— Вон! Вон он! — кричал Эдуард, тыча пальцем, как всякий нормальный ребенок.
Бедняжка! Он не знал своей матери, а отец, высоченный, мощный, одетый в меха и бархат, должно быть, казался мальчику каким-то полубогом и вызывал благоговение. Анна надеялась, что сможет заменить Эдуарду мать. Это пошло бы на пользу и ему, и ей.
Король и придворные наблюдали за игрой.
— Давай, Эдуард, поймай его! — подбадривал Генрих.
Принц настороженно поглядел на него. Тогда Генрих наклонился и поднял мяч, и Эдуард радостно хохотнул.
— Вы скачете на деревянной лошадке, которую я вам подарил? — спросил его отец.
— Да, сир, — прошепелявил мальчик.
— Хорошо, хорошо. — Генрих лучился улыбкой. — Скоро у вас будет настоящий пони для катания. Вам он понравится, правда?
Эдуард задумался. Кони, как и короли, очевидно, пугали его.
— А потом мы научим вас обращаться с мечом! — Генрих замечтался.
Ребенку было всего два года! Глядя на отца и сына, Анна подумала, что, наверное, у короля есть причины желать, чтобы его сын поскорее вырос. Любой внимательный человек увидел бы, что Генрих болен и может не дожить до взросления сына. Вероятно, сам он тоже это понимал.
Когда Эдуард устал от игры, король сел на трон, а сын устроился на стульчике у его ног. Позвали музыкантов. Музыка была одним из любимых развлечений при дворе. Анна уже наняла нескольких исполнителей, и сегодня их позвали играть для короля, чтобы Генрих сам убедился, как они искусны.
— Браво! — воскликнул он, когда заиграли рондо, а придворные по его кивку поднялись и начали танцевать. Принц сидел и таращил на них глазёнки. Генрих наклонился к Анне. — Милорд Кромвель говорит, в Венеции есть очень искусные музыканты-евреи, которые прячутся от инквизиции. Я намерен предложить им убежище в Англии. Они прекрасные мастера. Вы примете их к своему двору, Анна?
— Охотно, сир. — Она улыбнулась, снова радостно изумляясь его доброте.
Анна начинала привыкать к английским обычаям. В ее жизни устанавливался определенный порядок. Бо́льшую часть времени она проводила в личных покоях, работала иглой, играла в карты или в кости со своими дамами и джентльменами. Лучше всего было сидеть за игральным столом с Отто, ведь в таких случаях она могла совершенно законно наслаждаться его обществом. Иногда Анна приглашала кого-нибудь, чтобы развлечь своих слуг, например Уилла Сомерса, королевского шута, остроты которого вызывали много смеха, или акробата, заставлявшего всех разевать рот при виде тройных сальто, которые он вертел. Ханна фон Вилих, время от времени исполнявшая обязанности дежурной фрейлины, принесла Анне попугая. Птица привлекла к себе много внимания экзотическим оперением и смешила всех, повторяя слова, которые нельзя было произносить. Был один момент, когда у нее замерло сердце: король находился у нее в гостях, и вдруг из золоченой клетки, висевшей у окна, раздался крик: «Гарри — плохой мальчик!»
Анна залилась краской, а Генрих резко повернул голову и разразился хохотом.
— Простите меня, ваша милость! — воскликнула Анна. — Попугая назвали Гарри в честь вас. Мы говорим ему, что он плохой мальчик, когда он кусает нас.
Генрих усмехнулся:
— По крайней мере, я не кусаюсь!
Все дамы захихикали.
Анна продолжала уделять время занятиям английским. С помощью коротких, ломаных фраз и жестов она уже могла добиться понимания и кое-как поддерживать простые разговоры, но беглой ее речь никак нельзя было назвать. Хорошо, что королева жила уединенно, — это давало ей возможность лучше овладеть языком до того, как придется выполнять более ответственные публичные роли. В следующем месяце ее коронуют, потом наступит весна, а вместе с ней — Пасха и большие торжества при дворе, о которых говорили ее дамы. К этому времени нужно получше овладеть английским.
Генрих был с ней терпелив. Ждал, не торопя, пока она подберет в голове нужное слово. Постепенно ее словарный запас расширялся. Но росла и тревога: момент коронации приближался, а о ней до сих пор не было сказано ни слова и не делалось никаких приготовлений. Анна напомнила себе, что почившая королева так и не была коронована.
В конце января король пришел к ней ужинать, что случалось два-три раза в неделю. Настроение у него было кипуче-радостное.
— Император рассорился с королем Франции! — ликуя, объявил Генрих. — Я всегда говорил, что любовники из них выйдут неважные! Оба начали искать моей дружбы. Всего несколько месяцев назад они объединялись, чтобы пойти на меня войной!
Анна сияла улыбкой, но в голове у нее завертелись тревожные мысли о возможных последствиях, если Генрих заключит пакт с одним из правителей.
— Император проявляет особенный интерес к возобновлению нашей дружбы, — продолжил Генрих. — Карл так лицемерил по поводу моего отлучения от Церкви, а теперь, очевидно, это не имеет для него значения, пока я на одной с ним стороне в борьбе против этого лиса Франциска! Моя дорогая, это заметно усиливает мои позиции!
