А платье в самом деле — отпад.
Они с Аркадием оказались в толпе нарядных гостей. По залам Русского музея плавали возбуждающие аппетит ароматы. М-да, как-то непривычно, но придется примириться…
— Сколько же всего ожидается гостей? — спросила Гюрза у своего спутника.
— Приглашено сто восемьдесят. Не сомневаюсь, что столько же и припрется. Вон твой…
— Вижу.
Да, она увидела его. Он стоял на фоне «Последнего дня Помпеи». Стоял, держа в руке бокал, похоже, с красным вином. На нем был черный костюм, напоминающий френч и подчеркивающий стройность фигуры. Он беседовал с невысоким плотным… ба, да она его знает, артист, фамилию не помнит, зато помнит клип с его участием — в клипе рекламировалась «Алка-зельтцер», и этот артист очень убедительно изображал «мужика после вчерашнего». Судя по постоянным смешкам, переходящим в хохот, они, стоя под картиной Брюллова, беседовали на темы, весьма далекие от фундаментальных проблем бытия. Рядом с ними стояла женщина, которая, очевидно, и являлась упомянутой Аркадием законной супругой. Женщине можно было дать лет тридцать, плюс-минус пять (скорее, плюс). Почему-то Гюрза подумала, что это его первая жена. Первая, но поздняя, — мысленно добавила она. Во всяком случае, ей показалось, что он не из тех мужчин, которые пробивают себе дорогу рука об руку с женщиной. Нет, он казался представителем другой мужской породы, то есть был из тех, кто входит в чужую жизнь победителем, с лентой через плечо, из тех, кто считает возможным задумываться о женитьбе только тогда, когда утвердится в жизни, из тех, кто вводит жену в дом, который уже — «полная чаша».
— Пойдем представляться? — спросил Аркадий.
Где-то в соседних залах пробовали усилители — раздался режущий уши звук.
— Пойдем, — ответила Гюзель, заметив, что создателя близкого русской душе образа «после вчерашнего» увлекла в другой зал удалая, хохочущая компания.
Они подошли. Ее сердце дрогнуло — и вовсе не оттого, что перед ней была знаменитость. Со знаменитостями ее знакомили не впервые. Да и девичьи восторги («Ох, кто передо мной! Вот подружки обзавидуются!») остались далеко позади, уже в бинокль не увидишь. Хотя многие подружки позавидовали бы такому знакомству.
Известный, можно сказать, знаменитый модельер Волков стоял сейчас перед ней и улыбался.
Улыбались и они с Аркадием. Отчего же не улыбаться? Не на похоронах ведь…
Аркадий и Волков поздоровались («Привет, рад видеть». — «Добрый вечер, ты по-прежнему в отличной форме»), пожали друг другу руки, и Аркадий куртуазно приложился к ручке супруги модельера.
«Как же его зовут? — почему-то вдруг обеспокоилась Гюрза. — Все Волков да Волков, а по имени, выходит, и не знаю. Или забыла? Ну как же не знаю, что за ступор? Надо вспомнить хотя бы титры на экране…» Она вспомнила его имя, а в следующее мгновение Аркадий сказал:
— Иван. Модельер Иван Волков. А жену его зовут Марина.
Волков отвесил легкий поклон и произнес что-то галантно-обязательное (кажется, «рад познакомиться»). Супруга модельера окинула новую знакомую пытливым взглядом и, похоже, осталась в недоумении. Недоумение естественным образом вылилось в вопрос:
— Вы действительно из милиции? Вы совсем не похожи на милиционера. Или Аркадий нас разыгрывает?
— Нет, не разыгрывает, — ответила Гюрза. — А не похожа — потому что не в форме милицейской. Я совершенно другая.
Марина была женщина ухоженная. Причем во всех отношениях. То есть ухоженная не только косметическими стараниями и неслабыми затратами, но и жизнью без встрясок. Не угадывалось то, что тоже оставляет на лице следы: стрессы, бессонные ночи и терзания, водка и разговоры до утра, пепельницы, полные окурков, слезы… За ухоженным фасадом угадывалась ухоженность души. Чувствовалось, что и времяпрепровождение избирательное: театры и, уж конечно, все театральные премьеры, презентации, рауты-парады и, разумеется, загранпоездки. Очевидно, загранпаспорт весь в визах, новую ставить негде, пропаханы вся Европа и Азия с Америками. Разумеется, Марина, чтоб не расстраиваться, не смотрит и не слушает местные новости и пешком не ходит.
— Это что… — поддержал разговор Аркадий. — Во мне наутро после таких собирух никто не признает телезвезду. Наоборот. Вхожу в магазин — кассирши прячут выручку, охранники просыпаются и тянутся к дубинкам, а старушки пододвигают к себе поближе авоськи с картошкой.
— И меня мало кто принимает за модельера, — улыбнулся Волков. — Потому что не хожу в экстравагантных нарядах, не маленького роста, не делаю идиотских причесок и не «голубой».
— Значит, мы все не те, кем кажемся, — подытожила Юмашева.
— А вы, наверное, здесь по делу? — Марина внимательно посмотрела на Гюрзу. — Выслеживание авантюриста из высших сфер? Как это романтично…
— Увы, — пожала плечами Гюрза. — Стрелять, дырявя картины, и бегать по музею с криком «Держи его, лови!» я сегодня не буду. Хочется отдохнуть в кои-то веки. И потом, как вы, наверное, уже заметили, пистолета у меня при себе нет.
