— Эй, Женевьева! — До нее донесся голос Монтерея. Он выглядывал из окна на первом этаже.
Закари положил руку ей на плечо.
— Опять он. Я хочу поговорить с тобой наедине, Женевьева.
— Ты идешь? — крикнул Монтерей.
— Да, я сейчас приду. Закари нахмурился:
— Будь с ним осторожна. Встретимся завтра днем в Люксембургском саду.
— Этот человек пристает к тебе, Женевьева? — заорал Монтерей.
— В два часа, — сказал Закари. — Я буду у Циклопа, у фонтана Медичи.
— Не думаю, что смогу. — Женевьева сбросила его руку со своего плеча.
— Хочешь, я выйду и проучу его? — снова послышался голос Монтерея.
— Нет, я уже иду.
— Хорошо, до завтра. — Закари быстро удалился.
— Я не договаривалась с тобой. Ты это знаешь!
— Я буду ждать, — бросил он через плечо.
В гостиной гремела музыка в исполнении джазового ансамбля, к которому присоединились музыканты, игравшие на барже. Комната была завешана африканскими и египетскими масками. Повсюду стояли пальмы в фарфоровых горшках. Ползучие растения обвивались вокруг витиеватых мраморных колонн. Настенные фрески изображали египетских богов, золотая статуя фараона вполне могла быть извлечена прямо из гробницы Тутанхамона. Толпа танцевала чарльстон.
— Хотите потанцевать? — спросил Монтерей.
— Только не сейчас. — Женевьева все еще чувствовала странную слабость. — Вы не видели Лулу?
— Нет. А как насчет того, чтобы побродить по дому?
— Я не знаю. Мне надо возвращаться.
— Да ладно вам. — Он склонился к ней, прошептал на ухо: — Неужели вам ни капельки не любопытно, что это за место?
— Ну…
Он положил руку ей на талию и увлек в холл.
— Знаете, что я всегда говорю в подобных случаях? Единственный способ избавиться от искушения — это поддаться ему.
— Разве это сказал не Оскар Уайльд?
— Умная девочка, — откликнулся Монтерей. — Пойдемте. Возможно, нам посчастливится, и мы найдем Лулу.
Поднимаясь по широким дубовым ступеням, она снова подумала о том, как сильно пьяна. Ступенек становилось все больше и больше, она подняла голову и посмотрела наверх. Невероятное количество ступенек. Словно Женевьева взбиралась на высокую гору.
— Оскар Уайльд в какой-то степени мой кумир, — говорил Монтерей. — Он лучше кого-либо, живого или мертвого, в блеске острейшего ума, в сочетании утонченных чувств. Каким-то образом он никогда не надоедает. «Портрет Дориана Грея» — просто блистательное произведение. Я немного похож на него, вам не кажется?
— На Уайльда?
— На Дориана Грея.
На верху лестницы Женевьева обернулась, чтобы взглянуть на него.
— Что вы хотите этим сказать? — Вдруг у нее перехватило дыхание.
— Что случилось? — спросил Монтерей.
— Смотрите?
С потолка свисал скелет, одетый в желтый дождевик, изо рта у него торчал презерватив. Монтерей усмехнулся:
— Вот это да. Вам не кажется это забавным?
— Это просто ужасно. — Женевьева собиралась сбежать вниз по ступенькам, но он преградил ей дорогу.
— Он умер в Париже. Я имею в виду Уайльда. В отеле «Эльзас» на рю де Бёю-Ат. Знаете, какими были его последние слова? Глядя на безвкусные обои, он сказал: «Они меня убивают. Кому-то из нас придется уйти». По всей вероятности, обои победили писателя.
— Я ухожу. — Женевьева попыталась пройти мимо Гая, но он по-прежнему стоял у нее на пути.
— Вам понравился мой набросок черепа? — Теперь Монтерей понизил голос и говорил шепотом. — Вы сохранили его? Я очень надеюсь, что да.
— Но вы сказали, что это шутка!
— Это был подарок, моя милая. Специально для вас.
— О чем вы говорите?
— Вы прекрасно знаете.
Собрав силы, Женевьева отпихнула его в сторону. Когда она сбежала вниз, из комнаты на первом этаже неожиданно выскочила Лулу и схватила ее за руки. Она где-то потеряла свой тюрбан и была босой.
— Милая моя, ты должна это увидеть!
— Лулу, где ты была? Нам нора ехать.
Но Лулу тянула ее за собой.
В центре выложенного бирюзой пола находилось углубление, в нем располагалась просторная ванна, там лежали четверо обнаженных людей, две женщины и двое мужчин. Одним из них оказался Норман Беттерсон. В дальнем конце обнаженная пара сидела на краю, болтая ногами и распивая коктейли, еще одна обнаженная пара сжимала друг друга в страстных объятиях в углу, частично скрываясь от взглядов за широкими листьями тропического растения.
— Пойдем, Виви. — Лулу развязывала завязки на своем платье.
— Чей это дом? — Женевьева изо всех сил старалась не смотреть.
— Что? — Лулу боролась с застежками.
— Я спросила, чей это дом?
— Какой-то американки с забавным именем, — откликнулась Лулу. — Но в любом случае кому до этого есть дело?
— Не бойтесь скелета, — послышался сверху голос Гая. — Это всего лишь маленькая девочка. Я позаимствовал ее из магазина медицинских товаров.
— Ну, пойдем же! — хохотала Лулу. — Чего ты ждешь?
