Почив в 1840 году, Дэш был похоронен со всеми почестями. Над его могилой была установлена мраморная скульптура спаниеля. Эпитафия гласит: «Под камнем сим лежит Дэш, любимый спаниель королевы Виктории, по чьему повелению был воздвигнут сей памятник. Дэш скончался 20 декабря 1840 года, на девятом году жизни. Он был привязан без корысти, игрив без злобы, предан без обмана. Прохожий, если и ты хочешь быть любимым при жизни и горько оплакиваемым после смерти, бери пример с Дэша». Англичане XIX века из всего могли извлечь моральный урок, в том числе из смерти спаниеля.
Место у ног королевы заняли шустрые скай-терьеры Ислей и Дэнди (последний подолгу выпрашивал очки лорда Мельбурна, которые обожал облизывать). С приездом Альберта компанию терьерам составляла Эос – длинноногая красавица-борзая с лоснящейся черной шерстью и белым пятном во всю грудь. По описаниям, Эос была «весьма дружелюбной, если поблизости находился кекс… любила охоту, после чего ее всегда клонило в сон, и задирала нос в присутствии других собак»[134].
Борзой было чем гордиться, ведь она прибыла в Англию в свите принца Альберта и стала любимицей всего Виндзора. На полотнах Эдвина Ландсира Эос преданно смотрит в лицо хозяина и покорно сносит неловкие ласки принцессы Вики.
Вся королевская семья была потрясена, когда 27 января 1842 года Фердинанд Саксен-Кобург-Готский, дядя Виктории и Альберта, ненароком подстрелил Эос на охоте. Рана была несмертельной, но Виктория «вся изнервничалась», дожидаясь выздоровления борзой. В ответ на письмо племянницы, Леопольд написал, что лучше бы Фердинанд подстрелил кого-то из королевской семьи. Он тоже ценил «милую Эос, дорогую мою подружку».
Нежная забота Виктории продлила жизнь Эос еще на один год. В 1843 году собака скончалась и была похоронена в Виндзорском парке. Принц Альберт писал мачехе: «Уверен, что вы разделяете мою боль от этой потери. Она была необычайно умным созданием и верно служила мне целых одиннадцать лет. С ней связано столько воспоминаний!» Над могилой Эос хозяева установили бронзовую статую работы Эдгара Бома.
Лучше всего отношение королевы к животным показывает следующая история. Останавливаясь в Балморале, Виктория захаживала в местную церквушку, где верховодил преподобный Андерсон. За ним водилась привычка захватывать в церковь бордер-колли Таузера, который поднимался за хозяином на кафедру и сворачивался клубочком на верхней ступени. Перед визитом королевы преподобный Андерсон решил навести в церкви порядок. Вдруг ее величество посчитает, что четвероногим нечего делать в доме Божьем? И Таузера посадили под домашний арест. Но в понедельник к мистеру Андерсону прискакал королевский шталмейстер. Королева справлялась о здоровье колли. Оказывается, она видела зарисовку интерьера церкви с собакой у кафедры и была крайне разочарована, недосчитавшись такого важного элемента декора. И Таузер вернулся на законное место.
Пожив в Шотландии, королева тоже обзавелась несколькими бордер-колли. Из них были наиболее известны задира Шарп и покладистый Нобл. Последний вызывал особую гордость королевы тем, что мог мусолить во рту кусок кекса, пока не получал команду есть, – выдержка, достойная джентльмена!
В период вдовства Виктория отдыхала душой в питомниках Виндзора, где разводила такс, шпицев и мопсов. Собаки, в отличие от министров, поднимали ей настроение.
Жемчужиной хвостатой коллекции была редчайшая в Англии порода – пекинес. Длинношерстых собачек с плоскими мордами веками выращивали в императорских дворцах Китая и ревностно оберегали от чужих глаз: по легенде, первый пекинес произошел от любовного союза льва и бабочки, а это дорогого стоит! Но в 1860 году, во время второй «опиумной войны», императорский дворец в Пекине был разграблен англо-французскими войсками. В одном из залов захватчики обнаружили пекинесов, оставленных сбежавшей императорской семьей.
Проделав долгий путь, одна из этих собачек добралась до Виндзора. «Полагаю, что она принадлежала императрице или одной из фрейлин императорской семьи. Это добродушное и смышлёное существо, привыкшее к бережному обращению», – отрекомендовал свой подарок капитан Джон Данн.
Дар был принят благосклонно. Королева нарекла питомца Лути от слова loot – «добыча», намекая на награбленное в Летнем дворце добро. Причем намекая без всякой задней мысли – почему бы не взять, если плохо лежит?
Судьба братьев наших меньших всегда беспокоила королеву. С 1835 года Виктория оказывала покровительство Обществу против жестокого обращения с животными, которому позволила называться «королевским». Ослики, тянувшие повозки с овощами, и уличные собаки обрели в ее лице деятельную защитницу. Оленям, правда, не везло. Королева и бровью не поводила, когда Альберт десятками приносил оленьи туши в Балморал и горделиво демонстрировал их жене. Газеты просили королеву «посоветовать ее “подданному” мужу не устраивать варварскую бойню». Но королева считала мужа совершенством и ничего такого ему советовать не стала.