Анна не слишком хорошо разбиралась в политике, но понимала: если Генрих заключит новый договор с Карлом, ему больше не нужен будет альянс с Клеве.
Она не могла молчать.
— Сир, вы останетесь другом Клеве? Я вас умоляю. Император угрожает Гелдерну.
Генрих вскинул бровь:
— Не знал, что вы политик, мадам! Ну-ну! Успокойтесь, я намерен сохранить дружбу с вашим братом. В альянсе с императором пока нет никакой уверенности, и если я решусь на него, то потребую гарантий. Я выставлю свои условия! — Он откинулся на спинку кресла и допил вино, очень довольный собой, а потом сообщил Анне еще одну новость: — На следующей неделе вас будет официально встречать Лондон.
Все-таки коронация состоится! Леди Рочфорд говорила, что короли и королевы всегда проходят с торжественной процессией через Лондон, прежде чем отправиться на коронацию в Вестминстерское аббатство.
— На улицах устроят живые картины, из фонтанчиков будет течь вино, — рассказала она Анне.
— Мы выйдем из Гринвича на барке в следующее воскресенье, — говорил Генрих. — Анна, наденьте английское платье.
— Разумеется, сир. У меня есть одно из золотой парчи, я надену его на коронацию.
Последовала пауза.
— Она отложена до Пятидесятницы, — сказал Генрих, отрезая себе еще кусок жареного мяса. — Тогда погода будет лучше.
Анна подавила разочарование и подозрения: опять что-то не так. Сомнения обуревали ее все время знакомства с Генрихом. Никогда она не была уверена в нем и не могла постичь, что происходит в его королевской голове. Впадала в беспокойство, потом ей казалось, что все идет нормально, пока какой-нибудь очередной неожиданный поворот событий, вроде отложенной коронации, не заставлял ее задуматься вновь.
— Тогда я поберегу это платье, — через силу улыбнувшись, сказала Анна.
Глава 12
1540 год
Берега Темзы на протяжении всего пути из Гринвича заполонили толпы людей: горожане хотели посмотреть, как Анна поплывет мимо в своей барке.
— Все нарядились как на праздник, мадам, — заметила Маргарет Дуглас.
Она, матушка Лёве, Сюзанна, а также герцогини Ричмонд и Саффолк сидели, тесно прижавшись друг к другу, рядом с королевой в роскошно отделанной каюте на корме судна, которое англичане называли «государев дом». Впереди восемнадцать гребцов дружно работали веслами, быстро направляя лодку в сторону Вестминстера.
Барка Анны шла четвертой в великолепной флотилии весело украшенных кораблей. Сразу перед ней находилось судно с королевскими гвардейцами, дальше впереди следовала барка самого Генриха, а до нее — другая, с придворными. Анна думала, что они с королем поедут вместе, бок о бок, и так совершится ее въезд в Лондон, но была разочарована, узнав, что они отправятся в путь порознь. Это разожгло в ней очередную искру беспокойства, ставшего неотъемлемой частью ее жизни. Несмотря на это, Анна заставила себя улыбаться и махать рукой людям.
Флаги и вымпелы громко хлопали на ветру. Позади барки Анны шли другие, с ее дамами и слугами, мэром и олдерменами[33], членами всех лондонских гильдий; их лодки были богато украшены щитами и золотой парчой. Следом за ними тянулись суда помельче, в которых сидели представители английской знати и епископы. В воздухе висел пороховой дым.
Впереди показался лондонский Тауэр, стоявший стражем на краю города. Анна подавила дрожь, вспомнив, что там держали в заточении и казнили королеву Анну и сэра Томаса Мора. Сжалась ли та Анна от страха при виде этой башни, понимая, что может никогда из нее не выйти?
Вдруг, когда они приблизились к крепости, воздух сотряс грохот пушек, которые дали залп салюта из тысячи стволов. Он прогремел сильнее грома, и Анна закрыла ладонями уши.
К счастью, вскоре Тауэр остался позади, и теперь они скользили по стремнине под Лондонским мостом. Вдоль правого берега тянулся Лондон с огромными домами, садами и многочисленными церковными шпилями, высившимися позади них. Анна слышала колокольный звон и радостные крики собравшихся на берегу горожан.
Барка обогнула отмель на реке, впереди показались дворец Уайтхолл и огромное аббатство Вестминстер. Лодка причалила у лестницы Вестминстерского моста, где Анну ждал король. Она сошла на берег под аплодисменты толпы и сделала реверанс своему мужу, который провел ее под аркой огромного гейтхауса и дальше во дворец.
Вот и все. Ни живых картин, ни процессии через город, ни официального приветствия мэром. Может быть, думала Анна, пока Генрих вел ее в апартаменты королевы, это тоже отложили до коронации. Однако Пятидесятница не за горами: всего три месяца, и наступит май. По крайней мере, прием в Лондоне был теплым.
Анна любовалась богатым декором Уайтхолла: прекрасные галереи, великолепные гобелены, роскошно обставленные залы. Дворец оказался таким большим и так сложно устроенным, что в нем легко можно было заблудиться. Комнаты Анны выходили окнами на реку и личный сад королевы. Какой восторг — находиться здесь, совсем рядом с Лондоном! Анну охватило ликование. Может, в конце концов все сложится хорошо и коронация состоится так быстро, что она и не заметит.