ожно в этой стране? Но если есть шанс найти мою госпожу, и ты можешь служить проводником, то я тоже пойду с тобой.
Она хмуро взглянула на меня. «Это женское могущество, — медленно сказала она. — Я сомневаюсь, что ты сможешь пройти туда, куда пойду я».
Я покачал головой: «Я не знаю ни одного могущества. Но я знаю, что на мне лежит долг чести, и я пойду куда угодно, где есть шанс спасти Инну. Я думаю, что Мудрая Женщина знает это. Может, она хотела сбить меня с верного пути намёками на Торга, но она дала мне это, — я показал мешок с продуктами, — и не отговаривала меня от таких намерений».
Гатея улыбнулась краем рта. Эта улыбка не нравилась мне всё больше и больше.
— Забина хорошо знает, что бесполезно спорить с теми, разум которых ограничен, закрыт голосу другого разума. Она поняла, что твой разум закрыт наглухо.
— Возможно, как и твой?
Она ещё больше нахмурилась. «Ты слишком много говоришь, — она отвернулась. — Если ты способен подвергнуть себя таким опасностям, каких не можешь даже представить, идём, безродный. Скоро ночь, а в этой стране лучше ночевать в убежище».
И она пошла, даже не оглянувшись на меня, осторожно обойдя каменную западню. Идти было трудно. Всё было завалено каменными блоками, плитами, колоннами. Мы карабкались по ним, причём я старался держаться как можно ближе к Гатее. Я боялся попасть в какую-нибудь ловушку.
Кот, к большому моему облегчению, шёл впереди. Я не доверял ему, хотя зверь преданно служил моей спутнице.
Кот ушёл далеко вперёд, но затем дождался нас под нависающим каменным выступом. Дальше расстилалась дикая каменистая страна. Лишь кое-где виднелись зелёные островки растительности. А в основном там вздымались хаотические скопления изломанного камня.
Топлива для костра здесь не нашлось. Но мне и не хотелось зажигать здесь огонь. Ведь он мог привлечь… Кого? Людей Гарна, или жуткие создания, гораздо более страшные, чем разгневанный лорд?
Солнце, казалось, задержалось на небе, предоставив нам возможность изучить все подходы к убежищу, которое отыскал нам кот. Сам он исчез в дикой долине, намереваясь, как я полагаю, немного поохотиться. Гатея и я поели из наших запасов и сделали по глотку воды. Я не видел впереди никаких признаков воды, разве что у островков растительности можно было ожидать источник или лужу с дождевой водой.
Мы не разговаривали, хотя у меня на языке вертелось много вопросов. Однако она отвернулась от меня, ясно показав, что мысли её витают не здесь, так что я не стал разбивать тишину, которая лежала между нами.
Я начал изучать страну, лежавшую впереди, отыскивая легчайший путь среди этого дикого нагромождения камней. Долина выглядела пустынной, но в ней таилась угроза, казалось, что она полна опасности. Вероятно, ловушка была предназначена для защиты от тех, кто мог прийти со стороны побережья, и она наверняка всего лишь первый сюрприз на пути путешественника.
— Это не земля Гарна, — наконец сказал я, в основном для того, чтобы услышать свой голос, так как тишина воздвигала всё более высокий барьер между нами. Если мы собираемся идти дальше вместе, то нам нужно общаться друге другом, чтобы мы могли противостоять опасностям, которые, как я был уверен, лежали перед нами.
— Но и не Тугнеса, — Гатея удивила меня своим ответом. — Этой страной правят другие. Нет, нет, не спрашивай меня, кто… я не могу сказать. Но мы здесь пришельцы и должны быть крайне осторожными.
Согласилась ли она этими словами на наше партнёрство? Во всяком случае, в её голосе не прозвучало презрения, и она не хмурилась недовольно. Солнечные лучи становились всё слабее. От камней к нашим ногам потянулись тени, как будто кто-то протянул к нам свои руки.
— Это проклятая страна и мы идиоты, что решили завладеть ею, — вырвалось у меня.
— Проклятая, благословенная и всё, что лежит между этими словами. И всё же мы должны были прийти сюда, иначе Ворота не открылись бы нам. Следовательно, во всём этом есть какой-то смысл, и мы должны раскрыть в чём он, зачем мы здесь.
— Ворота, — медленно проговорил я. — Я знаю, что пение бардов открыло их, но при этом из нашей памяти были вырваны все сведения о том, почему мы должны были уйти. Зачем это было сделано? — и тут мои мысли потекли в другом направлении. — Может, потому, что здесь нам придётся встретиться с новыми врагами, и воспоминания о прошлом будут только мешать нам? И всё же, думая, почему мы пришли…
Она отложила свой кусок хлеба и завязала мешок.
— Спроси об этом у бардов, но не жди ответа. Эта страна может быть более благословенна, чем проклята…
Она замолчала, потому что в вечернем воздухе послышался звук. Я затаил дыхание. Говорят, что барды своим пением могут выманить душу из человека, оставив ему лишь пустую оболочку. Я всегда считал это выдумками людей, которые любят враньём украсить рассказ. Но этот звук, который мы услышали в каменном мире, был пением, какого я не слышал никогда в жизни — даже когда пел бард Оуз на празднике середины лета.
