— Рада вас всех видеть, — сказала она своим самым завораживающим голосом. — Аринбьёрн, ты, должно быть, уже слышал, что король Харальд еще не вернулся домой из похода на запад. Оставайтесь здесь до его прибытия, отдыхайте, ешьте и пейте после вашего плавания, которое, как я вижу, выдалось трудным. Очень хорошо, что ты решил приехать. — Забраться так далеко на юг от Сигнафюльки, добавила она про себя. В последнее время Аринбьёрн обычно жил там. Возвращаясь с севера, он на сей раз миновал их, хотя ему гораздо проще было завернуть прямо в нужный фьорд.
На квадратном лице старого воина появилось тревожное выражение.
— Боюсь, что я привез дурные новости для короля. Да избавит его Тор… то есть Христос, от встречи с врагами. — Он провел пальцем по груди — возможно, перекрестился, хотя это вполне мог быть и знак молота Тора.
Он говорил совершенно искренне, Гуннхильд знала это. Аринбьёрн был верен своей присяге и своему господину. Да, она знала и о том, что он не отказался от своего исландского друга, и о том, что Эгиль Скаллагримсон прислал ему длинную поэму, в которой благодарил Аринбьёрна и воздавал ему хвалы. Она даже слышала ее от мореплавателя, заучившего ее наизусть, — королева приказала ему прочесть стихи, пообещав полнейшую безопасность. Это был самый богатый подарок, какой один человек мог когда-либо сделать другому, поскольку поэма будет жить и имя Аринбьёрна в ней, доколе мир стоит. Но королева могла закрыть на это глаза. Даже должна была — хотя бы ради своих сыновей. Именно по ее совету Харальд позволил Аринбьёрну в основном проводить время дома. Таким образом король обрел в тех местах сильного вождя, который пользовался всеобщим уважением, во всем поддерживал его и при необходимости выступал в его защиту.
— С ним все в порядке, — успокоила Гуннхильд Аринбьёрна. — Он захватил богатую добычу, но затем его задержала погода. А сейчас он находится в море и вскоре должен прибыть.
Аринбьёрн, прищурившись, взглянул на нее. Его мощное тело слегка напрягалось. Легко было понять, что он задумался над тем, откуда она может это знать.
— Мне приятно это слышать, королева, — медленно произнес он.
Гуннхильд взмахнула рукой.
— Эй, рассаживайтесь, вы все. Будем пировать. — Хотя этот год и несколько предыдущих лет были скудными, Гуннхильд всегда следила за тем, чтобы в ее кладовых всего было в достатке.
Женщины принесли пиво и мед. Она позволила сидевшим на скамьях свободно разговаривать — люди короля расспрашивали вновь прибывших, а те задавали вопросы про то, как шла жизнь здесь. Когда же рога были осушены и снова наполнены, она прямо обратилась к Аринбьёрну, сидевшему на месте для почетных гостей:
— Расскажи мне все с начала до конца, старый друг.
Тот поерзал на скамье. Моряк, лесопроходец, земледелец, воин, вождь и судья людей, он тем не менее умел не слишком складно излагать свои мысли.
— Ладно, королева, — в конце концов начал он. — Я собрал войско и корабли, как и повелел мне король. Могу предположить, королеве ведомо, что нам надлежало нанести трондам мощный удар и с моря, и с суши. Клянусь, что взял людей, полностью заслуживающих доверия. Я считал, что наше нападение окажется для них полной неожиданностью. Но ярл Хокон, должно быть, имеет своих шпионов.
Да, конечно, имеет, думала Гуннхильд, хотя она и не знала, сколько их и хороши ли они. Там, на севере, обитала лиса… нет, ворон, черная птица Одина, обладающая сверхъестественной хитростью, острым глазом и быстротой, достаточной для того, чтобы вовремя предупредить всю стаю.
— Мы направлялись на север через Упдале, когда на нас напала какая-то банда, — продолжал Аринбьёрн, — не слишком многочисленная. Мы решили, что это были местные бонды. Нападение мы отбили и погнались за ними. Внезапно мы оказались в ущелье с высокими крутыми склонами. Они знали свою землю, а мы-то нет. В лесу, росшем по-над ущельем, было полно воинов, и они бросились на нас. Нам с трудом удалось пробить себе путь наружу — тем, кто уцелел, — и бежать. Я собрал парней вокруг себя, а не то все они кинулись бы наутек, сломя голову, и их переловили бы, как зайцев. Мы с боями выбрались к берегу, где нас должны были встречать корабли, совершавшие набег с моря. Половины из них мы недосчитались. Флот Хокона заманил их в ловушку в проливе между двумя островами точно так же, как его пешие ополченцы поймали мой отряд.
Рассказывая об этом, он дышал так шумно, что порой заглушал воющий снаружи ветер.
— Я очень сожалею, что приходится рассказывать о таких вещах, моя госпожа, но правда есть правда.
— Хорошо уже то, что существуют люди, которые, ничего не страшась, сообщают ее, — ответила Гуннхильд. — Завтра нам, возможно, стоит немного поговорить с глазу на глаз.
Когда на следующий день королева принимала Аринбьёрна в своем доме, ветер утих и дождь прекратился, но повис густой туман, сочившийся моросью. Сырость и темноту разгоняли свет ламп и пламя очага. Она указала гостю на кресло, а сама села напротив. На столе между ними стояли стеклянные кубки и бутылка с драгоценным заморским вином. Гуннхильд начала с похвал отваге и стойкости Аринбьёрна и повторяла их на все лады, пока тот не решился заговорить напрямик.
