Хотя свет был совсем неярким, Аэлина прикрыла шею рукой.
– Докладывай, – прошипело существо, обнажая темные каменные зубы.
Аэлина вспомнила, что когда-то прозвала горгулий «гончими Вэрда», и, хотя внешне они были совсем не похожи на собак, интуиция подсказывала ей: эти твари способны идти по следу и вынюхивать ничуть не хуже настоящих гончих. А еще они умели беспрекословно повиноваться хозяину.
– Пока не обнаружено никаких следов генерала и тех, кто помогал ему бежать, – не поднимая головы, начал командир. – Нам донесли, что его видели на южной дороге. С ним было еще пятеро всадников. Они двигались в сторону Фенхару. Я послал в погоню два отряда.
Здесь Аэлина была вынуждена мысленно поблагодарить Аробинна. Это он придумал отвлекающий маневр.
– Продолжай поиски, – произнес «пес Вэрда». Разноцветные прожилки на его обсидиановой шкуре тускло переливались. – Генерал был ранен. Он не сможет уйти далеко.
Голос существа поднял в Аэлине новую волну ужаса. Он принадлежал не демону, а звучал по-человечески. Это был… голос короля.
Аэлина не желала знать, силой какой жуткой магии король видел глазами каменного чудовища и говорил его устами.
Она попятилась, поспешив убраться со страшного места. Речка, вдоль которой она шла, была достаточно мелкой. Вряд ли чудовище сумеет сюда доплыть, однако… Аэлина едва дышала.
Она обязательно добудет Аробинну демона. А потом пусть Шаол и Несарина охотятся на них и уничтожают всех.
Но вначале она обязательно сама поговорит с валгами.
Аэлина возвращалась домой, продолжая сражаться с дрожью во всем теле. Она пока не знала, стоит ли рассказывать об увиденном и делиться своими замыслами. Подойдя к двери, она подняла голову и увидела Эдиона: тот расхаживал у окна. Это снова взбудоражило ее, вернув в мир полуправды, которая омрачала ее отношения с братом.
– Думала, ты спишь, – с нарочитой небрежностью произнесла она, входя в его комнату и откидывая капюшон. – Как видишь, я цела и невредима.
– Это называется «два часа»? Тебя не было больше четырех.
– Есть дела, которые я вынуждена делать. Кроме меня, их не сделает никто. И как ты догадываешься, для их выполнения мне нужно покидать дом. Ты пока еще не в том состоянии, чтобы выходить на улицу. Особенно когда опасно.
– Но ты же утверждала, что никакой опасности нет.
– Эдион, я похожа на оракула? Опасность есть всегда. Понимаешь? Всегда.
Она не могла рассказать брату даже о половине своих ночных путешествий.
– Ты благоухаешь сточной канавой! – раздраженно бросил ей Эдион. – Может, все-таки расскажет, что́ ты делала в подземельях?
«Нет, дорогой брат, – мысленно ответила Аэлина. – Лучше тебе этого не знать».
Эдион рассерженно тер лоб:
– Ты хоть понимаешь, каково мне сидеть здесь, пока ты шатаешься неведомо где? Я думал, что ты действительно вернешься через два часа. А тебя все нет и нет. Какие мысли, по-твоему, должны были меня одолевать?
Аэлина сбросила грязные перчатки и обеими руками взяла его широкую мозолистую ладонь.
– Эдион, я понимаю твое беспокойство. Очень хорошо понимаю.
– Ну что это за сверхважные дела, которые нельзя отложить на день-другой?
Его широко распахнутые глаза уже не требовали, а умоляли ответить.
– Я ходила на разведку. Тебе ли не понимать, что разведку не отложишь?
– Здорово у тебя получается кормить меня полуправдой!
– На то есть причины. Во-первых, то, что ты – мой двоюродный брат, еще не обязывает меня рассказывать тебе обо всех моих делах. Во-вторых…
– Опять твои пункты! Во-первых, во-вторых… в-десятых.
Аэлина стиснула его руку. У человека более деликатного телосложения дело кончилось бы сломанным запястьем.
– Если тебе не нравятся мои пункты, нечего возмущаться и требовать от меня объяснений.
Брат и сестра сердито глядели друг на друга. Никто не желал отводить глаз.
Упрямые, неуступчивые. Они оба были сделаны из одного материала.
Потом Эдион шумно выдохнул удерживаемый воздух, разжал ее пальцы и стал разглядывать шрамы на ее ладони. К счастью, он не знал, что пару ран Аэлина нанесла себе сама: когда клялась на могиле Нехемии и когда они с Рованом стали карранам, навеки связав свою магическую силу.
– Ведь это я виноват, что у тебя появились эти шрамы, – вдруг сказал Эдион. – Пусть и косвенно, но виноват.
Да, братец. Умеешь ты сказать.
Аэлина ответила не сразу. Прошло минуты две или три, прежде чем она подняла голову.
– Начнем с того, что половину шрамов я получила вполне заслуженно. Видишь вот этот? – Она ткнула пальцем в тонкий шрам на внутренней стороне руки. – Им меня наградили в таверне за жульничество в карточной игре и попытку украсть деньги одного игрока.
Эдион сдавленно рассмеялся.
– Ты мне не веришь?
– Наоборот, очень даже верю. Просто я не думал, что ты настолько плохо играешь в карты, раз тебе понадобилось жульничать.
Он смеялся, но Аэлина все равно ощущала его страх. Тогда она расстегнула воротник камзола и показала брату целое ожерелье тонких шрамов.
– А вот эти – память о Бэбе Желтоногой, верховной ведьме клана Желтоногих. Мы с нею сцепились. Я оказалась удачливее. Отсекла ей голову, а туловище разрезала на куски и сожгла в печке ее повозки.
– Вот оно что! А то я терялся в догадках, кто же это убил Желтоногую.
Аэлине захотелось обнять брата за одну эту фразу. Он больше не говорил, что боится за нее. И не поморщился, выслушав не самые приятные подробности кончины Бэбы.
Но она удержалась от объятий. Подойдя к шкафу, вынула бутылку вина.
– Удивительно, что вы не вылакали все мои запасы, пока были тут на постое. – Она прищурилась, оглядывая содержимое полок. – Но крепеньким кто-то из вас неплохо угощался.
– Это дед Рена.
Откупорив бутылку, Аэлина даже не стала наливать вино в бокал, а уселась на диван и сделала несколько глотков прямо из горлышка.
– Садись рядом. Покажу тебе еще забавный шрамчик.
Эдион послушно сел. Он занимал почти половину дивана. Аэлина закатала рукав. Возле ее локтя белым зигзагом тянулся довольно толстый шрам.
– Прощальный подарок от предводителя пиратов. Я там перетряхнула всю его Бухту Черепов, освободила рабов и вообще недурно повеселилась.
Эдион взял у нее бутылку и тоже сделал несколько глотков.
– Интересно, тебя хоть кто-то научил смирению?
– Если ты не научился, с какой стати учиться мне?
Эдион засмеялся, затем шевельнул пальцами левой руки. Три пальца были искривлены.
– Память об адарланских лагерях, где я обучался. Я с недостаточным почтением ответил одному младшему командиру, и этот придурок сломал мне пальцы. Потом еще раз, поскольку я высказал ему все, что о нем думал.
Аэлина восхищенно присвистнула. Храбрость у Эдиона сочеталась с бунтарским духом. Как же ошибался адарланский король, думая, будто приобрел себе верного вассала. Гордость за брата смешивалась с легким чувством стыда за себя.
Тем временем Эдион сбросил рубашку, обнажив свой мускулистый живот и жуткого вида шрам, тянущийся от ребер до пупка.
– Битва при Розамеле. На меня бросились с громадным охотничьим ножом. Лезвие все в зазубринах, а самый конец еще и загнут. Этот поганец ударил меня под ребра и потом располосовал мне шкуру до самого пупа.
– Представляю. Как он еще тебе кишки не выпустил?
– Повезло. Он собирался, но я сумел вывернуться. Неплохой был урок. С тех пор я оценил важность доспехов.
Они снова забыли о времени. Попивая вино, они рассказывали друг другу о ранах, полученных за годы разлуки. Аэлина решилась снять костюм и показать ему израненную спину и прихотливые узоры татуировки, которыми она прикрыла шрамы Эндовьера.
Когда она снова уселась на диван, Эдион показал ей особо значимый шрам, полученный в первом бою. Адарланский король «наградил» его мечом Оринфа. Мечом ее отца.
Хромая, Эдион отправился в свою комнату и вернулся с мечом в ножнах.
– Этот меч принадлежит тебе, Аэлина, – хрипло произнес Эдион.
Она шумно сглотнула. При виде отцовского меча у нее сжалось сердце. Аэлина кусала губы, чтобы не заплакать. Меч Оринфа – с ними. Традиция не прервалась.
– Нет, Эдион. Теперь он твой.
Он по-прежнему держал ножны на вытянутых руках.
– Я был всего лишь хранителем.
– Он принадлежит тебе, – повторила Аэлина. – Больше никто не заслуживает права носить меч Оринфа.
Даже она.
Эдион вздрогнул и опустил голову.
– Излишек вина делает тебя сентиментальным, – засмеялась она.
Эдион бережно положил меч на столик и со всей силой плюхнулся на диван. Аэлина едва не слетела с подушки.
– Не ломай мою мебель, увалень!
Эдион взъерошил ей волосы, потом с наслаждением вытянул свои длинные ноги и вздохнул.
– Десять лет не виделись, а твое отношение ко мне ничуть не изменилось. И это – моя любимая сестра!
Аэлина двинула ему локтем в ребра.
Прошло еще два дня. Аэлина по-прежнему куда-то исчезала и возвращалась, густо забрызганная грязью. Пахло от нее так, словно она побывала у Хелласа в гостях. Эдион сердился, топал ногами, но изменить ситуацию не мог. Ему осточертели прогулки по крыше. Стены комнаты начинали его теснить, и он стал подумывать, не перебраться ли ему на первый этаж, где все-таки просторнее.
По правде говоря, дело было не в тесноте жилища Аэлины. Эдион не любил замкнутых пространств. Его тянуло в лес, в простор полей. Он соскучился по свежему ветру, ударяющему в лицо. С каким бы удовольствием он бы сейчас оказался в военном лагере легиона Беспощадных. Как давно он не видел своих бойцов, не сидел с ними у костра, не смеялся рассказам о чьих-то похождениях. Прежде, когда солдаты начинали рассказывать о доме и семьях, Эдион втайне им завидовал. Теперь все изменилось. Он не одинок. У него есть семья. Его Аэлина. И дом есть.
Вот только торчать взаперти ему все тяжелее и тяжелее.
Эдион чувствовал себя волком, посаженным в клетку. Скорее всего, он и выглядел так, ибо Аэлина, вернувшись после очередной таинственной отлучки, остановилась и выпучила глаза.