Сопротивляясь, она издает какой-то булькающий звук, но мой отец не ослабляет своей хватки.
– Пустая трата времени, – говорит он и нажимает на курок.
Стену позади мертвой женщины окропляют кровь и мозговое вещество. Ее мертвое тело безвольно поникает в кресле, а затем падает с него на пол.
Кто-то начинает кричать, и этот крик эхом отдается в моей голове вместе с одной и той же мыслью: он собирается убить их всех.
После этого воцаряется тишина.
Достав из кармана свой платок, отец вытирает брызги крови, попавшие на его лицо, а затем сбрасывает пиджак и бросает его на спинку кресла мертвой женщины.
Он идет дальше, а я замечаю, как шериф смотрит мне в глаза.
– Папа… – пытаюсь вразумить его я. – Не обязательно их убивать…
Услышав эти слова, отец разворачивается в мою сторону и, направив на меня свой пистолет, подходит ближе. Он подносит к моему лицу раскаленное дуло, и я чувствую, как жар от него обжигает мою кожу. Я сжимаю зубы и не пытаюсь сопротивляться, а лишь смотрю в глаза своему отцу.
– Остановись, – говорю я низким голосом. – Ты не можешь…
– Не тебе указывать мне, что я могу, а что нет. – Он отталкивает меня к стене и отступает к столу.
Прямо напротив него сидит мэр, на лбу которого блестит пот. Он вцепился в ручки своего кресла, словно смотрит фильм ужасов.
– Встать! – приказывает Цербер, и мэр бросает взгляд сначала на Алекса, а затем на шерифа.
Ни один из них не предпринимает никаких действий, потому что им ясно, что на кон поставлены их жизни. Они начнут что-то делать, только когда пистолет будет направлен на них.
Судя по рукам, сжатым в кулаки, Малик, стоящий рядом со мной, находится в ярости. Но он тоже не будет ничего предпринимать, потому что никогда не шел против моего отца.
Мэр поднимается со стула на дрожащих ногах.
– Отдашь ли ты мне свой город? – спрашивает Цербер, и я осознаю, что передо мной стоит не мой отец.
Разделение личности этого мужчины на отца и Цербера становится более резким в моем сознании; в теле разверзается пропасть, отталкивающая все дальше от человека, который меня вырастил. Нелепого, маниакального мужчины, который жаждет власти превыше всего остального.
– Нет, – отвечает мэр, гордо поднимая голову.
Едва его ответ успевает повиснуть в воздухе, как раздается выстрел. Мэр получает пулю между глаз и падает назад. Позади него от места, где пуля прошла навылет, на стеклянной стене, испачканной кровью, расходятся трещины.
– Вульф! – едва слышно произносит Брэдшоу. – Сделай что-нибудь.
Я дергаюсь, когда отец, услышав его слова, со смертоносной скоростью направляется к шерифу. Он откидывает его голову, как и голову первой убитой им женщины, и прижимает дуло пистолета к подбородку. Наверное, дуло жжет, как сука, но Брэдшоу даже не вздрагивает.
Это кузен Коры. Он один из немногих людей, которые могут доказать ее родство со Стерлингами.
Не успев сообразить, что делаю, я вырываюсь вперед и выбиваю пистолет из рук моего отца.
Пистолет падает на стол и, проскальзывая по его поверхности, оказывается в центре, а я бью отца по лицу до тех пор, пока не теряю самообладания.
– Малик! – рычит Цербер, отступая от меня. – Держи его! – Но Малик не двигается, и это единственный акт неповиновения, который мне так нужен.
Я снова бросаюсь на отца, но мое сердце разрывается на части. Неважно, что он чудовище. Все это вообще не имеет никакого значения. Дабы ударить его снова, я должен запихнуть все мои эмоции так глубоко, что я не уверен, смогу ли вытащить их оттуда снова.
Цербер бьет меня кулаком прямо в челюсть, и резкая боль пробуждает монстра, который прячется под моей кожей. Бросившись на него снова, я бью его плечом в живот, и мы врезаемся в стену. Цербер наносит удары по моей спине, не обращая внимания на то, что комната позади нас погрузилась в хаос. Кресла опрокидываются, а олдермены пытаются сбежать.
Ему удается оттолкнуть меня от себя и швырнуть в стену, а затем Цербер набрасывается на меня и снова ударяет кулаками по лицу.
– Ты неблагодарный. – Удар. – Маленький. – Удар. – Гаденыш.
Я вырываюсь из его захвата и бью кулаком в горло, а пока он задыхается, тянусь за пистолетом. Вот только мой пистолет оказывается на полу, вне пределов моей досягаемости.
– Упустил что-то? – смеется Цербер, вытирая окровавленный рот и сплевывая кровь на пол. – Я возлагал на тебя такие большие надежды, а ты оказался мягкосердечным сосунком, как твоя мать.
Закричав не своим голосом, я снова наношу удар, и мы вместе падаем на пол. Я обхватываю руками его горло и смотрю в глаза, чтобы дать понять, как сильно я его ненавижу за то, что он разлучил меня с любимыми. За то, что пытался превратить меня в себя.
