— Ну, сейчас-то столько западных прибамбасов противоугонных развелось, — попытался снисходительно возразить Беляков и непроизвольно покосился на приметную наклейку в левом нижнем углу лобового стекла, предупреждающую о том, что его верный «жигуленок» оборудован сигнализацией «Silicon». Подумав при этом: «А чего она так разговорилась?»
— Ай, ерунда, — отмахнулась Юмашева. — Что один человек построил, другой завсегда разломать сможет. И секретки хитрые, и сигнализации чуть ли не на каждом велосипеде — а все равно вскрывают, только так… Во-во, перехватила она взгляд, брошенный Виктором украдкой на наклейку, — Твою машину с этой примочкой спецы за несколько секунд вскроют, она даже не пикнет… Я сама видела, как один сопляк ногтем — ногтем! — замок в дверце «семерки» открыл. Даже без всяких примитивных линеек в щель между стеклом и дверцей. А уж настоящие профессионалы с соответствующей техникой и президентский «Линкольн» уведут, если захотят. Если, конечно, взвод автоматчиков не будет его охранять. А ты — «задрипанные». Ты, к слову говоря, снял бы эту бумажку со стекла. От греха подальше. Вряд ли на твой «мерседес» позарятся, но зачем сообщать всем и каждому, какой именно системой он оборудован?
Открыв рот, чтобы вступиться за родной «Silicon», который, тьфу-тьфу, его пока не подводил, Виктор вдруг понял, что этой просветительской лекцией об угонщиках Гюрза просто-напросто, хотя, отдадим ей должное, и очень ловко, увела разговор в сторону от марьевской темы. И попытался вернуть беседу в интересующее его русло:
— А господин депутат, стало быть, заправлял всей кухней?
— Стало быть, — сказала Юмашева, глядя прямо перед собой на мокрый асфальт дорожного покрытия. — Не один, конечно. Там главным образом кавказцы верховодят, грузины на ключевых постах, так сказать, в этой группировке. А всего в ней несколько десятков человек. Те, кто помельче, машины пасут, распорядок дня «клиента» составляют, выясняют, какие «сюрпризы» в ней установлены.
Гюрза на наводящий вопрос не поддалась и продолжала гнуть свою линию ликбеза. Не менее интересную, признаться, однако Виктор теперь твердо уверился, что о Марьеве его напарница беседовать почему-то не желает. Да что они тут, в «„да“ и „нет“ не говорите» играют, что ли? Он уже собрался возмутиться и вновь вернуться к делу Марьева, но…
Но в этот момент что-то произошло. Сыграла ли тут свою роль пресловутая интуиция, о которой недавно рассуждала Гюрза, или что другое подтолкнуло его мысли в нужном направлении — только в мозгу Виктора Белякова вдруг будто включилась лампочка и высветила всю картину в целом.
Высветила нечетко, но главное Виктор разглядеть сумел. Почему Юмашева отказывалась помогать ему в марьевском деле. Почему согласилась. Откуда столько знает об угонщиках, хотя сама не из «угонного» отдела. Что означают эти недомолвки и недобрые искорки в ее глазах, если речь заходит о застреленном депутате…
Виктор включил правый поворотник и прижался к бордюру. Под знаком «стоянка запрещена».
— Гюзель Аркадьевна, — повернулся он к спутнице, — вас выперли с Литейного из-за него? Из-за Марьева?
Напрямую спросил. В лоб.
— Да, — вроде бы равнодушно ответила Гюрза, по-прежнему глядя в лобовое стекло, на котором оседали редкие снежинки. Только скулы ее немного побелели, будто от холода. — Я за год работы составила всю схему, по которой они перегоняли машины в Прибалтику и на Кавказ. А кое-кому это очень не понравилось. Ну и хватит об этом.
Чего встал, поехали. Мне еще на службу надо.
У Виктора на мгновение мелькнула шальная мысль: Гюзель сама наняла киллера, чтобы отомстить мафиозному депутату.
— Э… Извините, Гюзель Аркадьевна, можно последний вопрос? — тихо спросил Виктор, вновь выруливая на Московский и вливаясь в поток машин. — А сейчас-то зачем вам снова?..
— Ты ищешь киллера? — достаточно бесцеремонно перебила Юмашева. — Ну и будет тебе киллер. А мне нужна просто справедливость… Чтобы убийца получил по заслугам. Вор должен сидеть в тюрьме, как говорил один капитан уголовного розыска.
Виктор промолчал. Хотя, как ему показалось, под справедливостью в данном случае Гюрза понимает вовсе не наказание наемного убийцы депутата Марьева.
— Ну ладно, вот что тебе сделать надобно за завтра… — подумав, сказала Гюрза.
Ретроспектива 2Двадцать разгневанных мужчин
…Мы идем по стылым улицам. Молча. Я — опустив глаза, чтобы Валя Бражников не видел моих слез. Медленно идем, еле тащимся. Холода я не чувствую. Я вообще ничего не чувствую, потому что моя жизнь закончилась. В ушах все еще звенит размеренный, спокойный, неумолимый — словно гвозди в стену заколачивают — голос председателя аттестационной комиссии, выносящей мне приговор:
-..Принимая во внимание рассмотренные факты, вынести перед руководством решение аттестационной комиссии о понижении в должности старшего оперуполномоченного майора Юмашевой Гэ А и переводе ее на должность оперуполномоченного в Отделение по борьбе с преступлениями в сфере нравственности.
