В Уайтхолле они провели пять дней. Утром, целуя Анне руку на прощание, Генрих сказал, что не придет к ней сегодня вечером.
— Сейчас пост, Анна, и я должен воздерживаться от посещения вашего ложа.
— Конечно, — кивнула она.
Значит, они не будут спать вместе до самой Пасхи, целых шесть недель. По ночам будет немного тоскливо без массивного Генриха под боком. Близость в постели сблизила их мыслями, если не сердцами и телами.
Анне показалось, что Генрих как будто испытывал легкое облегчение, вероятно радуясь избавлению от еженощного унижения — лежать рядом с ней без всякого толка. Он не пытался сделать ее своей с той позорной ночи в Гринвиче. Если быть до конца честной, она тоже чувствовала облегчение, но и грустила, что они так и не довели до завершения их брачный союз, и наслаждение, к которому она стремилась, ускользало от нее. А она-то надеялась к этому времени уже носить ребенка короля и опасалась, что вскоре люди начнут убеждаться в правдивости не так давно будораживших двор слухов.
Когда Генрих ушел, Анна лежала в апатии и уже ощущала одиночество, размышляя: интересно, все ли набожные супруги воздерживаются от любви во время поста? Она не могла представить, чтобы Отто фон Вилих покинул ложе своей дорогой Ханны на такой долгий срок.
В последние дни мысли ее все чаще отвлекались на Отто. Хотя они редко разговаривали и беседы их состояли в основном из обмена любезностями, Анна чувствовала на себе его подбадривающий, восхищенный взгляд. Ей хотелось, чтобы Отто узнал об их сыне. Она чувствовала себя виноватой, что обманывает его. По совести, он имел право знать о своем ребенке, но нужно быть прагматичной. Анна старалась задвинуть мысли об Иоганне в самый дальний угол сознания. Воспоминания о нем причиняли одну только боль, и она пыталась не погружаться в них, а вместо этого предавалась размышлениям об Отто.
Он был единственным мужчиной в ее жизни, которого она по-настоящему желала, которому отдала свою девственность. Анна понимала, что Отто навсегда останется для нее тем мужчиной, по которому она будет судить обо всех остальных; в сравнении с ним король был жалким супругом. Разумеется, брак состоит не из одной только физической любви, но чего бы она только не отдала за ночь удовольствий, какие доставил ей Отто! Теперь Анна жила воспоминаниями. Вероятно, другой любви ей познать не придется.
Невыносимо было видеть, как нежно Отто обращается со своей женой. Несмотря на доброту, часто выказываемую Анне Генрихом, его отношение к супруге ярко контрастировало с тем, как ведет себя Отто с Ханной: за всеми его словами и жестами читались сильная привязанность и любовь. Анна пыталась не испытывать ненависти к Ханне, но это давалось ей с трудом.
Хватит лежать и хандрить. Анна встала и позвала горничных. Умывая лицо, она думала: добрался ли уже доктор Уоттон до Клеве и передал ли ее письма матери и Вильгельму? Вот бы получить от них весточку. Она вдруг с тревогой осознала, что не помнит голоса матери.
В начале марта они переехали из Уайтхолла в Хэмптон-Корт. Анна видела Гринвич и Уайтхолл и считала эти дворцы прекрасными, но, когда барка, везшая ее и Генриха, прошла изгиб реки у местечка Темза-Диттон[34], она ахнула, увидев огромный краснокирпичный дворец. Приютившийся на берегу реки в окружении обширного парка, Хэмптон-Корт был великолепен!
Они сошли на берег у дворцового спуска к воде и, пройдя по крытой галерее с эркерными окнами, оказались прямо у апартаментов короля.
— Я не хочу, чтобы мои подданные всегда видели, чем я занимаюсь или куда иду, — сказал Генрих.
Анна успела заметить, что он почти с одержимостью охранял свою личную жизнь от посторонних, и связывала это с присущей ему боязнью измены. Судя по рассказам, королю приходилось иметь дело с заговорами и предательствами на протяжении всего правления. Сюзанна осторожно намекнула — говорить такие вещи открыто было опасно, — что есть некие люди, которые считают себя имеющими больше прав на престол, чем он.
Генрих как будто прочел мысли супруги.
— Никогда не раскрывайте своих намерений, Анна. Если бы я узнал, что шапке известны мои мысли, то бросил бы ее в огонь. — Это было одно из самых откровенных высказываний, какие ей довелось услышать от своего супруга.
Двери открылись, и Анна вступила в апартаменты, прекраснее которых в жизни не видела. Они были отделаны дубовыми панелями, с лепными потолками и роскошными фризами с путти и классическими орнаментами. Стены сверкали позолотой и серебрением, некоторые были завешены парчовыми шторами и бархатом с вышитыми королевскими гербами. Изысканные витражные вставки с геральдическими знаками искрились в окнах, остекленных хрусталем. Анна шла по роскошному ковру, думая, что ее мать хватил бы удар: ковры следовало класть на столы, чтобы не испортить!
Генрих провел ее через свои личные покои, в которых имелся встроенный в стену алебастровый фонтан. Распахнулась противоположная дверь, и они вошли в приемный зал; вдоль стен застыли стражники.