С развитием практики вивисекции, когда в университетах проводились опыты на живых собаках, Виктория нашла себе новую мишень для гнева. Вивисекция казалась ей «позором для человечества и христианства». В 1870-х премьер-министры Дизраэли и Гладстон получали «ураганы писем», в которых гневливая государыня требовала запретить медикам мучить собак. Можно представить, как вытянулось лицо Гладстона, озабоченного автономией Ирландии и прочими насущными вопросами, когда в 1885 году он получил меморандум «о собачках». «Что же касается наших дорогих друзей собак, – сообщала Виктория, – то королева повторяет, что полицейские ни в коем случае не должны убивать их без заключения ветеринара о бешенстве». Далее следовали рассуждения о намордниках (какая жестокость!) и о том, что агрессивное поведение собаки еще не повод для смертного приговора – а вдруг ее спровоцировали? Гладстон не знал, куда девать глаза.
Глава 20. Короля играет свита
Иерархия королевского двора мало изменилась со времен Тюдоров, так же как и архаичные придворные титулы, давно уже не отражавшие обязанности их носителей. Во главе придворных дам Виктории стояла хранительница королевского гардероба (mistress of the robes). Ввиду особой близости к королеве, хранительницы гардероба менялись вместе с правительством. Каждый новый премьер предлагала королеве несколько кандидаток на выбор – зачастую жен своих соратников.
Эту должность занимали исключительно герцогини. Когда в 1880-х премьер-министр Гладстон, которого королева считала своим врагом, попытался протолкнуть в хранительницы гардероба какую-то там маркизу, Виктория закатила жутчайший скандал. Лучше оставить эту должность вакантной, чем брать кого ни попадя.
Хранительница гардероба даже пальцем не прикасалась к королевским туалетам – за гардеробом присматривали горничные. В отличие от других придворных дам, проживавших при королеве постоянно, хранительница составляла ей компанию на торжествах, но жить могла отдельно. Во дворце она считалась кем-то вроде титулованной экономки: отвечала за подбор придворных дам ниже рангом и следила за их поведением. За свои труды хранительница гардероба получала 500 фунтов стерлингов в год – скромно, по меркам герцогини, но на булавки хватит.
Подчиненные хранительницы гардероба делились на две категории. К первой, более почетной, относились леди опочивальни (ladies of the bedchamber) – приблизительный эквивалент званию статс-дам, принятому при российском императорском дворе.
Статс-дамами становились жены английских пэров. Многого от них не требовалось: достаточно было украшать собой официальные приемы и церемонии. Тем не менее им приходилось следовать за королевой по ее резиденциям и сопровождать ее за границу. Это означало, что с супругами они виделись гораздо реже, чем подобало домашним ангелам. Мужья кипели от злобы. Особенно свирепствовал граф Антрим, чья жена Луиза в 1890 году примкнула к статс-дамам. Так и не застав жену на придворном рауте, он вернулся домой и в щепы разнес кулаками ее стол, вопя: «С какой стати моя жена вообще должна за кем-то ходить, как чертова прислуга?!»
Другую свою статс-даму, робкую от природы маркизу Эли, Виктория изводила попреками, потому что всегда получала нужную реакцию – бедняжку сразу же начинало трясти. Маркиза Эли безропотно сносила и затянувшийся срок службы, и разлуку с сыном, к которому ее не отпускала королева. Впрочем, Виктория ценила ее преданность и доверяла ей самые деликатные поручения. Послания от королевы маркиза Эли передавала испуганным шепотком, так что слушатели едва могли разобрать, что же она бормочет.
Вместе с леди опочивальни королеве служили фрейлины опочивальни (women of the bedchamber) – фактически камер-фрейлины. Как и статс-дамы, они были представительницами знатных семейств. По традиции королеве служили восемь фрейлин опочивальни, однако были также фрейлины про запас.
Камер-фрейлины проживали при дворе по две недели трижды в год, после чего их сменяли коллеги – уж очень утомительной была служба. В отличие от старших придворных дам они все время находились при королеве, дожидаясь ее приказов. На прогулке шли на несколько шагов позади нее, ездили вместе с ней в карете, читали ей вслух и от ее лица отвечали на лавины писем, поступавших к ней ежедневно.
Еще восемь незамужних девиц из благородных семейств ежегодно служили фрейлинами (maids of honour). За неимением титула, фрейлинам присваивался почетный ранг дочери барона, которому соответствовало обращение «достопочтенная» (Honourable). В общей сложности фрейлины проводили при дворе три месяца в году и зарабатывали 300 фунтов стерлингов. Для молодой девушки эта сумма казалась огромной, но большая часть ее уходила на платья, чтобы не ударить в грязь лицом перед коллегами. На торжественных церемониях фрейлины прикалывали на левое плечо алый бант с миниатюрным портретом королевы.