Глава 26
В конце лета и начале осени 1190 года в порту Мессины царило волнение, которого Сицилия не знала за всю свою историю. Ричард выбрал эту гавань местом сосредоточения своего флота, которому предстояло доставить огромную армию крестоносцев на Священную землю.
Ежедневно из всех европейских стран прибывали новые корабли, чтобы присоединиться к тем, которые уже стояли на якоре. На суше возникли целые городки из шатров, флаги и вымпелы трепетали и блестели в прозрачном воздухе. На лугах и пастбищах острова паслись боевые кони, вьючные лошади, обозные мулы и Скромные ослики. Им следовало хорошо заправиться: следующий корм их ожидал только в Палестине, а это было далеко. Приезд Ричарда с войском на Сицилию породил суматоху и волнение. Добрый старый король Вильгельм, муж Джоанны Плантагенет, умер год назад. Новый король Танкред, племянник Вильгельма, не разрешил Джоанне вернуться в Англию вместе со своим приданым, как того требовал обычай. После короткой перепалки Ричард забрал приданое, а Джоанна отправилась к матери, которая вместе с принцессой Беренгарией Наваррской прибыла на остров и поселилась в старом полуразрушенном замке, в стороне от гавани и основного военного лагеря. Танкред счел разумным скрыть до поры свою ненависть к английскому королю и постараться извлечь из его пребывания максимальную выгоду. Прежде чем крестоносцы отплывут на Восток, он, Танкред, надеялся не только вернуть приданое в полном объеме, но и порядком разбогатеть.
Сицилийцы были очень довольны: шла бойкая торговля всем и вся. Каждый бочонок вина, каждый мешок зерна, любые овощи и фрукты приносили десятикратную, против обычной, прибыль. Любой корабль — даже ветхий и дырявый — можно было продать или сдать в наем. Любое животное — даже очень старое и хилое — ценилось на вес золота. А король Англии уже скупал леса. Кто-то предупредил его, что в Священной земле чрезвычайно скудная растительность. Крепость Акра, возле которой Ричард намечал высадиться и вступить в первое сражение, находилась в центре пустынной полосы в одну милю шириной. Там не было ни кустиков, ни травы и уж подавно никаких деревьев. А потому он брал с собой на Сицилию стенобитные орудия, деревянные метательные машины, именуемые баллистами и швыряющие огромные камни, штурмовые лестницы и боевые башни, с трех платформ которых атакующие могли сражаться с защитниками крепостных стен. Повсюду на Сицилии звенели топоры лесорубов, визжали пилы, разрезавшие стволы на куски нужной длины.
Больше всех на острове хлопотал и вертелся, не зная отдыха, сам руководитель крестового похода. Ричард считал необходимым лично наблюдать за всеми приготовлениями, его интересовала каждая деталь предстоящей кампании. Он вставал с петухами и старался везде поспеть, во всем лично разобраться. В тот день, когда Альенора с Беренгарией и тремя дамами, сопровождавшими принцессу из Памплона, прибыли в гавань, Ричард только что вернулся из одного военного лагеря, где люди без всякой видимой причины стали болеть и часто умирать. И болезнь была какой-то странной: человек горел, как в огне, и в то же время трясся, как в лихорадке, не мог есть и жаловался на сильную боль в суставах, внезапно как будто поправлялся, но потом приступ повторялся, и человек начинал бредить. Этот лагерь был разбит в низине, рядом с болотом, и Ричард приказал переставить палатки повыше, полагая, что всему виною гнилой воздух. Один из докторов — почти в таком же недоумении, как и сам король, — признал, что есть недуг, известный под названием «малярия». Управившись с этим делом, Ричард выехал встречать мать и невесту, которых он сердечно приветствовал, но обнимать не стал и не подошел близко.
— Я имел дело с несколькими больными парнями и, возможно, ношу в себе заразу. Пока буду держаться поодаль, — объяснил он и, пообещав навестить их, как только помоется и переоденется, проводил до замка.
Прошла неделя, но Ричард так и не нашел времени выполнить свое обещание. Ежедневно мать и сын обменивались посланиями, приглашениями и извинениями, пока, наконец, Альенора, которой с каждым днем становилось все труднее уговаривать Беренгарию и оправдывать Ричарда, не послала ему приглашение, сформулированное в таких настойчивых выражениях, которые даже он не смог проигнорировать.
Ричард вспомнил об этом приглашении в самый последний момент — весь день его голова была занята другими вещами, — нехотя покинул гавань, где на большую галеру грузили заготовленные бревна. Проезжая по берегу, он заметил группу рыбаков, сгрудившихся вокруг какого-то предмета, вынесенного волнами на песок. Неизменное любопытство заставило его свернуть с дороги и приблизиться к рыбакам. Здесь он увидел, что их добыча — бочка с его личным клеймом. И тут Ричард вспомнил, что рано утром ветхая, дырявая ладья, на которой перевозили бочки с говядиной с одного корабля на другой, разбилась и затонула, причем так внезапно, что даже не успели спасти груз. К вечеру едва заметное морское течение сменило направление и прибило бочку к берегу. «Нет ли поблизости и остальных бочек?» — подумал Ричард и, заслонив глаза ладонью от косых лучей опускающегося за горизонт солнца и сощурившись, посмотрел на покрытую мелкой рябью поверхность моря — на безбрежное пространство из шелка с розовым и голубым отливом. И верно, там и сям можно было видеть покачивающиеся на волнах темные пятна.