— Мы называем этот зал Райским, — гордо заявил Генрих.
Потрясенная Анна сразу сообразила почему. Все здесь сверкало драгоценными камнями и металлами, потолок был украшен прекрасной росписью, а над стоявшим на помосте троном был натянут парчовый балдахин.
Она никогда еще не видела такой роскошной комнаты, но даже это не подготовило ее к захватывающему дух зрелищу Главного зала. Стоя на полу, покрытом в шахматном порядке зелено-белой плиткой, Анна смотрела на потрясающий дубовый каминный купол и галерею для менестрелей над ним, широкие витражные окна и огромные гобелены на стенах, изображавшие, по словам Генриха, историю Авраама и сверкавшие золотыми и серебряными нитями. Венцом всего была великолепная крыша на деревянных консольных балках.
— Вам нравится Хэмптон-Корт? — спросил Генрих.
— Он восхитителен, как дворец из легенды, — выдохнула Анна.
Она не до конца верила, что все это великолепие принадлежит ей и она может вволю наслаждаться им.
— Тогда вам понравятся и ваши покои, — продолжил Генрих, взял ее за руку и повел обратно через свои покои в королевскую спальню. Там перед ними открыли дверь в личную галерею короля с картинами на религиозные темы, зеркалами и картами.
— Дверь в дальнем конце ведет в апартаменты королевы, — пояснил Генрих.
Анна подумала: интересно, сколько ее предшественниц приятно проводили там время? Она вошла в свою опочивальню и в благоговении огляделась.
— Я приказал, чтобы эти комнаты оформили в старинном стиле, и пригласил немецкого мастера. Вам будет приятно это узнать. Их обновили перед вашим приездом.
Она обвела взглядом комнаты и увидела вставленные в потолок зеркала и тонкую гротескную резьбу на стенных панелях. Спинку кровати украшал резной медальон с ее гербом. Остальные покои были отделаны с той же роскошью. Окна с одной стороны выходили в просторный двор с крытой галереей, с другой находился личный сад королевы, а за ним раскинулся огромный парк. Но больше всего Анне понравился широкий балкон.
— Отсюда вы с дамами сможете наблюдать за охотой в парке, — сказал ей король. — А теперь, мадам, я оставлю вас устраиваться. Увидимся за ужином. — Он поклонился и ушел.
Дамы занялись распаковыванием вещей. Тем временем Анна позвала Сюзанну и вместе с ней спустилась по лестнице в сад. Там работал какой-то человек, краснощекий старик. Увидев ее, он выпрямился и прикоснулся к шапке.
— Какой красивый сад, — сказала Анна.
— Верно, леди. Устроен ею.
— Ею?
— Королевой. Она любила бывать здесь. Мы с ней вместе работали тут. Я Чепмен, главный садовник. Теперь она с праотцами, но я не могу забыть ее светлое лицо и милую улыбку.
Анна и Сюзанна обменялись взглядами.
— Вам нужно осмотреть и другие сады, госпожа, — продолжил Чепмен. — Вы ничего подобного не видали, и бо́льшая часть — это моя работа. Король Гарри говорит мне: «Я хочу живые изгороди с амбразурами» или «Хочу дерево в форме всадника», — и я все это делал, чтобы его порадовать. Вы приходите как-нибудь посмотреть.
— Мы придем, — пообещала Анна, оглядываясь вокруг.
Цветы набирали бутоны под бледным мартовским солнцем, в воздухе едва заметно пахло весной.
— Вы леди при новой королеве? — спросил Чепмен, с любопытством поглядывая на них.
Сюзанна подавила смешок.
— Я новая королева, — с улыбкой произнесла Анна.
Старый садовник разинул рот, стянул с головы шапку и поклонился:
— Прошу прощения, ваша милость. Теперь это ваш сад. Вы говорите Чепмену, чего желаете.
— Он прекрасен такой, какой есть. Я хочу, чтобы он таким и остался.
Старик вгляделся в нее:
— Как пожелаете, ваша милость. Вы такая же светлая, как она, не то что говорят.
— Он немного не в себе, — тихо проговорила Сюзанна, когда они неспешно пошли по дорожке между прямоугольными газонами, обнесенными низкими загородками, с цветочным бордюром вдоль краев и вездесущими столбами в зелено-белую полоску, на которых сидели раскрашенные фигуры геральдических животных короля.
— Он явно был предан королеве Джейн, — заметила Анна.
— Ее многие любили, — отозвалась Сюзанна. — Мой брат Лукас написал несколько ее портретов, все в миниатюрах. Может быть, когда-нибудь он изобразит и вас?
— Нужно попросить его об этом. — Анна улыбнулась.
— Только прикажите, ваша милость!
— Это были апартаменты королевы Джейн? — спросила Анна, глядя на окна наверху.
— Предназначались для нее, но она так и не успела пожить в них. Король хотел, чтобы там все переделали после королевы Анны… Королева Джейн пользовалась комнатами старой королевы в башне. Там родился принц Эдуард.
— И там она умерла, — добавила Анна, радуясь, что ей не придется жить в тех покоях.
— Да. Ее похоронили с почестями в церкви[35]. Леди Мария и все дамы много дней проводили ночные бдения над ее телом.