– Когда выступаешь на такой большой площадке, как эта, публики должно быть больше. Иначе не работает.
– Ты бы предпочла площадку меньших размеров?
– Нет. – Она вздохнула и с поникшим видом прислонилась к стене. – Я бы предпочла театр с аншлагом или, как вариант, набитое битком местечко поменьше. На такой площадке шутки звучат смешнее, смех – громче, и энергия… – она помолчала, подыскивая слова, – бьет фонтаном. Сегодня она иссякла.
– Это первое шоу. Со временем дела наладятся, – сказал я непринужденно, словно мы были друзьями или добрыми приятелями.
Джемма взглянула на меня с замешательством и любопытством, и в груди вдруг стало тесно. Затем она моргнула, и поникшее выражение исчезло с ее лица.
– Надеюсь, переехав сюда, мы не слишком стеснили театральных тараканов.
И все вернулось на круги своя. Уголок моего рта предательски дрогнул. Я окинул взглядом ее наряд: белая футболка с вышитыми птичками, брюки с леопардовым принтом и кроссовки неоново-зеленого цвета.
– В этом прикиде ты похожа на мультяшку под ЛСД.
В ее глазах мелькнуло знакомое раздражение. Она оценивающе посмотрела на мой толстый серый свитер, поношенные джинсы и видавшие виды коричневые «бландстоуны».
– А ты похож на пожилого исландского рыбака, страдающего депрессией.
Не смейся. Глядя ей прямо в глаза, я сделал шаг вперед, затем еще один, и теперь стоял почти вплотную к ней, как в тот вечер, когда обрушился потолок в баре Оливера. У нее на шее пульсировала жилка, и где-то глубоко внутри мне это нравилось. Нравилось осознавать, что мое присутствие нервирует Снежную Королеву.
Я наклонился, и мой рот оказался в нескольких сантиметрах от ее уха. Она не шевелилась. Дергаться и отодвигаться было не в ее характере – Джемма никогда бы не доставила мне такого удовольствия. Это означало бы, что я сильный раздражитель, а она не была готова это признать.
– Будь вежлива с посетителями, – пробормотал я ей на ухо, вдыхая аромат ее шампуня. – Теперь они и ваши посетители.
С этими словами я повернулся и, даже не взглянув на нее, пошел назад в фойе.
Несколько минут спустя, когда мы с Нэз стояли у витрины с попкорном, Джемма зашла за барную стойку.
– Я ухожу, – обратилась она к Дэни. – У тебя все под контролем?
Та кивнула и спросила:
– Может, выпьешь?
Джемма не смотрела на меня.
– Не сегодня.
Она пересекла фойе и исчезла за дверью.
– Рид, хватит, – услышал я голос Нэз.
Пакет уже был до краев, а я продолжал насыпать в него попкорн.
Она подняла бровь.
– Что с тобой?
– Ничего.
Ее большие глаза за стеклами очков смотрели на меня изучающе.
– Ты какой-то странный.
– Вовсе я не странный.
Она глубоко вздохнула и сказала:
– Думаю, тебе нужно нанять помощника.
Я застонал.
– У меня учеба, я не могу работать полный день, – пояснила Нэз, округлив глаза.
– Хочешь перейти на полставки?
Я не мог допустить, чтобы работа мешала ее учебе.
Она кивнула и продолжила:
– Ты здесь все время. Работаешь каждый день. Пора нанять помощника.
Я вздохнул. Нэз права. Я вложил все силы в это место, но дела шли нестабильно.
– Один парнишка, мой сокурсник, скоро лишится места. Он работает на роллердроме на Фрейзер-стрит. Здание перекупил застройщик.
Я знал, что ее рекомендации можно доверять.
– Скажи ему, чтобы отправил мне свое резюме.
Слухи о том, что в кинотеатре выступают со стендапом, быстро разлетелись по округе. Здесь было принято поддерживать друг друга, и к местным инициативам относились с особым радушием. Ванкувер, подобно другим мегаполисам, возник в результате слияния небольших поселений, а потому жизнь горожан была очерчена границами родного квартала. Люди посещали ближайшие бары, кинотеатры, продуктовые магазины и горячо поддерживали местные предприятия. По прошествии двух недель количество зрителей в зале возросло до шестидесяти человек. Комики, прослышав о новой площадке, высказывали свою заинтересованность в сетах, писали Оскару и заглядывали перед началом шоу на случай, если появится окошко.
Прошло несколько недель, и Джемма вроде бы слегка успокоилась.
Пару раз я ловил ее на том, как она любовалась люстрами, проводила пальцами по резьбе на стенах или, чуть улыбаясь, разглядывала красно-белые коробки с попкорном. Кривя изящный рот, она смотрела на коробку, которую держала в руке, и в этом было что-то завораживающее.
Однажды вечером перед представлением я находился в кладовой и услышал ее диалог с Оскаром. Они стояли в коридоре.
– Двадцать пять минут сегодня продержишься? – спрашивал он. – У Тревора концерт в «Як-Як».
– Да ты что?! Знаю, место хорошее, но разве можно так подставлять в последнюю минуту? Да, двадцать пять минут я продержусь. Есть новый материал, который нужно обкатать.
– Отлично. Выручила, Джем. И спасибо, что остаешься с нами во время этого хаоса. Знаю, ты могла бы уйти в другое место.
– Я вас не кину, даже если тут объявятся тарантулы.
Она сделала ударение на последнем слове. Я по привычке наклонил голову, чтобы скрыть усмешку.