В квартире было темно и тихо. Женевьева, стараясь не шуметь, закрыла входную дверь, скинула туфли и на цыпочках прокралась в комнату. Наполовину раздевшись, села на кровать, бездумно уставилась в пространство. Она дома, все осталось позади, так почему же она не чувствует себя в безопасности? Почему ей просто не посмеяться над событиями прошедшего вечера, почувствовав облегчение оттого, что Роберт быстро уснул, а затем самой улечься в кровать?
И тут в дверь два раза постучали.
— Женевьева? — Роберт подергал дверную ручку. — Заперто! Зачем ты запираешься от меня?
— Дорогой мой, это не имеет к тебе никакого отношения. Я всегда запираю на ночь дверь. Это всего лишь привычка.
— Привычка? Немедленно открой.
Она громко зевнула.
— О, Роберт, а не может это подождать до утра? Я так сладко спала.
— Вздор. Не прошло и пятнадцати минут, как ты вошла в квартиру. Я слышал.
— Я так устала, что просто без сил упала на кровать и уснула.
Скрипнула половица. Может быть, он возвращается в свою комнату?
— Сейчас пятый час, Женевьева!
— Господи, неужели? Тогда понятно, почему я так устала. — Она скинула белье и потянулась за ночной рубашкой. — Ложись спать, дорогой. Я совершенно разбита.
— Женевьева! — Его голос сорвался на крик. — Я приказываю тебе немедленно открыть дверь.
Затем послышался глухой удар, словно он ударил в дверь кулаком. Или головой.
— Хорошо, я иду. Только успокойся. — Она старалась говорить ровным тоном, успокаивала дрожь в руках, поворачивая ключ в замке.
Роберт был очень бледен. Его кулаки сжимались и разжимались. И в то же время он казался каким-то потерянным. Он не мог дать волю своей ярости теперь, когда дверь открылась, и они оказались лицом к лицу.
— Где ты была?
— Ты же знаешь, я была на вечеринке с Лулу.
— Все это время?
— Потом мы пошли на другую вечеринку. Я хотела вернуться домой, но очень беспокоилась за нее. Она вечно попадает в неприятности. Понимаешь, она слишком много выпила.
Он вздохнул и взъерошил волосы.
— Хочешь войти? — Она изо всех сил старалась говорить ласково, хотя это было нелегко.
— Спасибо. Хочу. — Он шлепал по ее комнате, засунув руки глубоко в карманы халата. — Если честно, Женевьева, мне ужасно надоело твое чересчур независимое поведение.
— Это больше не повторится, я обещаю. — Она смотрела на свои ладони, уговаривая себя: «Иди к нему, обними его, смягчи его гнев», — но по-прежнему сидела на том же месте и кусала ногти.
— Я не хочу, чтобы ты шлялась по городу вместе с Лулу. Хватит.
— Да, конечно. — Это был единственный способ положить конец пытке. Подойти к нему и покончить с пустыми разговорами.
— Мне интересно, что это за жена, которая разгуливает по городу без мужа до четырех утра?
— Я так виновата, Роберт.
Теперь Роберт подошел к ней. Он толкнул ее на кровать и, взобравшись на нее, широко раздвинул ее ноги. Его губы целовали ее шею, она ощущала прикосновение жестких усов, слышала его вздохи. Неумелая возня с халатом, и его рука пробралась под ее ночную рубашку, оказалась у нее между ног. Она заплакала, беззвучно, не желая, чтобы он услышал ее плач, наваливаясь на нее всей тяжестью тела.
«Пусть это произойдет, — уговаривала она себя. — Пусть произойдет. Скоро все закончится, он уйдет, а ты сможешь заснуть».
Казалось, что она изнемогает под его весом. Затем он вошел в нее, и она уже не могла спрятаться. Он целовал ее лицо. Кровать принялась отбивать привычный такт. Тук-тук. Так всегда было у них с Робертом. Но сегодня ночью что-то изменилось. Возможно, стало еще более механическим. Ушла нежность. Вероятно, что-то изменилось в ней самой.
— Я боюсь, — прошептала самой себе Женевьева, когда Роберт, наконец, ушел к себе. — Мне очень страшно. — Она лежала на своей половине кровати, сжавшись в комок, комкая в кулаке простыню и не в силах уснуть.
В день, когда должны были делать школьные фотографии, сиятельная Женевьева Сэмюэл проснулась и обнаружила на подбородке прыщик.
— Какое это имеет значение? — Ирэн Николас сидела на соседней кровати. — Это всего лишь дурацкая фотография.
— Это невразумительный довод. — Женевьева прижгла прыщик одеколоном и поморщилась. — О, смотри, я сделала еще хуже.
— Какой довод? — Тут Ирэн понимающе улыбнулась. — Ах, я понимаю. Ведь дело в том мальчике, правда? Ты знаешь, о ком я говорю. Это сын фотографа, Александр? Если честно, Дженни, в нем нет ничего особенного.
Женевьева опустила карманное зеркальце, махнула рукой на прыщик.
— У него самые прекрасные карие глаза в мире.
— Такие глаза у всех щенков, — захохотала Ирэн. — И еще у коров.
Специальный помост был сооружен точно так же, как и в прошлом году. Деревянный стул с высокой спинкой стоял напротив черной бархатной занавески. Мистер Джилс возился с камерой, установленной на треноге, а его семнадцатилетний сын настраивал и регулировал мощные лампы.