Щеки Марии порозовели; возвращалось возбуждение прежних дней. Все происходило так же, как в те дни, когда она была молода и полна надежды и верила, что у нее много друзей, стремящихся помочь ей. Значит, у нее все еще есть друзья. Это было самое прекрасное известие за долгое время, и ее опьянили мечты о свободе.
— Я позабочусь, чтобы любые письма, которые вы захотите написать вашим друзьям, попали к адресатам, — заверил Гифорд.
Она отрицательно покачала головой.
— Теперь я действительно узница, как никогда прежде. С тех пор, как моим тюремщиком стал сэр Эмиас Паулет, я не могла посылать письма своим друзьям; и если вы будете часто приходить сюда, то быстро попадете под подозрение. Даже сейчас вас могут обыскать, прежде чем разрешат уйти. Уже тот факт, что вы исповедуете мою веру, вызовет подозрения против вас.
— Ваше величество, я подумал об этом и поговорил на этот счет с вашими друзьями. Среди них есть богатые и могущественные люди, но есть и простолюдины. В близлежащем городе Бартоне живет пивовар — честный человек, который посылает вам пиво. Он — ваш друг.
— Откуда вы знаете это?
— Я долго искал способ помочь вам. Я осторожно все разузнал. Пивовар пообещал спрятать коробку в одной из бочек. В ней будут находиться письма от тех, кто желает увидеть вас свободной. Эту коробку можно будет вынимать из бочки, когда ее привезут в замок. А когда вы напишете ответы, то положите их в коробку и опустите в пустую бочку, которую пивовар увезет. Он передаст эти письма мне.
— Вполне разумное предложение.
— Я согласен с вашим величеством, и я прослежу, чтобы они дошли до адресатов. Кому бы вы хотели написать, ваше величество?
Мария задумалась.
— Герцогу де Гизу, который, вероятно, слышал сплетни о моей жизни здесь, скорее всего ложные. Архиепископу Битону. И, конечно, Моргану. Поблагодарю его, что он прислал вас ко мне.
— Не беспокойтесь. Паулет ничего не заподозрит. В следующий раз, когда привезут бочки, вы найдете коробку, и я не сомневаюсь, что вы, ваше величество, скоро найдете ей хорошее применение.
Мария почувствовала, что с приездом в Чартли она снова начала жить.
Уолсингем испытывал нетерпение. План казался хорошим, но все шло слишком медленно. Мария писала письма, которые с помощью пивовара попадали в руки Гифорда; их пересылали Уолсингему, и они вскрывались одним из его людей, искусным во вскрытии печатей и восстановлении их таким образом, что было невозможно догадаться, что они когда-либо вскрывались. Однако многие письма были зашифрованы, и королева пользовалась разными шифрами. Уолсингем подключил одного из самых лучших шифровальщиков в стране, которого звали Филлипс, но даже ему было трудно расшифровать некоторые письма.
Это очень замедляло дело, и Уолсингем решил, что не сможет далеко продвинуться, пока не завладеет шифрами королевы. Он уже некоторое время наблюдал за атташе, служившим во французском посольстве, поскольку надеялся со временем использовать этого человека. Уолсингем, гордившийся тем, что может с первого взгляда распознать взяточника, был уверен, что Шерель из таких.
Если бы удалось уговорить Шереля посетить Марию — с письмами от короля Франции; например, — то она, не колеблясь, дала бы ему ключ к шифру. А что за такую услугу захочет Шерель? Ну, скажем, двести крон? Это будут хорошо вложенные деньги.
Мария была очень рада принять Шереля. Он привез с собой письма короля, которые всегда утешали ее. Он сочувственно выслушал рассказ Марии о ее страданиях и пообещал сделать все возможное, чтобы довести его до сведения тех, кто мог помочь облегчить их.
— Есть одно дело, которое огорчило некоторых ваших друзей, — сказал он ей. — Они не смогли расшифровать некоторые ваши письма.
— Неужели? — удивленно спросила Мария. — Я должна поговорить с моими секретарями. Я уверена, что они не вводили ничего нового в шифры.
— Не стоит этого делать. Если ваше величество передаст мне ключи ко всем используемым шифрам, я прослежу, чтобы устранить эту трудность.
— Я так и сделаю, хотя не понимаю, почему мои друзья вдруг не смогли расшифровать мои письма. Тем не менее я дам вам ключи.
— И я, не тратя времени, передам их кому следует.
— Но будьте очень осторожны, чтобы они не попали не в те руки! — с улыбкой сказала Мария.
— Ваше величество может довериться мне.
— Я знаю. Мне бы хотелось как-то выразить вам свою признательность, но сейчас я так бедна. Знаете, меня очень огорчает, что я больше не могу дарить подарки моим друзьям. — Она взглянула на свои руки и сняла кольцо с бриллиантом. — Возьмите это, — сказала она. — Я буду так рада, если вы примете его. — Затем она подошла к столу и, открыв ящик, достала книгу в переплете из малинового бархата с уголками из золота.
— Вышивку я сделала сама, — сказала она, положив руку на рисунок на бархате, — и в ней я записала те мысли, которые понравились мне. Пожалуйста, возьмите ее с моим благословением. Это маленькая награда за все, что вы сделали для меня.
Шерель испытывал чувство стыда, принимая подарки, врученные столь любезно и великодушно.
