Мне хватало того, что цвет символов был неприятен, и я решительно отвёл взгляд от дороги. Но не все плиты были украшены символами. Довольно часто встречались чистые плиты, и я использовал их для того, чтобы отдохнуть, перевести дух и взглянуть на деревья, которые пока оставались всё также далеко, как будто я не шёл к ним, а стоял на месте.
Воздух был недвижим; только однажды кожу тронул ветерок, правда, как и полагается в пустыне, горячий и сухой. Когда дорога снова свернула на запад, я решил, что мне нужно постараться побыстрее пройти эту часть страны.
Идти на запад? Когда Гатея исчезла, и некому вести меня? Впервые с момента исчезновения Гатей я понял, что до сих пор не задумывался, что же мне делать дальше. Если Гатея действительно знала судьбу Инны, то мне она не дала никакого ключа к этому. Бродить по этой дикой стране и пытаться найти следы, которые возможно вообще не существуют, казалось мне довольно глупым занятием.
И всё же, что ещё я мог предпринять? Единственное, что я знал, — это путь на запад. И я должен идти на запад. Мне — лишённому имени, лишённому клана — ничего другого не оставалось делать. Предаваясь таким горьким мыслям, я шёл по украшенным зловещими символами плитам. Затем, так как уже близился вечер, я перешёл на лёгкую рысь и, наконец, добрался до цели — места, где дорога углублялась в лес. Я остановился, раздумывая, стоит ли мне заходить в него, когда уже близится ночь.
Глава десятая
Я приготовил себе лагерь с большой тщательностью: из толстых сучьев сплёл навес, который совершенно закрывал меня сверху, так что теперь никакие птицы не могли заметить меня. Могут ли крылатые чудовища отыскивать жертву по запаху, я не знал, но костер разводить не собирался, чтобы не привлечь ничьего внимания.
Вспомнив, что Гатея говорила о холодной стали, я положил нож у входа в шалаш, а меч — возле себя, затем отложил мешок Гатей в сторону, а свой собственный тщательно исследовал, чтобы определить, сколько пищи у меня осталось.
Вернулись головная боль и боль от ожогов, и хотя мазь действовала довольно благотворно, раны мои залечились не полностью. Во всяком случае, боль не давала мне уснуть.
В лесу, поблизости от шалаша, тихо не было. Слышались какие-то звуки, тихое шипенье, шелест листьев. Всё выглядело так, как будто жизнь здесь пробуждалась ночью. Однажды я услышал зловещее уханье, и моя рука тут же стиснула рукоять меча. Однако никто не обращал на меня особого внимания.
Снова и снова я думал о Гатее, снова ругал себя за то, что упустил её след, и теперь не знаю, где искать девушку, куда идти.
Несмотря на все старания, я засыпал, затем просыпался и снова засыпал, но всё время прислушивался и был готов ко всему.
Что я буду делать утром, я не знал, но о возвращении обратно по дороге даже и не думал. Мне совсем не хотелось ещё раз повстречаться с крылатыми чудовищами. Ведь во второй раз мне может и не повезти в битве. Единственное, что мне оставалось, — идти вдоль гор и искать следы Гатей, или Братьев с Мечами, которые тоже уехали на запад. Впервые с тех пор, как Гарн изгнал меня, я понял, что такое быть совершенно одиноким. В эту ночь я осознал, что нет худшего наказания для человека, чем остаться одному. Я понимал, что мои надежды отыскать леди Инну с тех пор, как исчезла Гатея, стали очень призрачными. У меня не имелось ни малейшего шанса на успех.
Но я решил продолжать поиск, пока смерть не остановит меня — и что ещё мне оставалось делать?
Ночь была долгой, а мой прерывающийся сон — совсем коротким. К счастью, никто не посягал на мой шалаш, как будто я был невидим для всех обитателей этой ночи.
Пришёл рассвет. Я перекусил, перебросил мешки через плечо и зашагал дальше по плитам дороги.
Она повела меня в лес, где могучие кроны деревьев совершенно закрывали небо и, не пропускали солнечные лучи. Плиты дороги стали абсолютно чистыми и светлыми. Даже казалось, что они сами испускают слабое свечение. И теперь на них не были вырезаны эти неприятные для глаза символы.
Сама дорога перестала быть прямой. Она петляла среди толстых деревьев с гладкой красно-коричневой корой и совершенно голыми стволами, а могучие ветви с листьями росли только высоко над землёй — у самых верхушек.
Я шёл уже довольно долго, когда моё внимание привлекли эти необычные деревья. Их ярко-зелёные листья казались совсем свежими, как будто сейчас пришла весна, и они только что распустились. Но странность заключалась не в этом — когда я проходил мимо, листья начинали шелестеть сами по себе, хотя стояло абсолютное безветрие. Я остановился и взглянул вверх. Действительно, я не ошибся. Листья над моей головой пришли в движение — они как будто переговаривались друг с другом.
Может, это яд так действует на мой мозг, что мне чудятся всякие невероятные вещи? Хотелось бы мне, чтобы это было так — ведь не мог же я всерьёз думать о говорящих деревьях?
Страха у меня не появилось — только любопытство. Я думал, стоит ли мне кати дальше? Ведь если одна из этих могучих ветвей рухнет мне на голову, то это означает верную смерть. Листья всё шелестели и шелестели. И я начал верить в то, что они разговаривают между собой на незнакомом мне языке.
