Меня не обманешь. Я знаю, что мой отец поручил следить за мной. Но поручил он это только тем, кого может позволить себе потерять. Новобранцам, низам. Другая сторона медали состоит в том, что они так сильно хотят подняться по карьерной лестнице, что для этого готовы на все. В том числе и сдать меня.
Близится восемь часов. Ранее семеро из нас проехали через Вест-Фолс, дабы убедиться, что в этом районе не осталось Титанов. Если бы они увидели Адских гончих в своем районе, то обязательно дали бы о себе знать. Но на улицах было тихо и почти пусто, а единственным шокирующим моментом стали ведущиеся рядом с баром «Спуск» строительные работы. На месте обвалившегося асфальта до сих пор зияет огромная дыра, которая ведет в заброшенный туннель метро. Недалеко от этого места мы нашли обезглавленную Адскую гончую, но тогда я и Малик не ходили к «Спуску». Я увидел дыру гораздо раньше и знал, что ответственными за этот бедлам были Аполлон и Артемида. Но они приняли все меры для того, чтобы разрушилось только это место, а не центр города, университет или более населенный район.
Сейчас на улице все еще малолюдно. Люди до сих пор оправляются от войны, а возможно, и не верят, что она закончилась. Те, кто проживает в Вест-Фолсе, ждут, когда Адские гончие заявят права на территорию Титанов, но мой отец пока оставил все как есть, потому что, по всей видимости, у него есть цели поважнее.
По правде говоря, я не знаю, что Цербер имеет в виду, говоря о том, что мы должны забрать все причитающееся нам. Насколько я понимаю, нам не причитается ничего, кроме той земли, которая есть у нас под ногами. Титанов победили не Адские гончие, а мы. Но в любом случае они встретили свой конец.
– Внимание! – призывает всех Малик.
Похоже, мы пришли с ним к молчаливому соглашению о том, что временно находимся на одной стороне. Он всегда был вторым человеком в банде после моего отца, и то, что я занял его место, чудесным образом не вызвало никакой неприязни между нами.
В комнату входит мой отец, и когда я смотрю на него, у меня отвисает челюсть. На нем светло-серый костюм, который он так любит, и белая рубашка с воротником-стойкой. Сейчас он не похож на байкера. Он выглядит так, словно собирается произнести речь в ратуше или побеседовать с мэром перед рядом камер.
Остальные парни выглядят как байкеры. Они одеты в кожаные куртки, жилеты, джинсы и сапоги. Их образ дополняет либо кобура с оружием, висящая на бедрах, либо пистолет, заправленный спереди или сзади штанов. Сегодня в баре неспокойно и у всех членов банды сердитые и хмурые лица. Все они стоят на краю пропасти и ждут, когда отец скажет, что мы делаем дальше, куда идем и что берем с собой.
– Все уже здесь, – говорит Цербер, улыбаясь своему легиону, а затем его взгляд находит меня: – А, Вульф!
Адские гончие, стоящие передо мной, расступаются, пропуская меня, и я подхожу к своему отцу. В комнате становится слишком тихо, и мое сердце колотится в ожидании. Отец стал слишком непредсказуемым, и я думаю, каждый в этой комнате хочет узнать, что он запланировал на сегодняшний вечер. Предвкушение слишком велико.
Для успокоения сначала я касаюсь рукояти ножа, пристегнутого к одному моему бедру, потом пистолета в кобуре – к другому. У меня при себе есть еще запасной пистолет, пристегнутый к лодыжке, но мне кажется, что этого недостаточно. Вот только ничего уже не поделаешь.
– Сколько из вас мечтали намотать кишки моего сына на свой нож? – отец хлопает меня по плечу и разворачивает лицом к толпе.
Повисает шокированное молчание.
– Нисколько? – смеется он, слегка встряхивая меня. – Это очень хорошо, мой мальчик. А сколько из вас желали видеть меня мертвым у своих ног?
Никто в толпе даже не двигается, и я почти уверен, что они пытаются не дышать.
– У тебя верная банда, – говорит Малик. – Никто не хочет видеть вас мертвыми.
– Конечно. – Мой отец поджимает губы, а затем кивает. – Но также я знаю, что верность – очень хрупкая вещь. Особенно когда на горизонте появляется кто-то более сильный.
Мгновение я раздумываю над тем, не считает ли мой отец этим более сильным человеком меня.
Я уже давно перестал пытаться увидеть в нем что-то хорошее, ведь он сделал столько плохого многим людям.
Его пальцы впиваются в мое плечо, притягивая к себе, и мой желудок скручивается от тревоги, потому что я понимаю, что не чувствую в дыхании Цербера запаха алкоголя. Что бы он ни запланировал на этот вечер, он пойдет на это трезвым.
– Он что-то скрывает от нас, – говорит мой отец, но, приподняв бровь, я продолжаю молчать.
Я не знаю, что именно ему известно, но не стану себя уличать. Если ему нужно мое признание – он его не получит.
– Что скрывает?! – выкрикивает кто-то.
– Он предпочел бы оказаться в постели, чем быть здесь с нами, – шипит Цербер, и я заставляю себя улыбнуться, боясь, что меня сейчас стошнит.