Цербер цепляется за мои руки, и его ногти впиваются в мою кожу до крови, которая струйками стекает вниз, попадая на его горло. Я продолжаю сжимать шею все крепче и крепче, его лицо краснеет, и он уже не может вымолвить ни слова. Конечно, было бы проще пристрелить его, но никто из нас не заслуживает такой легкой смерти. Все это настолько противно, что я ненавижу каждую гребаную секунду. Ненавижу его за то, что он заставляет меня это делать. Но передо мной стоит выбор между ним и комнатой, полной людей, которые только и делали, что пытались заставить этот город нормально функционировать. Я так ненавижу его, что пока Малик не начинает оттаскивать меня от него, даже не осознаю, что все это время бил его головой об пол.
Голова Цербера последний раз ударяется, и я наконец замечаю красное кольцо вокруг его горла. Какое-то время я слежу за его грудью, ожидая резкого вдоха, но ничего не происходит. Он не двигается.
– Спасибо, – говорит Алекс Стерлинг. – Вы спасли нас.
Я игнорирую его и борюсь с враждующими у меня внутри эмоциями. Меня захлестывают ужас и ярость, и я притворяюсь, что не вижу протянутой руки олдермена, и поворачиваюсь к Малику.
– Отзови Адских гончих, – когда я начинаю говорить, из комнаты будто улетучивается все тепло и атмосфера становится холоднее льда. – Я хочу, чтобы все немедленно вернулись в здание клуба.
Я бросаю взгляд на Цербера, к которому наклоняется шериф, и, несмотря на то что мой отец не двигается, он все равно проверяет его пульс. Натан смотрит на меня взглядом, говорящим о том, что Цербера больше нет, и я киваю.
– Заберите его тело с собой, – добавляю я.
– Да, сэр, – тихо говорит Малик.
Кажется, он серьезен и собирается слушаться меня.
Я принимаю как должное и забираю пистолет с центра стола, а затем, разрядив его, высыпаю на пол все неиспользованные патроны.
Мне не требуется на это много времени, поэтому, разобрав его полностью, я быстро кидаю на стол все остальные части пистолета. Я бросаю взгляд на шерифа, который написал мне сообщение, когда мы были в пути. Он сказал мне о том, что для всех нас есть только один возможный вариант, но я действовал слишком медленно и теперь столкнусь с последствиями, которые сам же и создал.
Я выхожу из комнаты заседаний, а Адская гончая, стоящая у дверей, входит внутрь, чтобы помочь Малику. Двери лифта в коридоре все еще открыты, и вторая Адская гончая стоит, прислонившись к ним, чтобы те не закрылись. Она смотрит на меня с недоумением, но, когда я рычу на нее, резко выпрямляется и отходит с дороги.
Заходя в лифт, я больше не чувствую себя собой. Я вообще больше ни на кого не похож. Когда лифт начинает опускаться, гнев в моей груди нарастает. И нарастает он до тех пор, пока я не начинаю чувствовать, что больше не могу терпеть и сейчас взорвусь. Повернувшись к Адской гончей, которая едет со мной в лифте, я толкаю его.
– Босс? – он ударяется о стену и с ужасом смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Выруби меня! – приказываю я, потому что либо он это сделает, либо я начну кричать и не смогу остановиться. – Ради всего святого, – рычу я, видя, как он колеблется, и бью его в бок.
Наконец он отталкивает меня и направляет мне в голову приклад своего пистолета. Я вижу, что он поднимает его, и не отшатываюсь, а просто смотрю на приближающийся предмет, пока он не попадает мне в висок.
И свет гаснет.
Глава 23Богоубийца
Я перебираю фотографии Корин и ее… соратников, лежащие у меня на столе, и мои губы кривятся от отвращения. Проведя пальцами по одной из фотографий, я подношу ее ближе к свету.
Корин безрассудна. Ночью она ехала на мотоцикле наследника Адских гончих. Она смеялась, когда он припарковался и уговаривал ее прыгнуть с обрыва. Среди этих фотографий лежат и другие, на которых Корин и наследник Адских гончих трахаются в воде. Я храню эти фотографии в общей куче, и только так мой гнев остается под контролем.
Если я убью одного из них, то разрушу весь карточный домик, который Корин построила вокруг себя.
Джейс Кинг – ее муж. На моей стене, на уровне глаз, висит копия их брачного свидетельства, напоминающая о том, что если я хочу уничтожить линию Стерлингов, то они оба должны умереть. На углу стола лежат ее медицинские файлы из Изумрудной бухты, исписанные моими собственными пометками. В этих файлах нет ничего полезного, кроме того, что я узнал о ее внутриматочной спирали, которая не дает ей забеременеть. Также у меня есть информация об Аполлоне Мэддоне и Вульфе Джеймсе. Истории их болезней, информация об арестах, травмах и любых чертовых медосмотрах, которые они проходили с тех пор, как им исполнилось десять лет.
Цербер мертв, и его смерть стала еще одной моей победой. Еще одна цель уничтожена, а мне даже не пришлось пачкать руки.
Я выхожу из-за своего рабочего места и иду на кухню, где на столе размещена шахматная доска с только что начавшейся игрой. Как только я вернулся с Олимпа, после того как Корин вернула себе его трон, скинул все шахматные фигуры на пол и швырнул доску в стену. Моя ярость была невыносимой, но я сумел взять себя в руки и начать все сначала. Придумать новый план.
Когда раздается звонок в дверь, я киваю сам себе и двигаю пешку вперед, а затем впускаю гостя, который сначала смотрит на фотографии, а затем на шахматную доску. Думаю, мы с ним придерживаемся одного мнения. Корин Стерлинг лучше умере