У этой статуи только один фонарь. Я зажигаю его. Потом наклоняюсь, собираю сломанные веточки и хрустящие сухие листья. Кладу их на покрывало, окутывающее младенца, и зажигаю второй огонь. Провожу рукой по холодной головке ребенка, изо всех сил пытаясь представить пушистые волосы, запах молока, нежную кожу, которая могла бы согреть ладонь Ашена.
Целую малыша в лоб и отхожу, слезы все еще жгут глаза.
Впереди еще больше статуй, некоторые становятся чуть более абстрактными ближе к концу тропы. Стиль и материалы — современнее. Некоторые даже включают предметы, найденные в Мире Живых: оборотень в потрепанной кожаной куртке, ведьма с хрупкой ампулой в резной руке. Я зажигаю каждый фонарь, пока не добираюсь до последней статуи. Под кожей чувствуется тревога Ашена, и я прижимаю руку к скипетру на груди.
Эта статуя живая.
Фонаря нет. Он не нужен. Сусальное золото внутри стеклянной скульптуры ловит даже самый тусклый свет, заставляя ее сиять изнутри. Металлические прожилки цвета — от ярко-алого до бирюзового, от фуксии до глубокого переливающегося пурпура — пронизывают стекло.
Она похожа на танцующую на ветру орхидею, поднявшуюся на носочке одной ноги, с отведенной назад рукой для равновесия. Но в другой руке она держит стеклянный меч, направленный в сторону невидимого противника. Ее лицо скрыто золотой маской.
Я точно знаю, кто это.
— Это я, — шепчу, касаясь стеклянной линии своего плеча.
Тревожный импульс Ашена жужжит под кожей.
— Да.
— Ты нервничаешь, показывая мне. Думал, мне не понравится?
Ашен замолкает надолго. Я смотрю на него через плечо. Его взгляд прикован к статуе, глаза скользят по линиям его творения.
— Думал, ты сочтешь это странным.
— Странным?..
Он пожимает плечами, все еще не в силах встретиться со мной глазами.
— Типа святилища маньяка.
Я смеюсь, и наконец он смотрит на меня.
— Святилища маньяка? Нет, Ашен. Для этого понадобились бы свечи, зернистые черно-белые фото и коллажи из вырезок журналов.
Я мельком улыбаюсь ему, прежде чем снова повернуться к статуе, разглядывая ее с открытым от восхищения ртом. Касаюсь золотой маски.
— Это потрясающе. Волшебно. Никак не странно. Когда ты сделал это?
— Когда уехал из Сэнфорда, — говорит он, останавливаясь рядом. Я чувствую его взгляд на себе, пока изучаю каждую крошечную деталь, каждый пузырек и вспышку цвета в стекле.
— Думал, смогу держаться подальше. Как оказалось, я екое-какдва выдержал четыре дня.
Я наклоняю голову, смотря на него с укоризненной улыбкой.
— Но когда мы впервые поехали к Эдии, ты сказал, что не можешь путешествовать в Царство Теней без меня.
— Солгал.
На лице Жнеца появляется смущенная ухмылка, от отводит взгляд.
— Магия связи в первый раз была неприятной, но на самом деле я просто не хотел расставаться с тобой.
Я цокаю языком, возвращаюсь к статуе.
— Та татуировка ужасно чесалась. Я всерьез подумывала отгрызть себе руку.
Рука Ашена появляется в поле зрения, он указывает на что-то. Я присматриваюсь ближе: на стеклянной руке, сжимающей меч, выгравировано «Sunu liiktisuma».
— Если бы дело было только в этом, то я бы смог остаться вдали. Но мучительнее всего было невозможность видеть твои живые эмоции, раздражение в глазах, когда я стучал в твою дверь каждый день, или то, как ты притягивала к себе всех в том городе, даже не произнося ни слова. Это было притягательно. Это было… очаровательно.
Я фыркаю и поворачиваюсь к Ашену. Мое веселье мгновенно исчезает, когда я ловлю горящий взгляд в его глазах. Сглатываю, сомневаюсь, потом снова смотрю на статую.
— Очаровательно. Ты уверен, что это не из той же категории, что и «обнимашки»?
Ашен подходит еще ближе. Его внимание приковано ко мне, будто ничего больше не существует. Я не могу отвести взгляд.
— Уверен, вампирша. Твое раздражение было очень очаровательным, особенно когда ты мило злилась и раздражала меня. За всю свою бессмертную жизнь я никогда не был одновременно так взбешен и заворожен кем-либо.
— Кто-то же должен был поставить тебя на место, — говорю я, поднимая подбородок с высокомерным видом. — Ты расхаживал по отелю, как самый сексуальный мачо, переступавший его порог.
Он коварно ухмыляется.
— Твоя коллега Анна определенно так считала.
Я ахаю. Серьезно, ахаю. Господи. Шлепаю его по плечу и кусаю губу, наказывая себя за вспышку ярости, которая прожигает плоть и заливает кожу румянцем. Ухмылка Ашена расширяется, он смеется. Через нашу метку он чувствует эту волну ревности.
Вот ублюдок.
— Ты такой мудак, знаешь?
Рука Ашена скользит по моей спине. Другой он отводит мои волосы на плечо, чтобы приникнуть губами к шее.
— Ты же знаешь, я просто пытался понять, чувствуешь ли ты ко мне что-то, кроме недоверия и желания искупаться в моей крови. Когда ты ушла искать того садовника для карточной игры, я подумал, что, возможно, есть нечто большее, чем просто вражда.
