Я улыбнулась.
– И это все, что тебе понадобится.
Была середина мая, и я возвращалась в квартиру, которую снимала вместе с Пэтом в Лос-Анджелесе. Было около десяти вечера, и уже стемнело. Вдоль улиц росли пальмы, к которым я постепенно привыкала.
Пэт улетел в Ванкувер – навещал семью и участвовал в паре шоу, так что в квартире я могла заниматься чем угодно, хотя домой наведывалась нечасто.
Завтра Сэм должен был прилететь в гости. На заднем сиденье моей машины высилась гора продуктов, в том числе ингредиентов для приготовления большого завтрака, какой в моем детстве делал папа: с панкейками, беконом, яйцами, авокадо и хашбраунами.
И какой делал Рид.
В Ванкувере Матильда постоянно призывала всех принимать витамин D и выходить на улицу в солнечные дни, чтобы не угодить в лапы зимней депрессии, а здесь, в Лос-Анджелесе, каждый день сияло солнце, но я все равно хандрила.
Но все в порядке. Я буду двигаться дальше и осваиваться в Лос-Анджелесе. Теперь моя жизнь здесь. Я даже купила машину – маленький хэтчбек мятного цвета. Покупка была сплошным головняком, и я, отбиваясь от нахрапистых и высокомерных продавцов, пару раз мысленно взмолилась, обращаясь к отцу: «Ну почему тебя нет рядом!» В итоге купила машину у первой попавшейся женщины. Она держалась доброжелательно, с помощью Google мы получили ответы на мои вопросы, а после по ее настоянию я сфотографировалась со своим приобретением, чтобы отправить друзьям.
Итак, все в порядке. Теперь это моя жизнь. Это не история любви… или, по крайней мере, не лучшая история любви.
Постепенно все возвращалось на круги своя. Я рассказывала шутки и писала сценарии для телешоу. По выходным выступала на городских площадках и тусила с другими комиками. Доходов от комедии хватало на жизнь – мечта стала явью. Я всегда этого хотела, просто мозгу требовалось время, чтобы перестроиться.
Компания сценаристов подобралась фантастическая, и теперь мы разрабатывали сюжетные линии сезона. Сценаристы и шоураннер (в общей сложности нас было десять человек) сидели в одном помещении с десяти утра до шести вечера и накидывали идеи – самые дикие, грандиозные и абсурдные, какие только могли прийти в голову.
Нередко я засиживалась в офисе допоздна и печатала, пока слова на экране ноутбука не начинали расплываться. Пэт много гастролировал и с тех пор, как я переехала к нему в прошлом месяце, дома появился от силы раза два. Из сценарной комнаты я возвращалась как на крыльях, а в пустой квартире сразу падала духом. Я скучала по девчонкам. Скучала по Сэму, скучала по Мэй, Оскару, Нэз, Джейми и Салли. Скучала по другим комикам. Скучала по Ноа и австралийцам.
И да, я скучала по нему, но я жила дальше, стараясь не думать о нем, и я…
Да. Все в порядке.
Несколько раз, заметив кого-то, похожего на него, я оборачивалась и, клянусь, однажды видела его на автостраде, но мне, конечно, показалось. Прямо как с папой после его смерти – тогда он мерещился мне повсюду. Это была неотъемлемая составляющая прощания с тем, кого любишь.
Я подумывала о том, чтобы позвонить Риду и высказать все, что на душе. Не раз и не два – скорее, раз семь – я бралась за телефон, и палец зависал над кнопкой вызова. После выступления в Ванкувере я сидела в самолете с телефоном в руке, снова и снова строча и удаляя сообщения.
Что вообще можно ему сказать?
Привет, как дела?
Я люблю тебя.
Как дела в театре?
Я думаю о тебе каждый день.
Как Салли?
Я бы сделала все, чтобы повернуть время вспять.
Почему ты ушел во время моего выступления?
Я могу прожить сто лет, но такого, как ты, больше никогда не встречу.
Все кончено. Он сам сказал: «Ты раз за разом показывала мне настоящую себя, а я думал, что ты можешь измениться, но зря надеялся». Всякий раз, приходя на память, эти слова пронзали мне сердце. Печаль, сожаление и ностальгия камнем давили на грудь, и я с трудом переводила дыхание.
Вдруг мое внимание привлекло что-то на обочине дороги.
Этот кинотеатр я заметила месяц или полтора назад и теперь, работая над шоу, проезжала мимо него каждый день по пути на работу и с работы. Вид у здания был обшарпанный, казалось, оно уже долгие годы пустует. А еще оно напоминало его кинотеатр, только вместо кирпича здесь была лепнина. Это сходство сводило с ума, как будто Вселенная меня наказывала, говоря: «Ты сама все профукала, так что вот тебе напоминание: не забывай бередить раны».
Однако этим вечером здание выглядело иначе. Вход был освещен, а над ним красовались большие буквы, переливавшиеся огоньками:
КОРОЛЕВА
Открытие в июне
Не успев сообразить, что к чему, я уже кружила по району в поисках парковки, а десять минут спустя, одолев два квартала пешком, смотрела на это прекрасное старое здание вблизи и думала о нем.
Дверь была не заперта. Внутри еще велись строительные работы: у стены на бетонном полу стояли гигантские рулоны рубинового ковролина, дверные проемы защищала полиэтиленовая пленка, а в углу громоздились кресла для зала, обитые синим бархатом. На белой простыне были разложены детали древнего аппарата для попкорна. Откуда-то доносился клацающий звук.
