— Королевы Эбенового Ассскави большше нет, — очень тихо прошипела она. — Но та, что есссть Сссердце Кэйлеера, та, что есссть Ведьма, живет.
— А я говорю, ты примешь доход, который я тебе назначил! — зарычал Сэйтан.
Они с Сюрреаль гуляли по одному из садов Зала. Повелитель наивно считал задачу, стоящую перед ним, совсем простой, способной немного занять его на то время, пока Деймон не вернется из Цитадели.
Сюрреаль взъярилась в ответ:
— Мне не нужны никакие деньги от тебя!
Он остановился и повернулся к ней:
— Так ты принадлежишь к нашей семье или нет?
Она подошла к Повелителю так близко, что едва не наступила ему на ногу.
— Да, я — член этой семьи, но…
— Тогда возьми уже проклятые деньги! — заорал он.
— Почему?! — крикнула она в ответ.
— Потому что я тебя люблю! — взревел Сэйтан. — И хочу отдать тебе хотя бы это!
Сюрреаль выругалась.
Огни Ада, почему все его дети так упрямы?!
Сэйтан сделал над собой усилие, загоняя гнев поглубже.
— Это подарок, Сюрреаль. Пожалуйста, прими его.
Она заправила длинные черные волосы за уши.
— Что ж, если ты так это себе представляешь…
Где-то вдали одинокий волк разразился чередой коротких подвываний и тявканья, отдаленно напоминающего собачье.
— Это не Сероклык, — произнесла Сюрреаль.
Сэйтан напрягся.
— Нет. Это один из членов стаи северных лесов.
В ее глазах отразилось беспокойство.
— Один из них вернулся? Почему он так странно воет?
— В Тигре используются барабаны, чтобы передавать сообщения — в основном для объявления забав вроде танцев или неофициальных собраний, — рассеянно отозвался Сэйтан. — Волков очень заинтересовала эта система, поэтому они в итоге разработали свою.
Подвывания и тявканье повторились в той же последовательности.
— Сероклык мог бы и упомянуть об этом на досуге, — проворчала Сюрреаль. — Что означает этот сигнал?
— Что есть сообщение, которому нужно уделить внимание.
Одинокий волк завел новую песню. К нему присоединился еще один. И еще. И еще.
Слушая ее, Сэйтан начал плакать — и смеяться. Существовала лишь одна причина, по которой волки пели вот так.
Сюрреаль схватила его за руку:
— Дядя Сэйтан, в чем дело?
— Это песня радости. Джанелль вернулась.
Была ранняя осень. Миновал почти год с тех пор, как он впервые пришел в Кэйлеер.
Деймон осторожно приземлился на маленьком Экипаже на луг и вышел. У самого края его ждал Ладвариан.
На протяжении долгих недель он неистовствовал и просил, умолял и ругался. Толку не было никакого. Дрейка настаивала, что она попросту не знает, где именно родство спрятало Джанелль. И еще она уверяла его, что исцеление — процесс очень сложный и трудоемкий, а присутствие сильного мужчины — да еще испытывающего весьма противоречивые чувства — может помешать. В конце концов, выйдя из себя, она предложила, чтобы он занялся чем-нибудь полезным.
Поэтому Деймон погрузился в работу. И каждый вечер он писал письмо Джанелль, рассказывая ей о том, как прошел день, изливая на страницы всю свою любовь. Два или три раза в неделю он отправлялся в Цитадель, где нещадно изводил Дрейку.
Теперь, наконец, Деймон получил новое сообщение. Родство сделало все, что было в их силах. Исцеление еще не завершено, но на все остальное потребуется время, и теперь ей следует находиться в теплой человеческой берлоге под неусыпной заботой.
Поэтому ему было сказано, куда доставить Экипаж, который отвезет Джанелль обратно в Зал.
Деймон прошел через луг и остановился в нескольких футах от Ладвариана. Шэльти совсем исхудал, однако в его ярких карих глазах сияло торжество — и настороженность.
— Ладвариан, — с подобающим уважением поздоровался Деймон.
«Деймон, — отозвался пес, беспокойно дернувшись. — Человеческие самцы… Некоторые человеческие самцы уделяют слишком много внимания тому, что снаружи».
Поняв смысл завуалированного предупреждения, Деймон распознал и скрывающийся за ним страх. Теперь он понял, почему они не позволили ему прийти раньше — боялись, что он может не выдержать увиденного. Они и сейчас этого боялись.
— Для меня это не имеет значения, Ладвариан, — мягко произнес он. — Это не имеет значения.
Шэльти пристально посмотрел на него:
«Она очень хрупка».
— Я знаю.
Дрейка вдалбливала это в него несколько дней, прежде чем разрешила отправиться в путь.
«Она много спит».
Деймон сухо улыбнулся:
— Я почти не спал.
Удовлетворенный, Ладвариан повернулся:
«Сюда. Будь осторожен, здесь много охранных паутин».
Оглядевшись, Деймон действительно заметил спутанные сети, способные затянуть разум человека и вовлечь его в странные сны или невообразимые кошмары.
Он шел очень осторожно.
Они пробирались по лесу несколько минут, пока не вышли на тропинку, приведшую к укрытию Ведьмы. Огромный шатер был разбит вдали от воды. Цветная ткань надежно оберегала от солнечных лучей, но при этом свободно пропускала воздух.
