Алекс отшатывается, широко раскрыв глаза, и на долю секунды я вижу в нем монстра. Боль ослабила его бдительность, но он берет себя в руки быстрее, чем мы успеваем моргнуть, и вновь становится красноречивым политиком.
– Ого. – Он потирает челюсть. – Что я сделал, чтобы заслужить это?
– Ты ублюдок! – шипит она, и я хватаю ее за руку, оттаскивая назад. – Ты пожалеешь, что связался с моей семьей. – Кора тычет в него пальцем: – Я обещаю тебе это.
– Мне кажется, ты немного запуталась, кузина, – качает он головой, нахмурив брови. – Возможно, кто-то дал тебе неверную информацию? Я бы не хотел, чтобы мы начинали войну из-за какого-то недопонимания.
Кора напрягается, будто готовится ударить его снова, и я обхватываю ее рукой за талию и прижимаю к груди. Но Кора словно чертовски разъяренная дикая кошка, которую невозможно сдержать, и она снова и снова пытается вырваться из моих объятий.
Продолжая стоять на ступеньках здания администрации, Алекс смотрит на нас и вдруг начинает смеяться. Этот звук пронзает меня насквозь, и я почти готов отпустить Кору, просто чтобы увидеть, как она опустит его на несколько гребаных ступенек вниз.
Алекс поворачивается и поднимается по ступенькам, не прекращая смеяться, пока за ним не захлопывается тяжелая деревянная дверь. Жажда борьбы покидает Кору как гаснущее пламя. Еще секунду она опирается на меня, а затем выпрямляется, и я утыкаюсь лицом в ее шею, вдыхая запах.
– Я люблю тебя, – шепчу я ей на ухо на всякий случай, если она забыла о том, что может пробраться под мою кожу и укрыться там.
Она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, но тут что-то замечает где-то над моим плечом и приоткрывает рот.
Я ощущаю укол боли в шее, и вниз по моей груди и рукам молниеносно распространяется огонь. Мир кренится перед моими глазами, и, касаясь своей шеи, я чувствую, как слабеют мои колени. Продолжая смотреть через мое плечо, Кора пытается не дать мне упасть, но в результате мы оба падаем на землю.
– Какого хрена ты творишь? – спрашивает она, и кто-то хватает меня сзади за рубашку и отрывает от Коры.
Моя реакция оставляет желать лучшего. Я пытаюсь подняться на ноги, но они меня не слушаются, а мой взгляд медленно переходит на ярко-голубое небо, свет которого почти обжигает мои глаза. Кто-то нависает надо мной, и моему мозгу требуется всего секунда, чтобы сложить воедино лицо и имя того, кому оно принадлежит.
– Мщу, – спокойно произносит Паркер и бросает что-то Коре: – Надень это.
– Пошел ты.
– Тогда поступим по-плохому, – говорит он и кладет что-то мне на грудь.
Он давит на нее, и я чувствую, что не могу сделать вдох. Мои веки отяжелели, и я не способен контролировать свое тело и заставить себя что-либо сделать. Жжение, появившееся в моей шее, теперь охватывает все мое тело. Я пытаюсь сопротивляться и заставить свои мышцы работать, но все, что я делаю, это прижимаюсь к предмету, лежащему у меня на груди.
– Прекрати! – кричит Кора. – Ты делаешь ему больно.
– Хорошо, – говорит Паркер. – Это только начало.
Потеряв контроль над реальностью, я закрываю глаза. Их голоса исчезают, а затем грубые руки поднимают меня. Люди, держащие меня на руках, молчат, а я не могу сделать ничего, кроме как злиться на свою уязвимость. Пока они куда-то тащат меня, я будто бы плыву, но каждый их шаг рикошетом отдается в моем черепе. Я словно охвачен огнем и окружен тьмой.
Это только начало.
До этого дня я не испытывал подобной боли. Я хочу потерять сознание, но этого не происходит, и, парализованный, я продолжаю бодрствовать, хотя не могу пошевелить даже веками. Меня швыряют в то, что, как я предполагаю, является еще одним багажником, и укладывают мое неподатливое тело, складывая ноги и руки так, чтобы я мог поместиться в него. Поездка превращается в настоящий ад. Я не в состоянии защитить себя и закрыться руками при резких поворотах, и поэтому не раз ударяюсь головой.
Наконец машина останавливается и багажник открывается. Солнечный свет померк, и я чувствую, как моей кожи касается прохладный воздух. Чьи-то руки вытаскивают меня наружу, подхватывают под мышки, и в течение нескольких минут двое или трое мужчин куда-то меня несут. Они швыряют меня на пол, и мои кости трещат от удара. А потом за мной с грохотом закрываются двери. На несколько секунд я будто погружаюсь в гробовую тишину, а затем слышу, как закрывается еще одна дверь.
Я ненавижу беспомощность, которая меня переполняет. Она напоминает мне о жизни с моим отцом. О том, как ему нравилось слышать удары кулаков о плоть, а я был слишком слаб, чтобы защитить свою бедную мать. Слишком слаб для того, чтобы что-либо предпринять. Я не мог сбежать, не мог взбунтоваться. Мне приходилось жить с этим.
Кора.
