Франц сверкнул на нее глазами, коротко поклонился и решительным шагом вышел за дверь.
— Я напишу брату, — сказала Анна Отто. — Сообщу ему о предательстве этого негодяя. Не беспокойтесь, любовь моя. Я никогда не отпущу вас. — Она взяла его руку и пожала, не заботясь о том, видит кто-нибудь этот ее жест или нет.
После ухода Франца и отправленного со срочным курьером письма Вильгельму Анна стала надеяться, что на этом история закончится. Она была удивлена, когда через две недели в Дартфорд прибыл доктор Харст, располневший и поседевший и вовсе не довольный тем, что ему пришлось снова явиться в Англию.
Его прислал Вильгельм, Анна в этом не сомневалась. Оказывая Харсту любезности, положенные при приеме гостя, даже нежеланного, она про себя решила твердо, что будет сопротивляться любому давлению, которое тот попытается оказать на нее. Она ни за что не допустит расставания с Отто или Брокгаузенами.
— Ну, доктор Харст, — сказала Анна, когда они наконец остались одни в ее личных покоях, — что привело вас в Англию?
— Деликатное дело, мадам. Ваш брат полагает, что, так как я знаком с вами уже очень давно, лучше всего подхожу для его обсуждения.
Анна терялась в догадках, о чем же пойдет речь.
Харст протянул ей письмо. Оно было от Вильгельма. Брат предупреждал ее, чтобы она не упорствовала в желании оставить при себе трех слуг, которые стали причиной такого серьезного разлада. От Франца фон Вальдека он узнал, что они оказывают до такой степени нездоровое влияние на нее, что выводят из равновесия ее ум.
Глаза Анны сощурились от гнева. Что вообще имеет в виду Вильгельм? Какую ложь скормил ему Франц?
— Это злостная клевета! — в ярости воскликнула она. — Я ничего не понимаю, кроме того, что тут явно поработал злонамеренный человек, умеющий создавать проблемы.
— Мадам, — начал доктор Харст, — герцог полагает, что герр Брокгаузен и его супруга изводят вас, постоянно пытаясь настроить против герра фон Вальдека.
— Они ничего такого не делают, — поправила его Анна. — После его отъезда я жила с ними в мире и покое. Если кто и доводит меня до отчаяния, так это герр фон Вальдек.
— Мадам, боюсь, вы находитесь под властью иллюзий и не видите того, что творится под самым вашим носом.
— Ах, бросьте, доктор Харст! Вы меня прекрасно знаете.
— Мадам, герр фон Вальдек опасается, что фрау Брокгаузен околдовала вас.
Анна уставилась на него, разинув рот:
— Ясно, что это на его рассудок что-то повлияло! Я действительно удивляюсь, что вы и мой брат прислушались к его ядовитым речам. Это чистый вымысел. Думаю, доктор Харст, вам лучше уйти.
— Мадам, прошу вас! — Он выглядел расстроенным. — Я должен поговорить с вами, так как есть и другая проблема — пагубная власть, которой, кажется, обладает над вами герр фон Вилих. При вашем дворе ходили разговоры о существовании между вами более близких отношений, чем полагается.
Анну обуяли злость и страх. Мир покачнулся, но она заставила себя собраться с мыслями и решила бороться за самого дорогого ей человека.
— Это тоже ложь! — заявила она. — Я отвергаю такие голословные утверждения. Он мой родственник и очень дорог мне. Между нами нет ничего недозволенного.
Да, это была ложь, но если Франц вел грязную игру, ей тоже можно.
Доктор Харст встал.
— Слышать это — большое облегчение, — сказал он, впрочем, в его голосе не звучало окончательной убежденности. — Я вернусь в Клеве и сообщу герцогу о вашем ответе на его письмо. А пока, во избежание дальнейших неприятностей, советую вашему высочеству уволить этих трех слуг.
— Об этом не может быть и речи, — ответила ему Анна.
«Вильгельм не заставит ее избавиться от них», — твердо сказала себе она. Он в Клеве, за много миль отсюда. Власть его на Дартфорд не распространяется. Она всегда была послушна желаниям брата и в великом, и в малом, но это — ее личное дело, домашнее, просто гнусная склока.
Она не поддастся, если он будет настаивать. Брокгаузены не заслуживают, чтобы их уволили без веских оснований. А что до Отто, то он был для нее самим дыханием жизни, и она нуждалась в нем больше, чем когда-либо, с тех пор, как заметила, что бугорок на ее груди увеличился. Анна сказала об этом матушке Лёве, и та посоветовала ей проконсультироваться с доктором Саймондсом. Однако Анна не стала: ей было стыдно и она слишком боялась того, что скажет врач. Но с Отто она могла поделиться своими страхами, хотя и откладывала этот момент, ведь стоит раскрыть ему свои тревоги, и уже нельзя будет жить так, будто все нормально.
В ту ночь Анна открылась Отто, не в силах больше переживать страх в одиночестве.
— Посмотрите, — попросила она. — Мне невыносимо ни прикасаться к нему, ни видеть его.
Отто мягко ощупал больное место:
— Он стал больше. Вам нужно показаться доктору Саймондсу. — Отто выглядел таким встревоженным, что Анна испугалась.
— Мне этого не вынести, — всхлипнула она.