Ближе к воде Деймон увидел несколько нескладных песочных замков. Наблюдая за тем, как Каэлас пытается выровнять их стены своей огромной лапой, он невольно улыбнулся.
Полог шатра был откинут, открывая взору спящую внутри женщину. Ее ноги окутывала длинная разноцветная юбка. Рубашка цвета аметиста была распахнута, обнажая тело до пояса.
Деймон бросил один взгляд внутрь и стремительно бросился прочь от палатки.
Он остановился в нескольких ярдах, пытаясь вспомнить, как нужно нормально дышать, и уговаривая свой желудок не расставаться с содержимым.
Представители родства сделали все, что было в их силах. Они отдали многие месяцы целенаправленной, единой веры, чтобы завести исцеление так далеко. Деймону не хотелось даже думать о том, на что Джанелль была похожа, когда они принесли ее сюда.
Он почувствовал, как к нему нерешительно подошел Ладвариан. Поскольку Шэльти видел, как она выглядела раньше, ему, скорее всего, не трудно было понять реакцию бывшего Консорта.
— Ладвариан…
«Она поднялась из целительной паутины слишком рано, — горьким, обвиняющим тоном произнес пес. — Из-за тебя».
Деймон медленно повернулся. Его сердце истекало кровью от умело нанесенного словесного удара.
«Мы пытались сказать ей, что ты не пострадал. Пытались убедить, что ей необходимо как можно дольше оставаться в исцеляющих паутинах. Пытались доказать, что Стра… что Терса обязательно скажет тебе, что она вернется, что Повелитель позаботится о своем щенке. Но она твердила, что тебе больно и что она обещала. Она оставалась в паутине ровно столько, чтобы залечить все свои внутренние органы, а затем проснулась. Но когда она увидела…»
Деймон закрыл глаза. Нет. Благая Тьма, только не это. Ей было больно, она страдала… Но этого бы не произошло, если бы Джанелль осталась в исцеляющих паутинах.
— Терса говорила мне, — надломленным голосом произнес он. — Снова и снова. Но… все, что я знал наверняка… Джанелль обещала, что выйдет за меня замуж, а сама оставила меня… — Он не мог продолжать.
«Возможно, нам следовало сказать тебе самим, — неохотно признал Ладвариан после долгой паузы. — Мы не думали, что люди поверят в то, что она способна исцелиться, по крайней мере твердо, без сомнений. Но может быть, если бы мы рассказали тебе про паутины, ты бы поверил».
Вряд ли. Как бы сильно он ни стремился поверить, все равно закрались бы сомнения — и уничтожили бы то, что ему больше всего на свете хотелось сохранить.
— Терса говорила мне, что все будет хорошо. Я не слушал.
Снова пауза.
«Трудно слушать, когда угодил лапой в капкан».
Это понимание, прощение причинило новую боль. Он вгляделся в глаза шэльти, желая услышать правду.
— Ладвариан… я ее искалечил?
«Нет, — мягко отозвался четвероногий Предводитель. — Она исцелится, Князь. С каждым днем ей становится все лучше и лучше. Просто потребуется больше времени».
Деймон вернулся к палатке, шагнул внутрь.
В этот раз он видел только Джанелль.
«Она вся здесь», — взволнованно произнес Ладвариан.
Кивнув, Деймон снял туфли и пиджак, а затем осторожно вытянулся рядом с девушкой, опершись на локоть, чтобы смотреть на нее. Он протянул руку к коротким золотистым волосам, боясь прикасаться даже к ним. Она была такой хрупкой. До ужаса хрупкой. Но живой.
«Нам пришлось обрезать ее мех».
Учитывая состояние Джанелль, это было весьма практичное решение проблемы прически и мытья — по крайней мере, для родства.
Его пальцы легонько погладили впалую щеку. Ее лицо, пусть страшно исхудавшее, было прежним.
Только теперь Деймон обратил внимание на Камень, покоящийся у нее на груди. Сперва он решил, что это Лиловый Сумрак. Затем, вглядевшись в глубины, Деймон увидел отблески Розового, Небесно-голубого, Опала, Сапфира, Зеленого и Красного, Серого и Эбеново-серого. И намек на Черную искру.
«Он называется Рассветный Сумрак, — произнес Ладвариан. — Второго такого Камня нет».
С этими словами шэльти ретировался, оставив Деймона с ней наедине.
Он смотрел на Джанелль, пока она спала. Просто смотрел. Через некоторое время он осмелел и позволил своим пальцам исследовать ее тело.
Ладвариан был прав. Она вся была здесь. Однако от нее остался лишь тонкий слой кожи, натянутый на органы и кости.
Коснувшись указательным пальцем соска, Деймон замер, подумал о распахнутой рубашке… и перевел взгляд на пляж, где рядом с Каэласом стоял Ладвариан. Оба наблюдали за ним.
«Она не знала, что я приду, верно?» — проницательно спросил Деймон.
«Нет», — отозвался Ладвариан.
Не было нужды спрашивать почему. Если бы он не сумел принять увиденное, представители родства попросту умолчали бы о его визите, и потом Ладвариан отвел бы ее в другое место, к кому-то другому, чтобы исцеление продолжалось в холодные зимние месяцы.
Он знал, каким будет его ответ на их сомнения. Он любил Джанелль и хотел только одного — быть с ней. Однако, несмотря на то, что сказал Ладвариан… или потому, что он так сказал… Деймон уже не был уверен в том, что по-прежнему нужен ей.