Впрочем, свершившееся не складывалось в столь уж безгранично позитивную и счастливую картину. Пришедший из Мичеллс-Плейн Дистрикт счет за оказание медицинских услуг был озвучен этим же вечером его матери. Для их семьи, едва выбравшейся из общего бесперспективного и опасного уровня жизни большинства за забор частной собственности белой семьи, сумма была просто астрономической. Лишившаяся дара речи Инносент, уронив голову на грудь, молча ждала развития событий, будучи не в силах даже представить способ, которым она сможет погасить свой долг. Единственное, что возникло тогда в ее голове, это решение отказаться от любой помощи. Если бы она только знала, к чему приведут знания и умения чудодейственного доктора! Зачем ей такая жизнь, которая …..
Но в итоге решение, озвученное мистером Стоуном, удовлетворило всех. Долг за спасенную жизнь будет поделен между сторонами. Все расходы за саму операцию и обследования возьмет на себя семья Стоун. В конце концов, спасение человеческой жизни есть дело богоугодное и будет, вне всякого сомнения, зачтено, когда все они в свое время окажутся в Чистилище. А вот расходы за проведенные дни в палате, наличие сиделки, счета за еду и лекарства будут возложены на Инносент Ламез. С беспроцентной рассрочкой сроком на десять лет. Ежемесячно из жалованья Ламез будет вычитаться небольшая сумма, которая не будет столь уж обременительной для чернокожей прислуги. Таким образом, белая сторона будет обеспечена услугами Инносент, поскольку до начала болезни к ее работе не было ни одного нарекания. А черная сторона получит возможность расплатиться с долгами и будет иметь возможность удержаться на работе, которой могут позавидовать почти все цветные и черные обитатели Кейптауна.
Хамберт вспомнил, что в тот момент, когда мать рассказала ему о сложившейся ситуации, он пришел в неописуемую ярость. Как посмели эти белые ублюдки связать их по рукам и ногам своими вонючими долгами?! Все эти политические заявления президента и Африканского национального конгресса опять оказались всего лишь красивыми словами! Ничего, по сути, не изменилось, и наступивший век демократии и всеобщего равенства оказался очередным обманом. Просто одна вывеска рабовладельческого рынка сменилась на другую, более яркую и привлекательную. Но это была только вывеска, а вход на рынок, как и его содержимое, вся его суть, остались точно такими же. Было бы просто великолепно, если бы все эти белые покинули Кейптаун и вообще всю территорию ЮАР. Оставили бы их народ, наконец, в покое.
Он тогда в гневе высказал матери много чего нелицеприятного насчет сложившейся ситуации. Высказал свои мысли относительно ее самой и относительно ненавистных ему Стоунов. За что получил, достаточно больно и без всякого сожаления, деревянной ручкой швабры по спине. Инносент велела ему не лезть туда, где он пока ровным счетом ничего не понимает. Что случилось, то уже случилось. И вернуть назад ничего нельзя. И если он, Хамберт Ламез, так сильно хочет независимости и свободны от белых хозяев, то она сейчас вырвет свое искусственное сердце, или как там все это называется, и умрет. А он останется отрабатывать в этом богатом доме долг умершей матери.
– Если ты так сильно зол на сложившееся положение вещей, найди способ заработать в свободное от учебы время. Вместе мы сможем быстрее погасить долг перед мистером и миссис Стоун. Но если ты украдешь или сядешь в тюрьму за торговлю наркотиками, я палец о палец не ударю, чтобы попытаться хоть что-то сделать. Хотя тебя наверняка даже не довезут до полицейского участка, а просто пристрелят на месте поимки. Так им намного меньше писать бумаг и не надо искать место в переполненных тюрьмах.
С тех пор Хамберт, забросив к своей радости школу, стал все время проводить на рынке Кейптауна, торгуя поддельными африканскими масками и прочими дешевыми сувенирами для белых туристов. Но в последнее время поток их практически сошел на нет, и Хамберт большую часть времени просто скучал возле своего самодельного прилавка, с ненавистью глядя на высотные здания одной из центральных улиц, за чистыми стеклами которых решали свои денежные вопросы белые богачи.
Все-таки странно иногда все выходит. Ведь никого из тех, кто сидел когда-то в этих офисах, уже наверняка нет в живых. Скорее всего, нет в живых мистера и миссис Стоун и их экономки мадам Реверди. Нет уже компании Leben. Наверняка никто из ее специалистов не дожил до сегодняшнего дня. А машинка, дающая материнскому сердцу возможность стучать, работает. И они вдвоем тут. Живы.
Она проснулась от его прикосновения. Вздрогнула во сне, открывая блестящие, покрасневшие глаза. Судорожно вцепилась пальцами в руку сына. Шумное, влажное дыхание стало чуть поспокойнее.
– Ты в школу?
– На работу. – Он не стал ей врать.
– Опять? – тихо произнесла Инносент. – Помнишь, что я тебе говорила?
– «Ты должен учиться, чтобы своим стремлением пробить себе дорогу в рабочий класс или даже выше. И только лень есть твой главный порок». – Хамберт, насупившись, пробурчал выученную наизусть фразу, которую его мать когда-то давно увидела в одной из трех прочитанных ею книг.