Я пытаюсь сосредоточиться и представить в темноте ее лицо, но вместо женщины, которую знаю, я вижу ее пятилетнюю версию. Она сидит в шкафу и проводит пальцами по вырезанным словам на дне музыкальной шкатулки, не понимая, что они означают. Затем я вижу ее подростком, девушкой, которую я не знал. Но мое сердце сжимается, потому что я вижу на ее руке синяк в форме отпечатка ладони, а чьи-то мужские пальцы впиваются в ее плечо. Кора смотрит на меня взглядом, который просто умоляет спасти ее. Наконец, мое воображение снова все переворачивает, и она становится ближе к той женщине, которой является сейчас. Она сидит в лесу в дешевом черном платье, держа в руке смятую золотую маску. Ее ноги кровоточат, кольца в носу нет. Только затравленное выражение лица.
Вот как мы с ней обращались. Вот что я сделал с ней после того, как услышал ее имя. Я оставил ее там, чтобы она сама нашла выход из темноты.
Теперь я понимаю.
Я узнаю искру, которая горела внутри ее, побуждая не покидать Стерлинг-Фолс. Узнаю узы, которые привязывали ее к нам так же прочно, как и к городу. Этот огонь есть и во мне.
Наши пути схожи. Я тоже заблудился в лесу и не вижу выхода. Но если Кора смогла его найти, то и я тоже должен это сделать.
Чтобы спасти нас обоих.
Глава 42Кора
Паркер сидит напротив меня, положив трость на колени. Когда он впервые вошел в комнату, опираясь на нее, то бросил на меня самый злобный взгляд, на который только способен. Он сообщил мне, что, повредив его колено, Вульф положил конец его карьере, а трость может остаться с ним навсегда. Паркер был в такой ярости и так крепко сжимал трость, что я подумала, он ее сломает.
Я не знаю, где мы находимся, хотя это неудивительно, ведь он завязал мне глаза, когда посадил в машину. Наручники все еще защелкнуты сзади на моих запястьях, и мне невыносима мысль о том, что если я хочу освободиться, то мне придется вывихнуть большие пальцы. Комната, в которой мы находимся, небольшая, но темная и сырая, а пахнет здесь так, будто мы находимся под землей. Здесь нет окон, а по стенам вдоль потолка проходят трубы. На мгновение я задумываюсь, не захватили ли они часовню Титанов. Возможно, Бен жив и вступил в сговор с самым самовлюбленным и жестоким парнем на свете? Это было бы просто вишенкой на торте.
Уже в третий раз я открываю и закрываю рот, подавляя желание спросить о Джейсе. Но за годы, проведенные с Паркером, я хорошо усвоила, как работает его мозг. Он уже говорил мне, что все еще хочет меня, а чтобы добиться своего, ему придется избавиться от Джейса, Вульфа и Аполлона. Но равно ли это их убийству? Я не понаслышке знаю, что он всегда был способен на насилие. Его извращенная любовь ко мне просто безумна, и боюсь, я не могу предсказать, что он способен сделать со своим врагом.
– Хочешь пить? – спрашивает он.
За последний час он задал мне ряд вопросов, которые варьировались от невинных, например: хочу ли я пить, голодна ли или чувствую ли себя комфортно, до опасных, например: где находятся Вульф и Аполлон, действительно ли я Стерлинг и как я могла так поступить с ним.
Опасные вопросы предназначены для того, чтобы сбить меня с толку, а каждый вопрос, встреченный молчанием, усилит его гнев в два, а то и в несколько раз. Он как тикающая бомба, которая вот-вот взорвется у меня перед носом, а мне просто… нужно еще немного времени.
– Ты любишь Джейса? – спрашивает он. – Его смерть разбила бы твое сердце?
На последнем слове его глаза загораются таким блеском, что к моему горлу подступает желчь.
– Гипотезы нас ни к чему не приведут, – как только слова слетают с моих губ, я проклинаю себя за несдержанность.
Поскольку это первые слова, произнесенные мной в этом помещении, мой голос звучит хрипло. И это совсем не соответствует тому уверенному образу, который, как мне казалось, я поддерживаю.
Нездоровый блеск в его глазах растет, пока выражение лица не становится безумным. Он встает со своего кресла и, подойдя ко мне, проводит пальцем по щеке. Я стараюсь не шевелиться, даже когда он прикасается к проявляющемуся синяку на моей челюсти.
Это не первая травма, которую он мне нанес, и не последняя.
Он нажимает на синяк, и тупая боль в лице усиливается, а я, чтобы не выдать своих чувств, закусываю внутреннюю сторону щеки и смотрю на него, ожидая, когда ему это надоест.
– Я и забыл, как твои страдания возбуждают меня, – улыбается он. – И здесь нет необходимости притворяться. Мы с тобой… можем повеселиться и без притворства.
Я чувствую, как сжимается мой желудок при воспоминаниях о том, что происходило в его квартире. Тогда мне некуда было бежать, и я могла лишь искать спасения, вжимаясь в стену или пол. Паркер не всегда бил меня. Иногда он забирал то, что мне было дороже всего, и заставлял смотреть, как горят эти вещи. Фотографии, детские мягкие игрушки и другие памятные предметы, которые были дороги моему сердцу.
С легкой усмешкой Паркер выходит из помещения, опираясь на трость. Каждый его шаг сопровождается глухим стуком, но хромота практически незаметна. Если бы я не знала, что произошло, то подумала бы, что он просто растянул мышцу. Однако я испытываю удовлетворение от осознания того, что Вульф нанес ему непоправимый ущерб. Хотя я бы предпочла, чтобы скалы завершили начатое им.