– Эй, здесь есть кто-нибудь?
Я шагнула внутрь, осматриваясь по сторонам. Нет, придя сюда, отделаться от мыслей о Риде я не смогу. Только о нем и буду думать.
– Мы еще не открылись, – раздался из-за полиэтиленовой занавески приглушенный голос, и послышались шаги.
– Знаю, я просто хотела посмотреть, если вы не против.
Я прошла дальше, чтобы заглянуть внутрь театра. Но там было слишком темно, и пришлось повернуть обратно.
– Похожий кинотеатр есть в Ванку… О боже!
В фойе стоял Рид. Он был в белой футболке, разрумянившийся – явно только что таскал тяжести. Глаза у него сияли, а рот был приоткрыт – Рид собирался что-то сказать, но вдруг лишился дара речи.
И я тоже его лишилась.
Черт побери, каждая молекула в моем теле кричала, чтобы я бросилась к нему, прижалась всем телом, провела руками по его лицу и убедилась, что это действительно он, но мои ноги будто приросли к месту.
Пришлось трижды закрыть и открыть рот, прежде чем ко мне вернулся голос.
– Какого черта ты делаешь в Лос-Анджелесе?
Вышло резче, чем мне хотелось.
– Разве Дэни не рассказала тебе? – Он говорил глухо и тихо, наблюдая за мной. – Или Сэм?
Я покраснела.
– Дэни? Что? При чем тут Сэм… Почему ты здесь?
Он продолжал смотреть на меня. Возможно, тоже сомневался, что это на самом деле я.
– Рид.
Это вырвалось само собой, прежде чем я успела себя одернуть. Сердце бешено колотилось. Звук его имени причинял мне физическую боль.
Он наблюдал за мной, медленно выдыхая.
– Я видел твое выступление.
Рид смотрел очень пристально, явно ожидая подсказки.
– Знаю. – Я сглотнула и сжала руки в кулаки. – Тогда, бросив тебя в Уистлере, я совершила огромную ошибку. Я должна была остаться. Вместе мы бы во всем разобрались.
Неужели это происходит наяву? Неужели сейчас я разговариваю с Ридом? Или это какой-то жестокий сон, от которого я вот-вот очнусь? Он здесь, в Лос-Анджелесе. Приехал сюда ради меня?
Надежда расцвела в груди помимо моей воли. Он стоял прямо передо мной. Все, что я искала последние пару месяцев – чувство близости и покоя, – все это было передо мной.
Я так долго бежала от участи своей матери, потому что не хотела страдать, а в итоге все равно страдала. Мое дурацкое правило – никакой любви, никаких привязанностей, никаких сердечных мук – подвело меня. Мужчины, которые испортили жизнь маме, были совсем из другого теста. Рид всегда поддерживал и вдохновлял меня. Он предоставил сцену кинотеатра, когда закрылся «Индиго». Сделал мне сайт, помог с Тревором, а теперь приехал сюда, в другую страну. Ради меня. Я покачала головой:
– Ты просто что-то с чем-то, ты в курсе?
Он подавил невеселый смешок.
– В смысле?
– Я раз за разом обламывала тебя. Обращалась с тобой как с полным дерьмом. И теперь ты здесь. – Я вскинула руки, поводя ими по сторонам. – С этим.
Его черты смягчились – он открыл рот, но я жестом его остановила:
– Погоди.
С подобным чувством я давным-давно выходила на сцену на открытом микрофоне. Я не знала, что будет, не знала, как все пройдет, но не могла не попробовать, потому что в любом случае оно того стоило.
Я сделала еще один глубокий вдох и выдохнула. Как и на сцене, полностью погрузилась в настоящий момент. Не существовало ничего, кроме нас с Ридом, стоящих друг напротив друга в этом частично отреставрированном старом театре.
– Невероятный страх влюбиться, похерить свою карьеру и в итоге стать несчастной подтолкнул меня разорвать отношения, но я все равно в итоге стала несчастной. Мой план не сработал. Это было ошибкой.
Вот что он должен был услышать в Ванкувере после выступления. Я сделала еще один шаг вперед, остановившись в метре от него – с этого расстояния я видела мешки у него под глазами и чувствовала его знакомый запах.
– Ты – это лучшее, что когда-либо со мной случалось, поэтому я ужасно боялась быть с тобой и потерять контроль. Когда ты рядом, все становится радостнее. Все хорошее, что со мной происходит, становится лучше, когда я делюсь этим с тобой. Еда кажется вкуснее, когда ты рядом со мной в театре. Стендап – веселее, когда ты в зале. Ты мой самый любимый человек во всем мире, и жизнь без тебя – полный отстой. А моя карьера? – Я покачала головой. – Ты только помогал ей. Ты всегда был на моей стороне. Я совершила ужасную ошибку.
Я глубоко вздохнула и сжала руки в кулаки. Стоит ли открывать рот, если не собираешься говорить все до конца? По крайней мере, через много-много лет за секунды до смерти мне не придется ни о чем жалеть, потому что я сделала все, что могла, и сказала все без колебаний. Пусть он во мне не нуждается, но хотя бы я ничего не утаю.
– Я люблю тебя. Я не хочу быть без тебя. Возможно, ты передумал или для тебя это слишком, но я не могла больше молчать.