Он вздохнул с облегчением, уехав из Чартли. Когда он передал ключи к шифрам в руки Уолсингема, за что получил благодарность от столь значительного человека, стыд испарился.
Жак Нау писал письмо по наброскам королевы. Казалось, он и Гильберт теперь постоянно занимались этим с тех пор, как появилась возможность посылать и получать письма с помощью этого честного человека, пивовара.
Все надежды Жака рушились. Они с Бесси ни на шаг не приблизились к свадьбе с тех пор, когда впервые заговорили об этом. Особенно обидно было слушать рассказы Керля о прелестях семейной жизни. Жак полюбил Бесси задолго до того, как Керль узнал о существовании Барбары Моубрей, и вот они уже не только женаты, но и готовятся стать родителями. Он должен что-то предпринять.
Переписывая письмо королевы, Жак вспомнил, что сэр Генри Пьерпонт находится при дворе Елизаветы и что можно написать ему письмо и отправить с помощью Гифорда и коробки в бочке. Он тотчас же написал сэру Генри, рассказав о привязанности, которую он испытывает к Бесси в течение многих лет, и о том, что Бесси отвечает ему взаимной любовью. Он умолял сэра Генри дать ему разрешение на брак с его дочерью.
Написав и отправив письмо, он рассказал об этом Бесси. Они стали с нетерпением ждать ответа сэра Генри.
Мария прочла письмо прежде, чем осознала, что оно предназначалось не ей, а ее секретарю. Она была глубоко потрясена. Сэр Генри Пьерпонт давал свое согласие на брак своей дочери с Жаком Нау, хотя девушка и была просватана лорду Перси. Таковы были воля королевы Елизаветы и, в силу этого, желание графа и графини Шрусберийских.
Мария оценила опасность ситуации. Бесс Хардвик заставили прекратить распространение сплетен против королевы Скоттов, но если позволить ее внучке выйти замуж за секретаря, Бесс станет обвинять в этом Марию и искать способ отомстить ей. Хотя Жак Нау был из хорошей семьи, его не сочтут подходящей партией для внучки Шрусберов. Но больше всего Марию огорчило, что Бесси, которую она воспитывала с четырех лет, сама не призналась ей. Она немедленно послала за Жаком и Бесси.
— Я получила это письмо, — холодно заговорила она. — И должна признаться, что я глубоко потрясена.
Когда Жак увидел, что это было за письмо, он побледнел.
— Это ответ на письмо, которое вы послали сэру Генри Пьерпонту, — сказала ему Мария — Надеюсь, вы не станете отрицать, что писали ему?
— Я не отрицаю этого, — с достоинством ответил Жак — Мы с Бесси хотим пожениться. Вполне естественно, что я должен был попросить согласия у ее отца.
— А я-то думала, что было бы более естественно попросить согласия у меня.
— Я не ожидал такого же почета, какой вы оказали Гильберту Керлю.
— Вы слишком дерзки, — сказала Мария. — Я не собираюсь разговаривать с вами, пока вы не восстановите свои хорошие манеры. Теперь уходите.
Жак поклонился, и когда он направился к выходу, Бесси собралась последовать за ним.
— Не ты, — скомандовала Мария. — Ты останешься.
Бесси стояла, угрюмо глядя на королеву.
— Почему ты не рассказала мне? — укоризненно спросила Мария.
— Потому что вы решили заставить меня выйти замуж за лорда Перси.
— Конечно, ты должна выйти замуж за лорда Перси. Этот союз придумала не я, но это хорошая партия.
Бесси заявила:
— Я никогда не выйду замуж за лорда Перси. — И когда она произнесла это, ей показалось, что вся любовь Марии исчезла, как будто перед ней стояла не Мария, а ее бабушка.
— Бесси, ты очень молода… — примирительным тоном заговорила Мария.
— Я женщина. Я люблю Жака. Я всегда любила Жака. Я люблю его больше всех на свете. И всегда буду любить. Я собираюсь выйти замуж за Жака…
— Ну, Бесси, моя дорогая, ты знаешь, что девушка в твоем положении должна повиноваться своим опекунам.
— Меня абсолютно не волнуют мои опекуны.
— Бесси! Как ты можешь говорить такое!
Мария была глубоко задета. Она думала о том, как когда-то стала крестной этой девочки, как рассказывала ей истории, лежа с ней в постели, как Бесси, будучи еще совсем ребенком, ужасно боявшимся своей властной бабушки, прибегала к своей крестной за утешением. Сейчас Бесси не думала ни о чем, кроме своей страстной любви к Жаку, и была готова возненавидеть любого, кто встал бы между нею и ее счастьем.
— Я могу говорить так, и я говорю. Я люблю Жака. Я хочу Жака, и я ненавижу… ненавижу, ненавижу любого, кто пытается не позволить нам пожениться.
— Ты — глупый ребенок, — сказала Мария. — Ты неблагоразумна.
— Меня не волнует разумность. Меня ничего не волнует, кроме Жака.
— Бесси, я считаю, ты должна думать, что говоришь.
— Я больше ни о чем не думала в последние месяцы, кроме этого. Я собираюсь выйти замуж за Жака, и никто на целом свете меня не остановит! Вы — старая женщина, вы не понимаете… Или вы все забыли!