Гюзель усмехнулась и, как бы в доказательство своих слов, провела ладонями по платью, плотно облегавшему ее стан.
— А женщин в милиции заставляют носить форму? — полюбопытствовала Марина.
Юмашева, конечно, понимала, что ее профессия — в сочетании с обликом должна вызывать живейший интерес, но, черт возьми, и в любопытстве меру надо знать. Аркадий, подлец, мог бы и удержаться, не называть ее профессию. Возникло озорное желание съязвить, чтобы отбить у Марины желание дальше расспрашивать о милицейской жизни. Но — не пришлось…
— Прошу занимать свои места! Пожалуйте к столу! — объявил молодой человек во фраке и в белых перчатках; он сопровождал свои слова жестами уличного регулировщика.
Все оживились и направились к двери, на которую указывали руки в белых перчатках.
«Да уж, пока не скажешь, что вечер складывается наилучшим образом. Ладно, вечер еще не окончен…»
По дороге Аркадий здоровался со всеми подряд — во всяком случае, так показалось Юмашевой. Вскоре она почувствовала, что ужасно устала, угнетала необходимость выслушивать дежурные комплименты черт знает от кого; к тому же приходилось реагировать улыбкой на глупейшие шуточки. «Да, к раутам надо тоже иметь привычку», — со вздохом подумала Гюрза.
Неожиданно она перехватила чей-то пристальный взгляд. А в следующее мгновение узнала одну из старых «знакомых» — Лизу по кличке Засос.
Когда-то, в начале девяностых, Лизка «работала» в районе Сенной площади и специализировалась на оральном сексе в автомобилях. Потом, говорили, перешла в квартирный развоз, а затем куда-то исчезла. И вот вдруг объявилась через столько лет, всплыла в интерьерах Русского музея под ручку с каким-то хряком в классическом костюме. Она была в вечернем платье и при побрякушках; прическа же — не чета прежней — копнет намытых волос. Лизка, тотчас же узнавшая Гюрзу, заметно побледнела. В испуге отвернувшись, она потащила своего борова за спины гостей. Гюзель же с облегчением вздохнула, наконец-то опустившись на свое место за одним из столов.
Стол был накрыт на четыре персоны, но в зале имелись столы и на шесть человек. Кроме того, у одной из стен устроители веселья соорудили невысокую эстраду.
Волков и его супруга расположились довольно далеко от Юмашевой. К тому же ей пришлось бы каждый раз оборачиваться, чтобы посмотреть на них. «Ладно, вечер еще не окончен», — снова подумала Гюрза. Устроители не придумали ничего лучше, как выбрать для застолья зал, где выставлены эскизы художника Иванова к «Явлению Христа народу». Осматриваясь, Гюрза увидела несколько знакомых лиц. Вон артист, известный всей стране и всей питерской милиции Центрального района.
Последней он был известен своими чуть ли не еженедельными залетами в «истории». Эта знаменитость обладала удивительным талантом вляпываться в правонарушения. Пьяные скандалы с его участием стали бесконечным сериалом, главные зрители которого — патрульно-постовая служба.
Кроме того, его постоянно задерживали за отправление естественных надобностей в неположенных местах, брали вместе с продавцами «травки», когда он заходил к ним купить коробок, и вытаскивали из постелей жриц любви. Ну а отделывается он легко — благодаря всенародной любви. Артист этот — личность скорее комическая, хотя он и в сорок лет по-прежнему оставался героем-любовником. А вон того гостя никак не назовешь комическим. Этот невысокий, широкоплечий господин с азиатскими глазами являлся одним из самых опасных людей в городе. Если б раскрыли все питерские громкие заказухи последних лет, то оказалось бы, что к половине из них он так или иначе причастен. Гюрза задумалась: «Как же называется его должность в городском правительстве? Кажется, что-то такое по недвижимости…»
— Раз уж я сегодня без жены, — услышала она шепот наклонившегося к ее уху Аркадия, — то этим надо пользоваться, как думаешь? Пока я тебя ждал, мне удалось рассмотреть одну артисточку, пробежавшую мимо. Она, вероятно, спешила к месту репетиции или, прости, господи, за грешные мысли, переодевания. Так что ты не обидишься, если я вдруг исчезну ненадолго?
— Даже обрадуюсь. У меня на тебя появился еще один компромат. Будет, чем прижать тебя на допросе.
— Ох уж этот ваш милицейский юмор. Так и инфаркт заработать можно.
До этого момента они были одни за столиком, но теперь к ним присоединилась парочка, с которой они уже раскланивались где-то по пути. Какой-то чиновник из мэрии с супружницей. Оставалось только надеяться, что супруги не из болтливых…
Пока Гюрза веселилась в Русском музее, в городе происходило множество разных событий; одно из них — на улице Разъезжей. Там, в «Жигулях», припаркованных у тротуара, сидел, читая газету, мужчина лет сорока. Его очки с тонкой, едва заметной на лице оправой, были «на даль», и при чтении их лучше было бы снять, тем более что мужчина не изображал, а действительно читал газету. Но ему приходилось то и дело отрываться от строчек, чтобы бросить взгляд на входные двери четырехэтажного здания на противоположной стороне улицы. Входные двери почти не знали состояния покоя, постоянно кто-то входил, кто-то выходил — здание представляло собой муравейник офисов.