. Здесь оставалась предшественница твоей подруги перед тем, как попыталась меня убить, — он замолчал, склонил голову, чтобы его подбородок задел ее ухо, и нежно потерся, будто кот. — Там, — он опустил голову, — Башня Мудрости. Там были комнаты дальней прабабушки Сайласа. Моей башней, как ты знаешь, была Башня Любви.
В этот раз она ощутила его губы на своей коже, и они растянулись в улыбке.
— Какой была бы твоя башня? Может, Мудрости? Нет… Нет. У тебя есть много качеств, Эррин Вастел, но ты не мудрая. Не мирная. Может, Правды? Это тебе ближе. Этот отказ быть счастливой со мной. Думаешь, они там, Эррин? Хотят прийти и спасти тебя?
Когда его пальцы обхватили ее подбородок, она отбила его руку.
— Нет, — сказала она. — Здесь ты меня не заставишь вести себя так, как хочешь, — и хотя она призвала на помощь гнев, во сне она ощущала спиной холодный ветерок, по рукам побежали мурашки.
Он склонил голову, разглядывая ее с опасным видом.
— Думаю, твои друзья придут, сладкая. Но не за тобой. Они придут за зельеварщиком, потому что он редкий и особенный. И за остальными. За теми, кто может делать золото. Но ты… совсем не особенная.
— Тогда зачем ты меня здесь держишь?
Принц рассмеялся.
— Я сказал, что ты не особенная. Но я не говорил, что от тебя нет пользы. Сайлас отдаст всю кровь, если будет верить, что так помогает тебе. Он пытался убить себя, ты знаешь это. А потом я напомнил ему, чем это обернется для тебя. И твой брат пойдет на любой риск, на любое задание, пока верит, что я тебя защищаю. Ты мне полезна, Эррин. Что странно, учитывая, какой бесполезной ты оказалась для всех до этого. Ты предала отца, дав ему умереть. Предала мать, дав ей сойти с ума. Брата. Друзей. Моего потомка. Я бы не нашел Конклав, если бы ты не рассказала мне, что ты в Тремейне с Пожирательницей грехов.