В этом шелесте я ощущал нетерпение — как будто они ждали от меня ответа и не могли дождаться. Я так проникся этим, что даже спросил вслух:
— Что вы хотите от меня?
Листья так зашелестели, как будто ураган пронёсся над лесом. Даже толстенные суки зашевелились, как бы желая наконец привлечь к себе моё внимание.
Листья шелестели, и чем дольше я смотрел на них, тем больше мне казалось, что это вовсе не листья, а тысячи языков пламени, ярко-зелёного пламени. Да, ярко-зелёного, но с проблесками ярко-голубого, и жёлтого, и тёмно-фиолетового… я стоял как бы под тканью, чудесным гобеленом, на котором был выткан незнакомый мне узор.
Разноцветные огни стали спускаться вниз, может, они капали с листьев. Я не мог отвести от них взгляда, когда они постепенно начали кружиться вокруг меня.
Я давно уже шёл в лесу и не мог сказать, где нахожусь. Единственное, что я знал точно, — здесь никогда не бывали люди. Свет вокруг меня становился всё ярче Страха у меня не было. Я ощущал только благоговейный трепет: ведь я видел то, что никто кроме меня не видел. Световой гобелен разделился и разошелся в две стороны наподобие занавеса. И передо мной пролетело что-то совсем другое.
Во мне вспыхнуло чувство беспокойства, которое охватывает каждого, кто смотрит в неведомое. Но я ждал, я хотел знать, что ожидает меня.
Она была высокая и стройная, эта женщина, которая возникла передо мной, одетая в сверкающее зелёное платье из множества мелких листьев. Эти листья не лежали спокойно, они непрерывно переливались с места на место, открывая то стройные ноги, то упругую маленькую грудь великолепной формы, то плечи, а затем снова скрывали её всю от горла до коленей.
Волосы её были распущены, но они не лежали спокойно на плечах. Нет, они, как и листья, непрерывно шевелились, летая туманным облаком вокруг головы. Они тоже были зелёными, но то тут, то там в них вплетались красно-коричневые пряди. Красно-коричневой была и её кожа, которая поразительно контрастировала с ярко-зелёной одеждой.
На её лице выделялись огромные, зелёные как прекрасный изумруд глаза. Так же блестели и ногти на её руке, которые я заметил, когда она подняла ладонь, чтобы поправить пряди волос.
Она была прекрасна. Я даже не подозревал о существовании такой неземной красоты. Такая красота не приходила ко мне даже во снах. Однако во мне не возникло никакого желания, так как между нами не было моста, который я мог бы перейти. Я мог только смотреть на неё, как на прекрасный цветок, и изумляться этой красоте.
Эти огромные чёрные глаза смотрели на меня, и нельзя было защититься от их чар, да я и не искал защиты. Я ощущал прикосновение её разума, более мягкое, более интимное, чем прикосновение руки или тела.
— Кто ты, идущий по старой дороге Алафиана?
Не слова — мысли. Я тоже ответил без помощи губ. Её вопрос всколыхнул память, и я начал живо вспоминать то, что я считал давно забытым. Всё, с того самого дня, как мы вошли в долину Гарна.
Но я вспоминал не по своей воле. Кое-что мне хотелось бы забыть навсегда, но, увы, это не в моих силах. Я вспоминал, и она читала мои мысли.
— Итак…
Моя память была полностью исчерпана, но я не обижался на неё за это. Я считал, что её право знать, кто я такой и зачем пришёл в эту страну. Ведь моё вторжение должно было нарушить счастливый покой.
— Ты пришёл не туда, куда тебе надо, человек. Но твои поиски ведут тебя. И…
Её мысль исчезла на мгновение, оставив меня страшно опустошённым, чувствующим на себе тяжесть большую, чем просто одиночество.
— Тебя ведёт долг. Твои заботы далеки от нас. Мы не можем ни помешать тебе, ни помочь. Ищи, и может, ты найдёшь больше, чем ожидаешь. Многое возможно, если правильно взяться за дело. Иди в мире, хотя не его ты ищешь, ибо мира нет в твоей душе.
Снова мысль её исчезла. Но теперь уже занавес захлопнулся и рассыпался яркими искрами, надолго ослепившими меня.
И снова я оказался на старой дороге под деревьями. Листья не шелестели надо мной. Деревья стояли спокойно, как будто жизнь, только что наполнявшая их, исчезла.
На мою ногу упал маленький лист, совершенный по форме и ярко-зелёный, как глаза девушки. По его краю бежал красно-коричневый ободок. Такого же цвета было её прекрасное тело.
Может, меня опять посетили видения, вызванные телесной слабостью? Нет, я не мог поверить этому. Я наклонился и поднял лист. Он совсем не походил на обычный лист дерева, который можно засушить и растереть в пыль. Нет, он был тяжёлый, как будто вырезанный из камня, неизвестного нашему народу.
Я аккуратно опустил лист в кожаный кошелёк. Для чего она оставила его, я не знал, хотя надеялся, что это подарок, и решил хранить его, как бесценное сокровище.
Я долго не мог двинуться дальше, стоя под деревьями, и всё чего-то ждал, пока наконец не понял, что то, что я видел, больше не вернётся. На утёсе я встретился с ужасом в виде крылатого чудовища, здесь, в лесу, повстречался с красотой. Видимо, в этой стране можно испытывать либо страх, либо благоговейный трепет — третьего не дано.