И вот после этих казенных, жутко корявых слов я и произнесла свою коронную фразу насчет нравственности. Но она уже роли не сыграла, И все члены комиссии, все двадцать взрослых сильных мужиков согласились с вердиктом. Согласились утопить одну слабую женщину. Никто не высказался против. Ни один…
Таков был финал моей карьеры сотрудника МВД.
…Мы с Валей Бражниковым, который несет мою сумку с вещами, движемся в сторону улицы Тверской, где отныне будет проходить моя служба.
В Отделение по борьбе с преступлениями в сфере нравственности (тоже ничего названьице, а?), а проще говоря — в полицию нравов. Задерживать проституток, выявлять торговцев порнухой, шерстить притоны, ловить сутенеров и прочие веселости — вот теперь моя работа. Для старшего опера с Литейного превратиться в простого опера в «блядском отделе» — нет хуже наказания; Уж лучше бы уволили.
То, что весь этот балаган с аттестационной комиссией был затеян только ради того, чтобы слить майора Юмашеву Г.А., я поняла не сразу. Поскольку поначалу все складывалось как нельзя лучше. «Волга» эта, которую мы изъяли у двух любителей ширнуться героином, вдруг оказалась машинкой не простой. Во-первых, доверенность на нее была просрочена уже год. Ну да это полбеды, подумаешь, сколько таких разъезжает. Во-вторых, выяснилось, что и техпаспорт на нее липовый.
Более того, с конвейера Горьковского автозавода она никогда не сходила. Иными словами, этого авто в природе как бы не существует, хотя вот оно — на платной стоянке ржавеет больше года. И что самое смешное, всем нашим было глубоко наплевать на эту «Волгу». Наркоманский притон накрыли? Накрыли. И охота тебе, Гюльчатай, еще и с тачкой какой-то возиться? Других забот мало?..
А мне была охота. Еще какая. До зуда под ногтями. Не могла я потерпеть, чтобы дело до конца не было доведено. Такой уж я человек, в лепешку расшибусь, а своего добьюсь. И я принялась расшибаться в лепешку. Одновременно пытаясь эту чертову «Волгу» оформить. У нас ведь как; конфискат необходимо провести документально, чтобы его — в данном случае автомобиль — можно было куда-нибудь пристроить. Например, в автохозяйство Главка. Однако оформлять машину никто желанием не горел, отфутболивали меня из одного кабинета в другой, поскольку ее, «Волги», вроде как и не существует! «Ну возьмите хоть на запчасти!» — ныла я. «Не, — отмахивались, — документов нет, возиться надо…» Зато ее хозяин, некий господин Марьев, был очень даже реален. По несколько раз в неделю звонил мне и интересовался, когда можно будет его машину забрать. А я всякий раз вежливо отвечала, что, мол, в любую минуту, заходите ко мне и выписывайте бумаги. Но господин Марьев за своей собственностью не спешил, предпочитая общаться со мной по телефону. Много позже я поняла, что он элементарно боится.
А тогда…
А тогда я грызла историю несуществующей «Волги», что бобер дерево. И шаг за шагом раскручивала весьма любопытно закрученный и неожиданный клубок (как — процесс слишком кропотливый и утомительный, чтобы описывать его на страницах). Я узнала, что сия «Волга» была собрана не из деталей от разных машин в каких-то подпольных автомастерских, а прямиком на Горьковском автозаводе, как и многие ее «сестрички», что это хорошо налаженное производство и слепленные с бору по сосенке тачки перегоняются через своих людей на таможне в Прибалтику и на Кавказ, а оттуда идут наркота, золото, доллары… И что господин Марьев является одним из организаторов этого милого бизнеса и успешно руководит предприятием…
Я раскрыла мафиозную структуру! Еще немного, и Марьев со товарищи сядут всерьез и надолго.
Чувство, которое испытываешь, наконец-таки после долгих, утомительных поисков приближаясь к разгадке, нельзя сравнить ни с чем. Разве что с сексом. По коридорам Литейного я летала на крыльях. Мне все удавалось. Даже больше, чем все, Совершенно неожиданно для себя я получила приглашение в Торонто, на Международную конференцию женщин-полицейских мира, поскольку была единственной в нашей стране действующей опером-женщиной. И сумела не нее попасть! И даже огрести там титул «Лучшая женщина-полицейский года»! Это не хухры-мухры!.. Ну, моя поездка в Канаду — тема отдельной книги. А вот по возвращении меня ждал удар. В виде аттестационной комиссии. Некто за моей спиной, воспользовавшись моим отсутствием, развернул бурную деятельность по дискредитации майора Юмашевой Г.А.
… До Тверской улицы, где расположено Отделение по борьбе с преступлениями в сфере нравственности, остается всего ничего, и я машинально замедляю шаг. Будто магнитом тянет обратно, к Литейному. Слезы по-прежнему застят глаза.
— Да не убивайся ты так, — впервые за весь, наш переход от Литейного до Тверской подает голос Валя Бражников. — Ссыльный опер — очень крутой опер. И к тому же там настоящая работа, в условиях, максимально приближенных к боевым…
Он, конечно, прав. Если ты в опале — значит, ты герой. Так почему-то принято считать. Но мне-то от этого не легче… В мозгу бьется, как язык колокола, ублюдочный голос: