На животе Астерины грубыми, отвратительными буквами было выжжено одно слово: «НЕЧИСТАЯ».
– Она поставила на мне клеймо. В том же очаге, где сжигали мою дочь, она раскалила железный прут и сама начертила каждую букву. Потом сказала, чтобы впредь я даже не мечтала снова зачать Черноклювую ведьму. Любой смертный мужчина, увидев это клеймо, сразу убежит от меня без оглядки.
Восемьдесят лет. Восемьдесят лет Астерина хранила эту тайну. Но ведь Манона видела ее голой…
Видела, но давно, в их детстве. У взрослых ведьм не было привычки раздеваться друг перед другом или мыться вместе.
– О моем позоре знали только Соррель и Васта… Соррель оказалась невольной свидетельницей. Она вступилась, умоляла бабушку пощадить меня. Но та сломала ей руку и приказала убираться вон… Этим мои мучения не кончились. Твоя бабушка выбросила меня в снег и велела куда-нибудь уползти и там сдохнуть. Соррель меня нашла. Она позвала Васту, и они отнесли меня в гнездо Васты. Было у нее свое укромное местечко в недрах горы. Там они несколько месяцев меня выхаживали… Я болталась между жизнью и смертью… Но однажды я проснулась и решила, что буду бороться за свою жизнь.
Я стала упражняться. Я исцелила свои раны и набралась сил. Больше, чем прежде. Я перестала думать о случившемся. Еще через месяц я отправилась охотиться на крошанских ведьм, убила троих и принесла в крепость шкатулку с их сердцами. Если твоя бабушка и удивилась, что я выжила, она не показала виду. В тот вечер ты вернулась с задания. Ты подняла тост в мою честь, сказала, что гордишься мною и назначаешь меня своей первой заместительницей.
Манона не поднималась с колен и не чувствовала, как от влажной земли намокают ее доспехи. Она продолжала смотреть на уродливое клеймо.
– Я так и не вернулась к тому охотнику. Не знала, как объяснить ему случившееся со мною. Боялась, что и он выгонит меня из хижины.
У Астерины дрожали губы.
– Раз в несколько лет я пролетала над его хижиной, чтобы… просто посмотреть. – Она вытерла глаза. – Он так и не женился. Я видела, как постепенно он старел. И потом, уже состарившись, он сидел на крыльце хижины и смотрел в небо. Как будто ждал кого-то.
Манона ощутила странную боль в груди, словно там, внутри, что-то ломалось и осколки расползались по всему телу.
Астерина села в яркий цветочный ковер и принялась одеваться. Она и сейчас плакала, но беззвучно. Манона не знала, как вести себя с двоюродной сестрой. Говорить ласковые слова и утешать она не умела.
– А потом я вообще на все плюнула, – снова заговорила Астерина. – На все и на всех. Стала ко всему относиться как к шутке и развлечению. Меня уже ничего не пугало.
Вот откуда ее дикость, ее необузданная свирепость… Они рождались, не зная свободы. С ранних лет их сердца наполнялись безысходным отчаянием, заглушить которое можно было лишь такой же отчаянной жестокостью и кровавыми развлечениями.
Астерина застегнула все пуговицы своих доспехов.
– Но я поклялась себе, что стану твоей достойной заместительницей. Я знала, что буду служить тебе, но не твоей бабушке. Не напрасно она прятала меня от тебя. Знала, что ты вступилась бы за меня. Она видела в тебе то, что ее пугало… Но я ее больше не боялась. Я ждала и служила тебе. Как умела.
Помнится, бабушка долго не могла смириться с тем, что Манона выбрала Аброхаса. Если бы ее дракон не совершил обязательный перелет между Омагой и Северным Клыком, верховная ведьма вполне могла бы приказать убить свою внучку. Тогда отряд Тринадцати был готов прорываться с боем.
– Соррель, Васта и я… мы давно знали, на что способна твоя бабушка. Молчали лишь потому, что не хотели подвергать тебя опасности. В тот день, когда ты спасла Петару от гибели, не дав ей разбиться о камни… не ты одна понимала, зачем бабушка приказала тебе убить пленную крошанку.
Астерина тряхнула волосами, убирая их со лба.
– Манона, я тебя умоляю, заклинаю… считай, как хочешь. Не позволяй своей бабушке и этим смертным мерзавцам делать из наших ведьм сосуды для порождения чудовищ. Это не должно продолжаться. Нужно каким-то образом исправить то, что они уже успели сотворить… Пожалуйста, помоги мне разрушить их замыслы.
Манона пыталась сглотнуть, но пересохшее горло стиснула судорога.
– Мы не настолько сильны, чтобы открыто сопротивляться герцогу и его прихвостням. Если мы выступим против них, они нас убьют.
– Знаю. Мы все знаем. Это мы тогда и хотели тебе сказать.
Манона смотрела на доспехи Астерины. Она и сейчас видела отвратительное клеймо на животе двоюродной сестры.
– Так вот почему ты себя так вела.
– Я себя не оправдываю. Не буду отрицать: ведьмино потомство – моя слабость.
Только сейчас до Маноны дошло, почему бабушка десятки лет требовала, чтобы она отдалила от себя Астерину.
– Я не считаю это слабостью, – возразила Манона.
Она оглянулась через плечо. Аброхас нюхал цветы и блаженно урчал.
– Ты восстановлена в прежней должности.
– Манона, прости меня, – склонив голову, прошептала Астерина.
– Тебе не за что просить прощения… Скажи, а есть еще ведьмы, с кем бабушка обошлась схожим образом?
– В нашем отряде нет. Но в других шабашах есть. Почти все они выбирали смерть, когда твоя бабушка изгоняла их из клана.
И это скрывалось от Маноны. Ведьмы боялись ей сказать. А бабушка врала.
Манона повернула голову к западу, опять вспомнив слова Элиды о надежде. Надежде на лучшее будущее. На возвращение родины.
Не послушание, жестокость, дисциплина, а надежда.
– Мы должны действовать очень осторожно, – сказала Манона.
Золотые крапинки в глазах Астерины вспыхнули.
– Что ты задумала?
– Отъявленную глупость.
Глава 64
Рован почти не запомнил мучительного возвращения в Рафтхол. Когда они достигли города и, выбирая тихие обходные улочки, двинулись к жилищу Аэлины, раненый фэйский воин уже наполовину пришел в себя. Кровать представлялась ему самым желанным местом, добравшись до которого он куда-то провалился.
Очнулся он поздно вечером. Этого дня или следующего – Рован не знал. По обе стороны от него сидели Аэлина и Эдион.
– До солнцестояния осталось всего шесть дней, – говорила она брату. – К тому времени у нас все должно быть готово.
– Ты хочешь, чтобы Ресс и Брулло оставили для тебя открытой какую-нибудь незаметную боковую дверцу?
– Эдион, не прикидывайся глупцом. Я появлюсь через парадный вход.
Иного Рован от нее и не ждал. Он даже застонал, ощущая непривычную сухость во рту и тяжесть языка.
Аэлина сразу же наклонилась к нему:
– Как ты себя чувствуешь? – Она потрогала его лоб. – Жара нет.
– Я в лучшем виде, – проворчал Рован.
Рука и плечо у него болели до сих пор. Ничего, он выдерживал боль и посильнее. А ослабел он так от большой потери крови. Он никогда не терял столько крови, да еще так быстро. На Вендалине этого не случилось бы. Рован взглянул на Аэлину. Лицо у нее было бледным и изможденным, на скуле красовалась царапина, а поперек шеи тянулись четыре борозды.
Надо будет найти эту ведьму и убить.
Услышав о его намерении, Аэлина улыбнулась:
– Раз ты думаешь о расправе, значит дело идет на поправку.
Она хотела пошутить, однако слова давались ей с трудом, а глаза подозрительно блестели. Рован протянул здоровую руку и стиснул ей пальцы.
– Прошу тебя, больше так не делай, – прошептала Аэлина.
– Хорошо, в следующий раз я вежливо попрошу их не стрелять в нас с тобой.
У Аэлины дрогнули губы. Она уткнулась лбом в здоровую руку. Превозмогая боль, Рован погладил ее по волосам. Кое-где на них еще оставалась грязь и следы крови. Должно быть, не успела нагреть воды и как следует вымыться.
Эдион кашлянул. Рован повернулся в его сторону:
– Мы с Аэлиной говорили про освобождение магии и устранение короля вместе с Дорином.
– Вы мне завтра расскажете.
У Рована вдруг схватило голову. Он не знал, как объяснить им, что «адский огонь» – вещество страшной разрушительной силы. Что им его опыт? Сколько ни говори о непредсказуемых последствиях, они сделают по-своему. Без магии он бессилен чем-то помочь… А люди, надо отдать им должное, научились жить и без магии.
Эдион зевнул и сказал, что отправляется спать.
«Не умеешь ты играть», – подумал Рован.
– Эдион, спасибо тебе.
– Всегда рад помочь, брат, – ответил генерал и вышел.
Аэлина смотрела на обоих и хмурилась.
– Ну что? – не выдержал Рован.
– Раненый, ты становишься удивительно любезным.
Ровану было тяжело видеть слезы в ее глазах. В ином месте, где магия не подавлена, Аэлина испепелила бы этих ведьм.
– Вымойся ты! – рявкнул он. – Я не буду спать рядом с тобой, пока не смоешь с себя всю ведьмину кровь.
Аэлина пригляделась к своим ногтям. Там еще оставались следы грязи и голубой крови.
– Странно. Я уже раз десять руки мыла.
Она встала.
– Ну скажи, зачем ты ее спасла?
Аэлина провела рукой по волосам. Рован только сейчас заметил у нее повязку на левой руке. Он не помнил, чтобы ее ранили. Ровану отчаянно захотелось притянуть Аэлину к себе и внимательно осмотреть рану.
– Видишь ли, та ведьма с золотистыми волосами, Астерина… Она выкрикнула имя Маноны… совсем как я – твое.
Рован замер. Его королева смотрела в пол, словно вспоминая поединок с Маноной.
– Как я могла убить Манону, если для Астерины она – целый мир? Даже если она мой враг. – Она пожала плечами. – Я думала, что ты умираешь. Из чувства мести позволить умереть и ей… мелко это как-то. И потом… – Аэлина усмехнулась. – Она потрясающе сражалась. Мне стало обидно, если она упадет и разобьется в этом дурацком ущелье.
Рован улыбнулся. Он впитывал облик своей королевы – бледной, уставшей, в грязной одежде и со следами поединка. Но она стояла, расправив плечи, с гордо поднятой головой.
– Я горжусь, что служу тебе, – прошептал он.
Ее губы дрогнули, глаза блеснули серебром.