Принц Артур Уильям Патрик Альберт родился 1 мая 1850 года, в один день с герцогом Веллингтоном, поэтому был назван в честь героя-полководца. Имя наложило печать на всю его дальнейшую жизнь: если Альфред грезил флотом, то его брат мечтал стать солдатом.
В детстве он радостно повизгивал, услышав военный оркестр, и каждый день прибегал посмотреть на смену караула в Букингемском дворце. Родители, как могли, поощряли его интересы: на день рождения он получал в подарок солдатиков в мундирах различных полков, а на Рождество 1855 года ему и самому сшили гвардейский мундирчик с высокой медвежьей шапкой.
В таком обмундировании его часто рисовала Виктория. Спокойный и доброжелательный, Артур был ее любимчиком. На ее взгляд, он больше остальных детей походил на Альберта, и именно он унаследовал стройные папины ноги. На детский балах в Букингемском дворце, как, впрочем, и на буйных полночных празднествах в Балморале, Артуру дозволялось отплясывать допоздна. Мама любовалась его ногами, над которыми взметался килт, зато от острых коленок Берти ее хотелось заплакать.
Принц Леопольд, предпоследний ребенок Виктории, получил в семье прозвище «дитя тревог». А ведь роды Леопольда 7 апреля 1853 года были самыми легкими из всех! Доктор Сноу из Эдинбурга впервые дал роженице наркоз, положив ей на лицо пропитанный хлороформом платок. Легкие роды королевы открыли новую эру в истории акушерства. Раз уж сама королева дала добро, женщины по всей Англии начали требовать у врачей обезболивание. Дочери Евы больше не собирались рожать в муках.
Но даже обезболивание не спасло Викторию от послеродовой депрессии. На этот раз она протекала особенно тяжко. Дни напролет королева то впадала в оцепенении, то налетала на мужа с упреками, а однажды устроила ему разнос за то, что он неправильно составил каталог гравюр. Устав от сцен, Альберт заперся у себя в кабинете и настрочил ей меморандум, в котором взывал к ее здравому смыслу и просил держать себя в руках. Меморандум начинался со снисходительного обращения «Дорогое дитя».
Когда Виктория выкарабкалась из депрессии, у нее возник новый повод для огорчений. Леопольд рос худеньким и болезненным ребенком, а когда падал, на тельце оставались страшные синяки, не сходившие неделями.
Врачам не понадобилось много времени, чтобы поставить диагноз – редкий, но уже описанный в медицинской литературе. Гемофилия. Наследственная болезнь крови, передающаяся от матери к сыну. При нарушении свертываемости крови любая царапина могла стать смертоносной, поэтому больные гемофилией редко доживали даже до подросткового возраста.
Современные ученые полагают, что первым носителем гена гемофилии в семье стала сама Виктория, хотя нельзя исключать, что мутация случилась у ее матери. Когда «бабушка Европы» опутала сетью близкородственных браков все династии, вместе с приданым ее дочери и внучки получили чудовищный подарок. С каждым новым поколением все больше принцев страдало от несвертываемости крови, а болезнь, что сокращала их жизнь, получила название «королевской».
По всей видимости, врачи так и не открыли королевской чете всей правды о болезни их сына. Зачем лишний раз тревожить королеву, если болезнь в любом случае неизлечима? По крайней мере, Альберт относился к болезни сына, как будто это было нечто вроде эпилепсии, и надеялся, что со временем мальчик ее перерастет. Хотя ему, конечно, потребуется особый режим и постоянный надзор.
Детство Леопольда прошло довольно уныло. В отличие от братьев и сестер его не так уж часто брали на прогулки и в поездки, не приглашали на балы (вдруг ушибется), не звали на охоту (не дай бог порежется). Дни мальчика протекали в детской, где он лежал на диване и жадно поглощал книги – главное утешение для одиноких детей.
Отец старался не оставлять его вниманием, но в конце 1850-х принц был занят государственными делами, да остальные восемь детей не давали ему покоя. А Виктория просто не знала, как ей относиться к странному ребенку. Болезнь сына действовала на нее угнетающе. Она любила миловидных пухленьких малюток, а когда Лео исполнилось пять, она написала Вики, что он «очень уродлив». «Это смышленый и забавный, но какой-то нелепый ребенок»[117], – добавляла она.
Леопольд близко к сердцу принимал скандалы родителей по поводу его лечения и распорядка дня. С годами душевная боль не притупилась. Когда его племянник и крестник Фритти скончался от внутреннего кровотечения, Леопольд написал Алисе строки, от которых веет безнадежной тоской: «Не перестаю повторять себе, что… бедный мальчик избежал всех мучений и испытаний, каких полна жизнь инвалида, как, например, моя… Когда малыш Фритти покинул нас, люди повторяли “оно и к лучшему”, все равно бы он не был здоров и прочее. А я тогда сказал себе: “Вот если меня не станет, все будут твердить то же самое”, и мне так горько стало на душе. Но некоторое время спустя я и сам, похоже, осознал справедливость этого высказывания»[118].