— Королева, — неохотно сказал он, — я не знаю, удастся ли нам свергнуть ярла Хокона. Не знаю.
— Мы можем измотать его, — заметила Гуннхильд, подталкивая воина к продолжению разговора.
— Но это в такой же мере измотает и нас самих. Да, трондам тяжело, но так же тяжело и жителям других частей Норвегии.
— Бонды ворчат, но они всегда были и будут чем-то недовольны.
— Это нечто большее. Я намеревался сказать королю… — Аринбьёрн осекся.
— Конечно, но сначала скажи мне. Мы можем говорить откровенно. Я думаю, что смогу помочь тебе подготовиться к тому, чтобы наилучшим образом высказать все это перед ним в присутствии еще сотни слушателей.
Аринбьёрн кивнул, расправил плечи, видимо, набираясь решимости, и сказал, запинаясь:
— В этом году на тинге в Гуле… Нет, ничего такого, что нельзя было сказать перед всеми. Но такие разговоры вели едва ли не все. Я и до того урывками слышал об этом. Но чтобы столь широко! Дело, по-моему, идет к восстанию. Ведь, наверно, многого я не слышал. Они же знают, что я человек короля Харальда.
И несмотря на это, они настолько доверяют ему, думала Гуннхильд. Поэтому и ей стоило поступать так же.
— Кого же они намереваются поставить королем? Хокона Сигурдарсона?
— Нет, конечно, нет. Бог дал право на это крови Харальда Прекрасноволосого. Но, в общем, разговор шел о двух его внуках, живущих на юго-востоке, или о Сигурде Великане, который сидит себе спокойно в Хрингарики… Королева, я не хочу ничего сказать против короля Трюггви или короля Гудрёда, ничего. Я рассказываю только о том, что слышал своими ушами, о чем разговаривает народ.
Гуннхильд кивнула. Для нее в этом не было ничего удивительного. Зато ее удручало то, что эти слова произнес именно этот человек.
— Да, это знак, — сказала она, — наподобие того кашля, который может предвещать кое-что похуже.
Аринбьёрна уже не нужно было подталкивать; дальше он говорил сам.
— Мне кажется, королева, что это изнурительная болезнь. Слишком много норвежцев устали, голодны, охвачены скорбью, злы. Я даже слышал разговоры о том, что сыновья Эйрика — неудачники, что языческие боги мстят им.
Она не могла более удерживать ярость:
— Да как они смеют!
Аринбьёрн между тем продолжал:
— И эти разговоры, королева, ходят не только среди низкорожденных. Многие знатные люди говорят то же самое. Об этом ты и твои сыновья должны знать даже лучше меня. — И наконец у него вырвалось: — Почему ни один из них до сих пор не завел себе королеву?
— Они не нашли ни одной девы, которой могли бы оказать такую честь. — Это был единственный ответ, который Гуннхильд могла ему дать.
— Ни одного дома, который счел бы такой союз за честь для себя, — ответил воин, привыкший постоянно рисковать своей жизнью. — Разве это неправда, королева? Многим ли великим домам они теперь могут доверять? Было бы крайне неблагоразумно свататься к деве, отец которой ненавидит жениха.
— Я знаю, — ровным голосом сказала Гуннхильд. Она говорила своим сыновьям то же самое и чуть ли не теми же словами.
— Прости меня, королева. Я наговорил лишнего.
Она ответила ему кривой, чуть ли не жалкой улыбкой.
— Вовсе нет. Скорее, я благодарна тебе за прямоту. То, что ты сказал, не выйдет за эти стены. Но каждое слово останется во мне.
Получив такое ободрение, Аринбьёрн решил сделать еще один серьезный шаг.
— Королева, я знаю, что на обеих сторонах имеются люди, которые с радостью взялись бы за посредничество для восстановления мира.
— Посмотрим, — ответила Гуннхильд.
Ей необходимо было подумать об этом.
Еще до возвращения Харальда пришел корабль с Оркнеев; вероятно, последний в этом сезоне. Кормчий сообщил ей, что ярл Льот Торфинсон умер.
Шотландцы постоянно пытались изгнать его. Однажды, когда он объезжал свои владения в Кэйтнессе, они с большим войском направились против него на север. Хотя враги превосходили его войско численностью, Льот дал сражение и обратил их в бегство. Но многие из его людей, оставшихся в живых, оказались сильно израненными, и он не меньше прочих. Он вернулся на острова, но его раны загноились, началась лихорадка, и, пролежав недолгое время в бреду, он скончался в своей постели.
Дочь Гуннхильд снова овдовела. Пока что никто не попросил ее руки. Пошли даже разговоры, что она несет гибель своим мужьям.
IX
Гуннхильд не раз задавалась вопросом, за что боролись боги: то ли за власть над людьми, то ли за самое свое существование?
Одерживая победы в землях мавров и арабов, Христос теперь изгонял богов из Дании и одновременно наступал на восток. Да, за его спиной они еще удерживали власть над Западными островами и Исландией, но, как только сдастся их прародина на материке, падут и эти дальние заставы. Пока что о нем очень мало знали готы, а шведы еще меньше. Но он мог оставить этим народам их священные рощи, их окровавленные алтарные камни, пока не сможет окружить их через Норвегию. Стоит ему захватить эту цитадель, и весь север окажется открытым перед ним.