Цербер поставил меня в затруднительное положение, отказавшись позволить Джейсу и Коре завоевать мою свободу на Олимпе. Он объяснил это тем, что считает меня своим наследником, и теперь его люди смотрят на меня как на человека, с которого можно брать пример.
Тем не менее если я хочу выжить сегодня, мне тоже нужно играть в эту игру.
– Перепихон и кровопролитие занимают почетные первое и второе места в моей книге, папа, – громко говорю я. – Возможно, тебя ввели в заблуждение.
– Ты хочешь сказать мне, что мой источник лжет? – выражение его лица становится жестоким.
– Думаю, никто не знает моих приоритетов лучше, чем я сам, – пожимаю я плечами.
– Разве ты не разговаривал с ними сегодня по телефону и не сокрушался о том, что не участвовал в перепихоне?
Нахмурившись, я скидываю его руку со своего плеча и в мгновение ока оказываюсь прижатым к стене.
– Ты потерял право даже думать о них, – говорю я низким голосом из-за его руки, давящей на мое горло. – И если ты думаешь, что информация о девушке, которая ждет меня, как-то повлияет на них, то думаю, ты просто хватаешься за соломинку.
Отец с рычанием отталкивает меня от себя и тщательно поправляет свой костюм.
– Ты не захочешь узнать, на что я способен, дабы удержать тебя.
Я снова улыбаюсь, но это всего лишь шоу для кровожадных Адских гончих, следящих за каждым нашим шагом. Если они почувствуют слабость в ком-то из нас – все будет кончено. Поэтому я молчу и позволяю своей улыбке говорить за меня.
– Мы возьмем университет! – говорит отец, через мгновение встающий перед своей бандой.
Раздается ропот, но по взмаху его руки разговоры прекращаются.
– Мэр и городской совет считают университет опорным пунктом. Они проводят там собрания и расположили полицейский департамент, – ухмыляется он. – Они все в одном месте и, кажется, созрели для сбора.
– Поздно, – замечаю я. – В последнее время они собираются там только в экстренных случаях.
С папиного лица не сходит улыбка, и, кажется, она становится безумной.
– Мы преподнесем им такой повод, что они не смогут устоять. – Его усмешка становится жестокой.
Он раздает приказы, разделяя банду на две группы. Одну возглавляет Малик, другая действует самостоятельно, с одной лишь миссией – устроить хаос. Эта группа уезжает первой, и рев их мотоциклов исчезает вместе с байкерами. Название игры, в которую они собираются играть, – разрушение, но я не знаю, что или кого они хотят уничтожить. Для этой группы отец выбрал худших из возможных кандидатов. Давать им свободу действий опасно, но я ничего не могу сделать, чтобы призвать их обратно. По крайней мере, не сейчас.
После того как мой отец объяснил Малику, где и когда мы встретимся с ним, Малик хлопает меня по спине и покидает клуб вместе со своими людьми.
Мы с отцом смотрим друг на друга, и у меня появляется чувство, что я играю во всем этом более весомую роль, чем предполагал.
– За мной! – приказывает отец, направляясь к дверям.
Он садится в машину, за рулем которой уже ждет одна из Адских гончих, а я мгновение колеблюсь, но затем располагаюсь рядом с ним на заднем сиденье.
– Ты помнишь свое первое задание со мной, сынок? – спрашивает Цербер, нарушая тишину.
Я смотрю на отца и киваю.
Это была проверка на преданность. Он видел, как стали близки Джейс, Аполлон и я, но хотел, чтобы он занимал в наших головах первое место. Цербер мог сделать нашу жизнь более приятной, а мог – наоборот.
Откинувшись на спинку сиденья, я позволяю себе вспомнить, каким обжигающим и горячим был воздух в тот день. Стояла летняя ночь, и даже ветер, бьющий нам в лицо, пока мы мчались на мотоциклах в сторону Вест-Фолса, не мог охладить наш жар. Титаны ожидали поставку наркотиков, и отец решил вмешаться. Украсть их или уничтожить. В ту ночь он был за главного и ехал с нами. Тогда мне было шестнадцать, а отец еще не знал, что на заднем сиденье машины открывается самый лучший вид.
В ту ночь мой дядя…
– Зачем ты заговорил об этом? – тихо спрашиваю я и достаю пистолет, проверяя его исправность, просто чтобы занять как-то руки.
– Потому что я знаю, что у тебя на уме, сынок. – Он наклоняется и кладет свою руку поверх моей. – Я хочу, чтоб ты знал: меня не так легко убить, как моего младшего брата.
– Почему ты думаешь, что я убью тебя? – спрашиваю я, однако паника бьет через меня, как электричество.
Потому что это было бы решением всех моих проблем. Я пытался игнорировать этот вариант, притворяясь, что смогу найти какой-нибудь другой выход. Но я всегда знал, что это единственное решение, которое может меня освободить.
Внезапно я чувствую, будто мои запястья сковывают невидимые кандалы. Они затягивают мои руки все туже и туже, а для освобождения от них мне нужно пойти на то, на что раньше не осмеливался. Стать темнее, чем я есть.
Телефон в моем кармане вибрирует, и, достав его, я пролистываю входящее сообщение и затем удаляю его.
– Кто это? – спрашивает отец.
– Кора. – Посмотрев на Цербера, я снова убираю телефон.