Мои руки скользят вверх по его рукам, хотя я пытаюсь сохранить раздражение. Он оставляет один долгий поцелуй за другим на моем пульсе, ведя нас дальше по тропинке, шаг за шагом.
— Ты ошибаешься, — откровенно лгу. — Я только хотела искупаться в твоей крови. И, может быть, убить тебя ершиком для унитаза.
Несмотря на слова, я подпрыгиваю, обвивая ногами его спину, а руками — шею. Откидываю голову, наслаждаясь его горячими поцелуями. Провожу ногтями по его темным волосам, и он стонет, прижавшись губами к моей коже.
— А теперь? — шепчет он между укусами и поцелуями.
— Что?
— Убить меня. Искупаться в моей крови.
— О… да. Это… — я теряю нить, слова становятся прерывистыми, когда рука Ашена раздвигает шелковый плащ на моем бедре, его грубая ладонь скользит вверх по ноге, пока не сжимает мою задницу, притягивая ближе. Его возбуждение давит через шов брюк, заставляя мое нутро сжиматься от желания.
— Убить. Это… эм… Что-то...
— Вампирша, — шепчет он, зажимая мочку моего уха между зубами. Я вздрагиваю. — Кажется, ты отвлеклась.
— Это был долгий день.
— Был. И он еще не закончился, — в его голосе звучит зловещая нотка. — До конца еще далеко.
— Звучит так, будто у тебя есть план.
— Возможно.
— Демон с планом и спермой.
— Господи Иисусе.
— Жнец в джунглях?..
Ашен замирает. Отстраняется и смотрит мне в глаза. Я не могу сдержать хихиканья, и он разражается самым безудержным смехом, который я когда-либо слышала от него. Он резонирует в его груди. Вибрация проходит сквозь мое сердце, сбрасывая все тревоги и страхи, будто они были всего лишь пылью.
— Вампирша. Интересно, что бы я нашел, если бы залез в твою голову хотя бы день.
Он ставит меня на ноги, его ладонь все еще на моей пояснице. Отголоски улыбки все еще светятся в уголках его глаз, как музыка, застрявшая в источнике.
— Тебя бы это ужаснуло, уверена.
— Раньше я так думал.
Я смотрю на него с кривой ухмылкой.
— А теперь нет?
— Нет, — говорит он. — Теперь нет, моя вампирша.
Его улыбка исчезает, моя тоже. В глазах Ашена остается только желание, яркое, как золотые искры, будто вымытые из речного песка.
Он берет меня за руку и ведет к каменному строению в конце тропы, толкая старую дверь, которая скрипит на ржавых петлях. Это оранжерея, а может, когда-то зимний сад, хотя фруктовые деревья давно исчезли, уступив место пышным папоротникам с перистыми ветвями, окаймляющим комнату. Потолок — как лоскутное одеяло из старых стекол и деревянных панелей, которые Ашен, видимо, чинил. В центре, под тремя уцелевшими стеклянными потолками, через которые медленно клубится туман, стоит массивная кровать с резным красным деревом.
— Постельное белье для секса! — визжу я, подпрыгивая на носочках с радостным хлопком. Издаю восторженный писк и бросаюсь к кровати, плюхаясь на поверхность. — Моя прелесть, как же я скучала.
Я скольжу руками по простыням, будто делаю снежного ангела. Запах Ашена едва уловим в волокнах, смешанный с солью на ветру, зелеными побегами, пробивающимися сквозь влажную почву. Табак и мята. Лучший аромат в мире. Я улыбаюсь, уткнувшись лицом в шелк.
Переворачиваюсь с глубоким довольным вздохом, проводя рукой по темно-синему шелку. Наблюдаю, как Ашен снимает черные доспехи и рубашку. Он встает рядом, и я тяну его вниз на себя.
— Тебе нравится это место, вампирша? — спрашивает он.
Я провожу руками по напряженным мышцам его спины.
— Я обожаю это место, Жнец.
Ашен отстраняется, изучая мое лицо. В золотых искрах его коньячных глаз, ловящих тусклый свет, есть что-то уязвимое.
— Что, если оно станет нашим? Если мы восстановим его?
Мне нужно время, чтобы ответить. Прошла целая вечность с тех пор, как у меня был дом. Даже Анфемоэсса не принадлежала только мне. Я была последней сиреной, выброшенной на берег. Когда-то она была домом для всех моих сестер, пока мы постепенно не рассеялись, как пепел на ветру. А я осталась там одна, забытая. Я — Леукосия из Анфемоэссы только потому, что память о моей родине стерта. Это место, где моя жизнь началась заново. Мысль о том, что Царство Теней может стать моим убежищем, моим домом, кажется невероятной.
Но дело не в мире. Дело в том, чего я хочу. С кем хочу быть. Кем хочу быть.
Я провожу пальцем по прямой линии его носа, над губами, вдоль подбородка, по скулам.
— Только если эту комнату мы отремонтируем первой.
Его глаза прикованы к моим губам. Улыбка растет, как цветок, раскрывающийся на рассвете.
— Хорошо.
— И мы не уберем растения.
— Ладно, вампирша.
— Добавим еще растений.
— Если хочешь.
— И лежанку для Уртура.
— Но он храпит…
— И лежанку для Уртура.
— Ладно, вампирша.
— И чиним все стеклянные потолки, — тянусь к ним рукой.
— Еще пожелания? — спрашивает он, и в его голосе нет раздражения, только покорность.