— Анна, может быть, это пустяк. Но если нет, то у вас будет больше шансов на излечение, чем в том случае, если вы обратитесь за помощью слишком поздно. Я не пытаюсь напугать вас, дорогая. Просто хочу, чтобы вы обрели уверенность. Обещайте, что вы покажетесь доктору.
Анна набрала в грудь воздуха и выдохнула:
— Хорошо.
— Теперь можете зашнуровать лиф, миледи, — сказал доктор Саймондс голосом по-деловому холодным и ничего не выдающим.
Задержав дыхание, Анна привела себя в порядок.
Доктор сел:
— Это рак, миледи, не обычное заболевание. У вас на груди твердая опухоль. Она быстро прицепляется к определенным частям тела, как рак, от которого недуг получил свое название. Он возникает от сухого меланхолического гумора в окружающих его венах и иногда от нездорового питания.
— Вы можете это вылечить? — с тревогой спросила Анна.
— Будем надеяться, мадам. Сперва я должен очистить нездоровый гумор, пустив вам кровь. Обнажите, пожалуйста, руку.
Надеясь и молясь, что это поможет, но сомневаясь, что врач открыл ей всю правду, Анна закатала рукав, и доктор Саймондс поставил пиявок.
— Старайтесь избегать давления на это место, получайте умеренную физическую нагрузку, особенно перед едой, спите по семь-восемь часов по ночам и полноценно питайтесь. Воздерживайтесь от постов и от вещей, горячащих кровь, вроде солонины, зайчатины, оленины, каплунов и других видов курицы. Сыворотка, немного эля и белого вина вам не повредят.
Все это звучало весьма утешительно и ободряюще. Доктор Саймондс наверняка не стал бы рекомендовать такое простое лечение в ущерб более радикальным мерам, если бы болезнь была серьезной.
Анна встала:
— Благодарю вас, доктор Саймондс. Мне нужно показаться вам снова?
— Только если вас что-то обеспокоит.
Гонец был одет в ливрею королевы; доставленное им письмо запечатано королевской печатью. Анна сломала ее. Неужели это долгожданное приглашение ко двору?
Первой в глаза ей бросилась витиеватая подпись Марии. Потом она прочитала само послание.
По требованию герцога Клеве Совет получил инструкции распорядиться о депортации троих иностранных нарушителей порядка, а именно: герра Брокгаузена и его жены, а также герра фон Вилиха. Миледи Клевской приказано уволить их со службы у себя немедленно, чтобы они могли вернуться в Германию.
— Нет! — вскричала Анна и упала на колени, беспомощно голося.
Прибежали слуги, узнали, в чем дело, и Отто, невыразимо дорогой Отто, обнял ее на глазах у всех и утешал. Трясущимися руками Анна показала ему письмо от королевы.
Когда он закончил чтение, то задрожал и передал письмо Ясперу и Герти.
— Я буду бороться! — сказал Отто. — Поеду ко двору и выведу на чистую воду этого ублюдка Вальдека. Я потребую встречи с королевой!
Анна положила ладонь на его руку:
— Отто, поеду я.
Она понимала, что сумеет более тактично поговорить с Марией, чем он. Праведный гнев мог возобладать над ним. Разумнее, если перед королевой предстанет удрученная горем просительница, чем разъяренный истец.
Анна поехала во дворец Гринвич, взяв с собой для моральной поддержки Иоганна. Однако, сидя в конных носилках, она едва могла глядеть на него, потому что стоило ей сделать это, и она вспоминала, что молодому человеку грозит потеря отца, которого тот не знал как своего родного. А ей — святый Боже! — о такой утрате невозможно было даже думать! Она и не думала. Ей нужно быть сильной, чтобы справиться с предстоящей задачей.
После столь долгой жизни в уединении двор ошеломил Анну: толчея людей, шум, бесконечные схватки за продвижение по службе. Церемониймейстер скрылся, унося с собой ее просьбу об аудиенции у королевы, и вернулся через два часа.
— Ее величество просит у вас прощения, миледи, но она давала аудиенцию испанскому послу. Следуйте за мной, пожалуйста.
В приемном зале королевы было по-августовски душно. Сама Мария выглядела больной и как будто усохшей, несмотря на роскошное платье из золотой парчи и сверкающие драгоценности. Протянув Анне руку для поцелуя, она сдержанно улыбнулась:
— Приятно видеть ваше высочество. Чем я могу вам помочь?
— Мадам, я приехала просить за моих слуг. Только к вашему величеству я могу обратиться за помощью.
— Вы имеете в виду трех граждан Клеве, которых должны депортировать?
— Да, мадам. Лживые обвинения против них были выдвинуты перед моим братом одним злонамеренным человеком, которого я удалила от своего двора. Все трое — верные и преданные слуги, на которых я полагаюсь во всем.
На усталом лице Марии отобразилась досада.
— Это позволяет по-другому взглянуть на дело, — сказала она, — но я попала в трудное положение. Мне сообщили, что все возможные усилия были предприняты для того, чтобы убрать этих людей со службы вам, но все оказалось напрасным, почему герцог и прислал своего поверенного, чтобы тот просил меня применить свою власть для изгнания их из Англии. Он сообщил мне, что мистресс Брокгаузен доставляет особенно много проблем и что она заклятьями и колдовскими чарами доводит ваше высочество до безумия.