Моментально из головы выскочили и Беренгария, и Альенора, и все остальное. Ричард стремглав помчался к ближайшей таверне, где рассчитывал найти несколько незанятых делом солдат, здесь он застал шестерых или семерых лучников из Кента, которые пили сицилийское вино, бранились и утверждали, что оно намного хуже английского эля. Через несколько минут они вместе с королем уже стояли у воды.
— Их может захватить любой, — крикнул Ричард. — Если мы не выловим бочки, это сделают вон те парни и нам же завтра продадут!
Он был слишком нетерпелив, чтобы ждать, пока волны вынесут бочки на берег, и зашел в воду по самые плечи. Некоторые последовали за Ричардом; к ним скоро присоединились сбежавшие отовсюду солдаты, которые, ожидая, когда бочки подплывут поближе, с шутками и смехом развлекались, поочередно окуная друг друга с головой в воду. Количество бочек на берегу, надежно охраняемых, постоянно росло. Внезапно кто-то из присутствующих, добродушно выругавшись, сказал:
— Будет чудесная жратва, ребята! Пока доедем до места, проклятая говядина достаточно просолится и без помощи морской воды.
— Когда проголодаешься, будешь жевать и радоваться, — заметил другой. — Мог бы съесть добрый кусок уже сейчас! По-моему, давно время ужина.
Время ужина!
Ричард знал: если он уедет, даже строго-настрого наказав, они, быть может, выловят еще одну или две бочки. Потом кто-нибудь скажет:
— Кажется, я больше не вижу, а ты, Том?
— Я тоже не вижу, — ответит Том, посмотрев на небо. — Нет, не вижу.
И они отправятся ужинать. Так уж устроены люди, ничего не поделаешь. Невозможно заставить их заглянуть дальше собственного носа, понять, что когда-нибудь в тяжелом положении один бочонок говядины может означать победу или поражение. Нет, он не мог доверить им одним доводить до конца это дело. Кроме того, он все равно опоздает, даже если отправится немедленно, а ему ведь еще нужно привести себя в божеский вид.
— Кто-нибудь из вас знает, где живет моя мать-королева? — Один из солдат поднял руку. — Тогда беги изо всех сил в лагерь и попроси от моего имени Уолтера дать тебе хорошую лошадь. Скачи галопом и сообщи дамам, чтобы меня не ждали. Объясни, чем я занят.
А в замке женщины готовили грандиозное пиршество. Вдовствующая королева Джоанна руководила приготовлением нескольких сицилийских блюд, которые ей пришлись по вкусу в период пребывания на острове; Беренгария и ее сводная сестра, маленькая ростом, хромая герцогиня Анна, не имея возможности объясниться с поварами, сами готовили отдельные наваррские кушанья. Затем дамы обучали менестрелей песням, которые, как помнилось Альеноре и Джоанне, особенно нравились Ричарду. За час до назначенного времени все было готово, и они удалились, чтобы помочь друг другу надеть лучшие платья и сделать прическу. Принцесса Беренгария была сама не своя. Она так долго страдала от безнадежной, казалось, любви к Ричарду, но чудо свершилось: он позвал ее, и она приехала. Однако до сих пор она видела его только мельком, неделю назад.
Они ждали и беспокоились за кушанья, которые могли остыть и перестоять, когда примчался посыльный Ричарда.
Альенора попыталась как-то преодолеть и смягчить наступившее всеобщее уныние.
— Подобные вещи случаются во время военной кампании, мои милые! Только истинный воин может пренебречь королевами и принцессой ради будущей победы. — Но ее жалкая попытка не вызвала улыбки у присутствующих, и Альенора попробовала еще раз: — Нам еще повезло, что у него хватило ума послать к нам гонца. В Пуату жил-был однажды рыцарь по имени Ольяк. Так вот, прогуливаясь как-то утром со своей дамой сердца по саду, он наткнулся на яблоню, почти вывороченную с корнями ветром. Поставив ее в вертикальное положение, он сказал даме: «Подержите пока яблоню, а я схожу за палкой и лопатой». Когда он вошел во двор замка, то встретил трех вооруженных всадников, которые рассказали ему, что их сеньор повздорил с другим сеньором и что они едут сражаться. «Подождите, — сказал Ольяк, — я надену доспехи и поеду с вами». И он отсутствовал три года.
— А она все это время держала яблоню, — заметила маленькая герцогиня, сверкнув глазами.
— Не совсем так, нет! В середине второго года яблоня, обращаясь к даме, сказала:
— Большое спасибо, но я уже прочно закрепилась корнями. Можете больше не беспокоиться.
Никакого результата. Беренгария даже не улыбнулась, хотя, как с удовлетворением отметила Альенора, сдержала слезы до тех пор, пока дамы не разбрелись после трапезы, которая прошла очень скучно, поскольку все ели без аппетита. Лишь тогда принцесса зарыдала. Она била кулачком по подушкам и кричала, что раз он не идет к ней, то завтра она сама отправится к нему.