– Совершенно верно. – Глаза Инносент закрылись. Казалось, она вновь погрузилась в сон, но губы через пару мгновений опять пришли в движение: – Ты должен учить английский и русский языки. В них сейчас заключен весь успех твоей будущей жизни. Не важно, как она повернется и кто тут останется жить под конец. Ты должен уметь разговаривать на языке тех, кто может дать тебе больше, чем ты добьешься сам. – Длинная фраза утомила Инносент. Женщина какое-то время молчала, стараясь отдышаться. – Если бы не мое знание английского языка, где бы мы сейчас были с тобой? В лучшем случае, доживали бы свои последние часы на континенте. В городе, из которого нам никогда бы не удалось выбраться.
– Я знаю. Ты говорила об этом уже столько раз.
– И буду говорить дальше, если у тебя настолько короткая память.
– Но нам нужна еда и таблетки. Они нужны тебе! Без них ты опять начала задыхаться.
– А мне нужно, чтобы ты продолжал учебу. И потом, даже если ты бросишь учебу и будешь работать, как ты собираешься получить лекарства для меня? Если тебя занесли в список сотрудников базы, это дает шанс попасть на осмотр только тебе. Русские не дадут тебе таблетки для меня. Они выдают их по строгим показаниям и только лично в руки.
– Я отдам две двойных пищевых нормы Барри Тэтчеру. Это мой знакомый австралиец с полярной станции Дейвис. Помнишь, я про него тебе рассказывал? У него забронировано место к врачу через три дня. Он согласился поменяться с тобой. Тебя осмотрит врач.
– Не надо, Хамберт. Мне незачем доставлять кому-то столько хлопот и проблем.
– Никаких проблем не будет, мам.
– Ты уверен?
– Абсолютно.
– Тогда ответь мне на вопрос: зачем Барри Тэтчер занял место на приеме у врача?
В тесной комнатенке повисла тишина. Было слышно только шумное дыхание Инносент.
– Я не подумал.
– А ты подумай. Или сходи и спроси его. Посмотрим, что он скажет.
– Но тогда зачем он согласился на обмен со мной?
– Хамберт Ламез. – Голос Инносент неожиданно сделался четким и сильным. – Мне все равно, зачем он согласился. Или ты узнаешь то, о чем я тебе сказала, и тогда я еще подумаю над твоим предложением. Или же наш разговор можно считать завершенным. Я прожила достойную жизнь, и мне упрекнуть себя не в чем. Мое сердце не запятнано бесчестными поступками, и я не собираюсь под конец жизни стать косвенной виновницей смерти совершенно чужого и невинного человека. Пусть я умру, но умру с чистым сердцем. А теперь иди к миссис Смирновой, кланяйся и передавай ей от меня слова искренней благодарности за то, что эта женщина пытается научить тебя сразу двум языкам бесплатно.
– Но ты умрешь…
– Зато ты будешь жить, а не выживать, как все подобные нам на континенте.
– Но ты же сама сказала, что мы вряд ли когда-нибудь вернемся на континент.
– Мне все равно, – упрямо повторила Инносент. – Я твоя мать, и я так решила. Я не была рядом с твоей бабкой в ее последние часы ради того, чтобы присутствовать на уроке английского языка у миссис Дженкинс. Потому что прекрасно знала: именно этого хочет моя мать. Тогда я не понимала ее. Зато хорошо понимаю теперь. Когда у тебя будут свои дети, надеюсь, и ты поймешь. А теперь отстань от меня и дай мне поспать. У меня уже не осталось сил.
– Ты дважды подарила мне жизнь. Когда родила меня и когда устроилась на работу там. Так почему ты не даешь мне шанс вернуть хотя бы один из долгов?
– Потому что иначе все, что я делала тогда и делаю сейчас, было зря.
– Мама…
– Брысь!
Ламез шел по заполненному людьми коридору третьего, так называемого «жилого» блока базы. Большое полусферическое помещение окольцовывал коридор, отделенный от промерзшей ледяной внешней среды. Помимо своей основной, транспортной функции, он выполнял функцию воздушного барьера, удерживающего проникновение холода внутрь помещений.
Вообще вся схема жилого блока, как и двух других, была до удивления простой и функциональной. Сама куполообразная форма, с минимальным содержанием прямых углов у несущих стен, способствовала равномерной циркуляции воздуха, нагреваемого находящимися в центре здания генераторами. Часть из них имела открытые контуры, выделяя получаемую посредством сжигания топлива энергию в окружающую атмосферу. Большая часть машин гнала горячий воздух и электричество к внутренним обогревателям и коробам вентиляции в жилые и хозяйственные помещения, поддерживая таким образом внутри комнат постоянную температуру плюс двадцать три градуса. Вокруг генераторов шло второе кольцо технических помещений. В них, поближе к теплу, располагалась часть биоферм, генераторы кислорода и помещения с гигантскими емкостями, в которых оттаивал привозимый рабочими лед. Получаемая таким простым физическим методом вода являлась формально технической. Питьевая вода, распределяемая для потребления среди всех жителей базы, находилась в точно таком же помещении возле центрального генератора, но в первом, или «главном» блоке. И доставлялась туда только с озера Восток.