Ведь потом на душе должно полегчать, разве нет? Когда ушла Кэди, облегчение пришло сразу же. «Наконец-то все закончилось», – подумал я в тот момент. А до тех пор не осознавал, насколько был несчастен.
Но теперь лучше не становилось – только хуже. С каждым днем синяк разрастался, распухал все больше, багровел все ярче. С каждым днем я лишь сильнее ненавидел себя за то, что игнорировал предупреждения и все глубже погружался в сверкающую сферу по имени Джемма. А потом было уже слишком поздно. Я стал Рори. А ведь когда-то спрашивал себя, как она – снова и снова на протяжении многих лет – могла так поступать.
Я тосковал по Джемме. Я так отчаянно тосковал по ней. Я пытался давить в себе эту тоску, но ничего не получалось. Стоило бежать, когда был шанс. Умный человек убежал бы, но я не был умным человеком.
В животе заурчало, и я принялся есть прямо из банки.
– Ненавижу равиоли, – пробормотал я про себя.
Меня тошнило от этой погоды, этой еды и одиночества, но находиться рядом с другими людьми я не мог и уж точно не годился для управления театром – тем самым, где полюбил женщину, которая использовала меня в качестве мишени для стендовой стрельбы.
Полупустая банка полетела в пылающий костер. Этикетка, дымясь и скручиваясь, сгорела в огне.
Той ночью, забравшись в палатку и затащив Салли в спальный мешок, чтобы нам обоим было тепло, я понял: нужно возвращаться. Пусть я не готов, но оставаться здесь, в холоде, ничуть не лучше.
Глава 34Джемма
– Что за прикол с пультами? – спросила я у публики в «Индиго».
«Что за прикол?» Ты кто, Джерри Сайнфелд?
Публика ждала. Я откашлялась.
– Вам не кажется, что кнопок многовато?
Не ждите, что публика согласится с вами. Забудьте просительный тон. Не спрашивайте, а утверждайте.
«Индиго» снова открылся. Это был все тот же старый «Индиго», но ему сделали подтяжку лица: избавились от пятен на потолке, поменяли полы. Сцена теперь освещалась лучше, а барная стойка блестела свежим лаком. Все выглядело замечательно. Риду бы понравилось, если бы он снова заглянул сюда.
Желудок скрутило. Рид.
Это теперь происходило постоянно: вот я вся горю восторженным воодушевлением, желая чем-то поделиться с ним, и в следующую секунду меня охватывает животный ужас, ведь в памяти всплывает выражение его лица в тот момент, когда за мной захлопнулась дверь.
Стоя на сцене, я в недоумении развела руками:
– Нам столько кнопок ни к чему!
Я смеялась громче, чем положено комику, и безуспешно блуждала глазами по залу. Поймать бы хоть чей-то взгляд!
– Господин Большой Пульт явно спит с госпожой Большая Кнопка.
Молчание.
– И к чему такое количество названий: пульт, ПДУ и даже «лентяйка»?!
Никакой реакции.
Остаток сета я как-то промямлила и, признательно кивнув в ответ на вежливые хлопки, передала микрофон другому комику.
Следующее выступление в противоположном конце города прошло так же. Шутки не вызывали никакого отклика, я говорила в мертвый зал. Смех исчезал в вентиляционной шахте, не долетая до сцены.
У меня похолодело на сердце. Я знала, что это значит. Это происходило всю последнюю неделю после возвращения из Уистлера. Именно так теряют настрой.
Я сливала сет за сетом. Это было ужасно. Чтобы понять, в чем дело, пришлось посмотреть видео с выступлением двухмесячной давности и разобрать его по кусочкам. Тогда я выглядела как-то иначе. Та счастливая, кипучая, блаженно беспечная женщина не была мне знакома. Мне не удавалось отыскать ее или установить с ней связь. Я чувствовала себя увядшим цветком.
После Уистлера мы с Ридом не виделись и не разговаривали. Большинство сказало бы, что я лажаю, потому что у меня разбито сердце. Мое сердце не было разбито, я просто испытала небольшую встряску, и теперь наступил момент, когда следовало выкинуть из головы мысли о Риде и работать изо всех сил. Это был период адаптации, когда тускнели воспоминания о том, как он смеялся и от уголков его глаз разбегались лучики морщинок, о том, какими гладкими казались его волосы под моими пальцами, или о том, как от нежных прикосновений его губ к моей шее по всему моему телу пробегала дрожь. Мозг забывал, а я писала шутки, обкатывала их на сцене и выступала на разных площадках.
Не могу сказать, сколько раз я смотрела на фотографию, на которой он, такой до невозможного красивый, стоит вместе с Салли на фоне озера в Уистлере. Палец десятки раз зависал над кнопкой «удалить», но я так и не решилась это сделать.
Оставалось лишь гадать, насколько хуже все обстояло бы, если бы наши отношения затянулись. А если бы мы встречались месяц? Или год? Или два года? Это меня опустошило бы. Я бы рыдала взахлеб. Это было бы как с Шейном, только хуже. Это было бы как у мамы.
К тому же всю неделю лил дождь. Водостоки уже не справлялись, количество осадков било рекорды. Каждый вечер я ложилась в ванну, пытаясь согреться, но какой бы горячей ни была вода, от холода где-то внутри не удавалось избавиться.