14 апреля 1857 года на свет появилась Беатриса – последний ребенок Виктории и Альберта. «Самая прелестная из всех нас, просто маленькая фея»[119], – умилялась на сестренку Вики. Родители баловали крошку Беатрису и звали ее Baby – Малышка, как в английских семьях всегда называли младшего ребенка. Но тогда еще никто не знал, что Беатрисе предстоит оставаться Малышкой последующие 30 лет.
Глава 17. Осборн – дом, который построил Альберт
Виктория и Альберт свято верили, что детям необходим свежий воздух. Но где же его взять в удушливом Лондоне, по которому желтым гороховым супом стелется туман? Виндзорский замок был окружен живописным парком, но внутри был чересчур мрачным и формальным. А ведь детям нужно много солнца и простора для беготни, да и морской бриз им тоже не помешает!
Во владении короны уже находился один курортный домик – Королевский павильон в Брайтоне, похожий на дворец из сказок «Тысячи и одной ночи». Но интерьеры дворца, с его витыми колоннами и аляповатыми драконами на стенах, напоминали о причудах Георга – той странице английской истории, которую Виктория не прочь была бы забыть. Кроме того, в Брайтоне королевская чета страдала от назойливости местных жителей. «Нас преследовали толпы мальчишек, которые так и норовили заглянуть мне под капор. Они относились к нам как к заезжему оркестру на параде. Домой мы возвращались в спешке»[120], – обижалась королева. Все, о чем она мечтала, – это уютный домик на берегу моря, где хватит места для растущей семьи.
Виктория давно приглядывалась к острову Уайт на юге Великобритании. В детстве она провела немало счастливых дней в замке Норрис и подумывала о том, чтобы его выкупить. В 1844 году венценосные супруги обратились за советом к Пилю, но тот подал им другую идею – приобрести имение Осборн, георгианскую усадьбу на севере острова, неподалеку от рыбацкой деревушки Ист-Коуз.
Усадьба полностью отвечала запросам королевской четы: достаточно пространства, чтобы разбить сад, укромный пляж, надежно скрытый от праздных глаз, поблизости – ферма. Трехэтажное здание усадьбы сильно обветшало, но принц-консорт оценил его потенциал. И решил – надо брать!
«Невозможно и вообразить более прелестный уголок, – вторила мужу Виктория. – Леса и долины прекрасны повсюду, но у моря (а леса вдаются в море) они само совершенство. В нашем полном распоряжении будет очаровательный пляж. А море такое синее и тихое, что принцу вспомнился Неаполь»[121].
Но, как у любой молодой семьи, у Виктории с Альбертом сразу же возникли финансовые затруднения. Хозяйка усадьбы леди Изабелла Блэчфорд оценила свои владения в 30 тысяч фунтов: цена разумная, но непомерно высокая для экономных супругов. Правительство не собиралось выделять деньги на эту прихоть, так что платить пришлось бы из своего кошелька.
Другая проблема заключалась в том, что близлежащей фермой Бартон владел Винчестерский колледж, и с ним пришлось бы договариваться отдельно. Альберт же решил, что если покупать поместье, так только с фермой. Иначе какой он помещик без племенных бычков и призовых свиней?
Супруги договорились снять имение на год. За это время они рассчитывали наскрести денег на его покупку, например, сбыв с рук часть интерьеров павильона в Брайтоне. Договор об аренде был подписан 1 мая 1844 года.
С удвоенной энергий принц Альберт взял за переговоры с владельцами земель. Леди Блэчфорд торговалась отчаянно («Хотела выжать из нас все, что могла», – возмущалась королева), но принцу удалось сбить цену до 26 тысяч. С Винчестерским колледжем тоже удалось договориться. В мае 1845 года Виктория и Альберт стали полноправными владельцами Осборна. На радостях они скупили еще несколько окрестных ферм, включая обширные владения Элверстоун и Вудхауз, и к 1847 году потратили на недвижимость в общей сложности 67 тысяч фунтов.
«Как приятно иметь свой собственный дом, такой тихий и уединенный», – делилась Виктория с Леопольдом. Радовали ее не только природа и кристально чистый морской воздух. Здесь, в Осборне, королевская семья не зависела от причуд лорда-камергера. Не нужно было искать ответственного за камины и строчить прошения, чтобы в спальню фрейлины принесли мебель. Осборн не был еще одной резиденцией – он был Домом.
Но сначала его требовалось привести в порядок. Ветхая усадьба годилась разве что на слом, и на ее месте Альберт собирался построить нечто грандиозное. Своими планами он поделился с модным столичным архитектором Томасом Кубиттом, который застраивал фешенебельный район Белгравия особняками с белыми колоннами. В одном из таких особняков проживал секретарь принца Джордж Энсон, чье мнение много значило для принца.
15 сентября 1846 года Осборн был готов принять жильцов. Перед тем как войти в новый дом, одна из фрейлин, шотландка по происхождению, кинула на счастье старый башмак. Принц-консорт, следуя немецкому обычаю, прочел две строфы из Лютера. К окончательному завершению работ в 1848 году супруги потратили на усадьбу около 200 тысяч фунтов, но результат их не разочаровал!