– Слушай, и будь с Ридом помягче пару недель, а? Он делает всем нам большое одолжение. Он такой…
– Ладно! Ладно. Буду сама любезность с представителем рыболовного промысла. Поняла. – По голосу чувствовалось, насколько она напряжена. – Скоро все придет в норму, Оскар. Я знаю.
Нельзя сказать, что после того разговора что-то кардинально изменилось, но Джемма определенно стала вежливей. Прекратила говорить о том, что театр кишит крысами, клопами, тараканами или тарантулами. Она вообще со мной не разговаривала и всячески избегала на меня смотреть, а отработав сет, сразу уходила. Я снова превратился в невидимку, как в университете.
Может, это было к лучшему. Спарринг с Джеммой, безусловно, меня забавлял, но после того случая в «Индиго», когда, увлекая меня за собой, она коснулась моей груди, в голову стали закрадываться нежелательные мысли. Про ее тело, губы, руки, волосы… Все это весьма некстати. Уже много лет я видел, как она отшивает одного парня за другим – сначала в университете, а затем в «Индиго», – и в глубине души понимал, что следует вести себя осторожнее. Может, раздражать ее и забавно, но люди не меняются. Мужчин, за исключением Оскара, она воспринимала как расходный материал, и я не был исключением.
Глава 6Джемма
– Я работаю в офисе.
Сгорбившись за кухонным столом, я слушала на телефоне запись своего вчерашнего сета.
– Днем тружусь бухгалтером, чтобы покупать себе еду, носки, бальзам для губ и все такое.
Помахивая ручкой, я размышляла над тем, как улучшить шутку. Может, сделать ее компактнее, или удлинить паузу перед панчлайном, или переставить слова?
– Доходов от стендапа хватит разве что на кусок мыла в год, поэтому без работы никак не прожить. Изо дня в день я сижу в офисной кабинке, печатаю на компьютере и щелкаю на калькуляторе. И знаю, что по сравнению с людьми, жившими сто лет назад, мы везунчики. У нас есть вакцины, интернет и чистая вода. Мы просто везунчики. Но…– Пауза.– Если бы люди, жившие сто лет назад, увидели, как мы живем сегодня, они бы, типа… да ну, серьезно?
Я слушала, как публика смеется над моим выражением лица.
– И ради этого мы так надрывались?
Снова взрыв смеха.
– Думаю, они бы нас пожалели. Увидев своего праправнука, втиснувшегося в проперженный вагон по пути на работу в середине лета и прижимающегося к чьей-то потной спине, тип по имени Лорье, начавший жизненный путь на ферме в Квебеке, наверняка сказал бы: «Это вы что, все скопом перебираетесь на новое место ради лучшей жизни? Ой, нет, вы едете на ненавистную работу и делаете это изо дня в день!»
Смех.
– «Да ё-моё!»
Остановив запись, я сделала пометку: «Увидев своего праправнука Карсона… Лорье, начавший новую жизнь вместе со своей семьей в Квебеке в 1765 году…». Затем снова включила воспроизведение.
– А Мэри, которая с шести лет ежедневно просыпалась с рассветом и трудилась на родительской ферме, увидев свою праправнучку, занимающуюся кикбоксингом, воскликнула бы: «Это ты что, готовишься к войне?»
Смешки в зале. «Фразе про Мэри нужен панчлайн», – отметила я.
– «Ой, нет, ты занимаешься этим, потому что четыре часа в день пялишься в экранчик, который держишь в руке, и рискуешь обзавестись горбом! Ужас-то какой!»
Смешки. «Всю часть про Мэри усилить панчлайном».
– А Эдит Кларк, увидев, как ее прапраплемяннице делают бразильскую эпиляцию, спросила бы: «Это что, казнь такая? Ты, наверное, повинна в геноциде?»
Смех стал громче.
– «Это, наверное, такой новейший способ – вместо порки или обезглавливания? Потому что… – Пауза. – Страшнее не придумать».
Громкий хохот. Я улыбнулась. Вчерашний сет был удачным. Первое выступление шло с большим скрипом, в зале пустовала куча мест, но каждую неделю публики становилось все больше. На вчерашнее шоу пришло почти сто человек – в «Индиго» столько не бывало даже в самые загруженные дни. Напрасно я опасалась, что театр не подходит для стендапа… Но Хренобороду знать об этом не обязательно.
Он был в театре каждый вечер: насыпал попкорн, продавал напитки и подменял за барной стойкой Оскара и Дэни, когда у тех случался завал. У него был персонал, поэтому я терялась в догадках, зачем он тут околачивался. Мы сторонились друг друга, но периодически, ожидая открытия или слоняясь за кулисами перед сетом, я ловила на себе его взгляды. И гнала прочь воспоминания о том, как его руки прикасались ко мне тогда, несколько недель назад.
Кинотеатр у него был красивый (без этого знания Хренобород также обойдется) и разительно отличался от наводнивших город стеклянных мультиплексов с неоновым освещением и втоптанным в ковролин засохшим попкорном. Кресла, обитые красным бархатом, переливающиеся огнями и приковывающие взгляд антикварные люстры, стеновые панели в зале и фойе, украшенные замысловатой резьбой… Древний аппарат для попкорна, стоящий перед рукописным меню за стойкой, исправно функционировал. Попкорн продавался не в пакетах с изображением новоиспеченного героя боевика, а в ретрокоробках в красно-белую полоску. Именно благодаря таким мелочам, как коробки для попкорна, это место было таким особенным.