Засыпая, я представляла, как он, с такой знакомой улыбкой на лице, из-за кулис наблюдает за мной на сцене, но потом делала над собой усилие и выкидывала этот образ из головы.
Как мы сидим в кинотеатре и завтракаем. Прижимаемся друг к другу в гардеробной на Хэллоуин. Гуляем с Салли в парке.
Я сама так решила, одергивала я себя.
Как несколько месяцев назад у него в кабинете я рассказала ему о маме, ожидая, что он посмеется, но, как оказалось, напрасно. С каким терпением он относился к Сэму и как сильно его любили сотрудники. Как наутро после комеди-шоу мы, держась за руки и все еще в нарядной одежде, лежали в его постели и я пожалела, что на концерте не было папы. Как в Уистлере он прижимал меня к кровати, глядя на меня своими угрюмыми ореховыми глазами, полными привязанности, доверия и любви.
Ничем хорошим это не кончилось бы.
Я плелась на работу, тоскливо пялилась в компьютер, по вечерам лажала на сцене и каждое утро просыпалась с ощущением, будто меня сбил мусоровоз. Голова болела, в глаза будто насыпали песка, а душу глодало тревожное, всепоглощающее чувство сплошного непоправимого страдания.
Возможно, пришла пора сделать перерыв. Пока я не вернусь в норму.
Когда раздался звонок, я уже неделю не выходила на сцену.
– Алло?
Я была на работе. Компьютер подал сигнал о поступлении письма – я просмотрела его. Очередное корпоративное дерьмо. В корзину.
– Добрый день, это Джемма Кларк? – осведомился мужской голос на другом конце.
– Слушаю.
– Это Джон Харт.
Я порылась в памяти. Может быть, клиент?
– Здравствуйте, Джон.
Я набрала его имя в поисковике электронной почты, но это не дало результатов.
– Видел ваше выступление в Уистлере.
Шоу Ладонны. Последние выходные моей прошлой жизни, в которой я была веселой и счастливой.
– Вот как?
– Да, я приезжал в город на фестиваль и провел ночь в Уистлере. Не мог упустить возможность покататься там на лыжах.
– Вы комик или что-то в этом роде?
– Нет, я букер. Какой у вас график на ближайшую пару месяцев?
Мой мозг завис.
– Гибкий. Очень гибкий.
– Хотите поехать в тур с Региной Дхаливал комиком на разогреве? Я показал ей ваш сайт, материал ей понравился. Мы хотели, чтобы вы разогревали ее в Ванкувере, когда тот засранец отвалился, но, видимо, сообщили слишком поздно.
Я сидела с открытым ртом, уставившись в пустоту. Не может быть, чтобы?..
Я моргнула, глядя прямо перед собой.
– Простите, я не поняла.
Он рассмеялся.
– Я спросил, хотите ли вы ближайшие четыре месяца поработать в туре с Региной Дхаливал комиком на разогреве?
– Да. Когда? Где?
Предложи он, я бы и на Марс полетела. Джон снова рассмеялся.
– Именно это я хотел услышать. Сможете на следующей неделе прилететь в Лос-Анджелес? У нас был еще кое-кто на примете, но они получили хедлайнерский тур и соскочили с контракта. Этот бизнес…
– Я смогу.
– Потрясающе. Кто ваш агент?
– Э-э… – Мозги заклинило. – У меня его нет. Это проблема?
– Нет, это не проблема, – фыркнул он. – Мне гораздо удобнее, если у вас нет агента, но я дам вам наводку, потому что вы не производите впечатления поганки. Пришлю на почту контакты двух хороших агентов. Скажете, что вы от меня и предложение у вас в кармане, и они схватятся за вас, как пираньи за палец.
Не знаю, сколько времени после того, как он положил трубку, я просидела за столом, прижимая телефон к уху и глядя в пустоту. Мне достался билет на космический корабль, и на этот раз я запрыгнула в него раньше, чем люк захлопнулся. Это была маленькая светлая прореха в тоскливой дождевой туче, каковой являлась моя жизнь весь последний месяц.
Ох, не терпится рассказать!..
В груди заныло.
– Паспорт? – спросил Сэм.
– Есть.
– Наушники?
– Есть.
– Телефон?
– Ага.
– Ты должна сказать «есть».
– Есть.
– Что-нибудь еще нужно?
Он повернул за угол в зону высадки аэропорта.
– Бальзам для губ. Во время полета крайне важно пользоваться бальзамом для губ. И кремом для рук, если вам больше тридцати. И вообще, почему ты контролируешь меня? Все должно быть наоборот.
Сэм положил руки на руль. На эту развалюху братишка накопил с зарплаты в театре.
– Я уже не ребенок.
– Пожалуй, нет.
– Бальзам для губ и крем для рук?
– Есть.
Я похлопала по рюкзачку с ноутбуком, перечисленными Сэмом необходимыми мелочами и косметичкой с жидкостями, которую собрала мне Матильда.
– Если увидишь кого-нибудь из знаменитостей, запомни место, чтобы через несколько недель, когда я приеду к тебе на Рождество, мы могли там побывать.
Я закатила глаза и рассмеялась.
– Сэм, если возникнут проблемы с машиной, обратись к Дэни, хорошо? У нее есть знакомый автомеханик.
– Я знаю.