Это был даже не голос человека, а скорее голос сразу нескольких женщин. Он достигал такой высоты звука, какую можно было услышать только у птиц. И он слышался откуда-то позади!
Я мгновенно вскочил на ноги, выскочил из-под укрытия и стал всматриваться назад, откуда мы пришли, так ошарашил меня этот голос. Гатея встала рядом со мной так близко, что мы соприкоснулись плечами. Это был хвалебный гимн — нет, это была призывная песня влюблённых. В ней звучала радость победы, приглашение в домашний уют тех, кто храбро дрался, не щадя себя, в ней звучало…
Теперь я их увидел. Женщины, да, хотя лица их были закрыты длинными волосами, которые волновались по ветру, хотя я не чувствовал никакого ветра. А их тела, стройные женственные тела, закрывались только длинными волосами, или же на них были одеты одежды, такие же тонкие и невесомые, как эти локоны, плавающие в воздухе? Серебряными были их волосы, серебряными были их тела. Они находились далеко от меня, и тем не менее, по мере того как каждая из них делала шаг, напевая этот гимн, мне казалось, что я вижу их яркие глаза, огненно яркие, так как они были цвета пламени, которые я видел, несмотря на то, что лица их закрывались вуалью волос.
Они шли рука об руку, но вот они разошлись и образовали круг… за ним другой… третий… Три круга! Я вскрикнул.
Там, где раньше стояли каменные столбы, образующие три круга, теперь шли эти поющие женщины. Может, это я вижу камни, и только предательское вечернее освещение обманывает моё зрение? Серебряные тела, волнистые волосы, которые светились сами по себе мягким таинственным сиянием…
И они продолжали своё обворожительное чарующее пение. Мир и счастье, любовь, счастливый дом, вечная жизнь. Нужно только подойти к ним и всё это будет, всё исполнится. Всё слаще, всё призывнее, соблазнительнее становилась песня. И я пошёл, хотя моё сознание не участвовало в этом. Но я должен идти…
И снова я был безжалостно и грубо брошен на камни. Сильный удар заставил меня перевернуться через голову. Затем рядом со мной упало второе тело, и мы некоторое время боролись между собой, пытаясь высвободить руки и ноги, до тех пор, пока большое, тяжёлое, мохнатое тело не легло на нас, придавив к земле.
Я почувствовал сильный кошачий запах, услышал глухое ворчание, такое низкое, что казалось скорее дрожанием его тела, чем настоящим звуком. Пение всё продолжалось и всё манило нас, но сбросить Гру было невозможно.
Затем сквозь разрывающее сердце пение прорвался голос Гатей. Лицо её оказалось совсем рядом, я даже почувствовал её дыхание на своей щеке.
— Пальцы… уши… заткни…
Я почувствовал, что она заворочалась, и решил, что она старается, заткнув уши, отгородиться от сладкого пения.
Я тоже освободил руки, хотя и не старался освободиться от пения, заткнув уши. Гру, однако, не шевелился, Гатея тоже не делала попыток освободиться из-под тела кота, прижимающего нас обоих к земле. Я чувствовал запах трав, чистый и свежий, который исходил от её волос, прядь которых лежала у самого моего носа.
Понимая, что это вторая часть ловушки, и может быть, гораздо более опасная, чем первая, я тоже заткнул себе уши и постарался сосредоточиться на другом, например, когда же мы уберёмся подальше от этого опасного места и сколько таких мест нам встретится ещё в этой незнакомой стране.
Я слушал слабые звуки пения и они тянули меня, заставляли предпринимать попытки к освобождению, чтобы бежать к женщинам. Но постепенно песня затихла, растаяла вдали. Может, мы просто потеряли сознание, во всяком случае я смутно помню всё, что происходило, пока белый лунный свет не лёг на нас.
Гру наконец поднялся. Я чувствовал себя избитым, так как слишком долго был прижат к камням, и медленно поднялся на колени. Гатея встала раньше меня. Она смотрела на луну и руки её двигались в каких-то ритуальных жестах.
Луна была очень яркой и от её лучей камни становились серебряными, или угольно-чёрными, если на них падала тень. Я убрал руки от ушей. Ночь была настолько спокойной и тихой, что я мог слышать слова, которые еле слышно произносила Гатея на незнакомом мне языке. Я отошёл от неё и снова оглянулся на каменные круги. Они стояли очень далеко, а между тем женщины были гораздо ближе. Камни теперь снова стали просто камнями, выстроенными определённым образом с неизвестной мне целью.
Вечерние певицы исчезли. Только луна висела над нами, да Гру прижимался к Гатее с мурлыканьем более громким, чем её шёпот.
Глава седьмая
— Опять твои ловушки? — спросил я, стараясь казаться невозмутимым.
— Не моя ловушка… — тон её был странно лёгким. Мне показалось, что я увидел тень возбуждения на её освещённом луной лице. — Сирены… да… они заманивали, — она раскинула руки. — Сколько же здесь чудес? Кто сотворил эти заклинания, это колдовство? Сколько же они должны знать? Насколько больше нас, которые считают свои жалкие знания великими? — Гатея задавала эти вопросы не мне, а самой ночи. Она вела себя так, как будто подошла к заставленному яствами столу и теперь не может выбрать, с чего ей начать, какое блюдо самое вкусное.