– Ливви! – Тай вскрикнул так, словно это имя вырвали у него из горла клещами.
Он рухнул на землю, свернулся клубком и обхватил себя руками, как будто боялся развалиться на части от невыносимой муки.
Кит услышал его рыдания – ужасные, полные самой черной, самой отчаянной тоски. Еще час назад он перевернул бы землю и небо, лишь бы прекратить это. Но сейчас не мог даже шевельнуться: его собственная боль, рвущая душу на части, словно приковала его к месту. Он посмотрел на церемониальный круг: огни опять стали белыми, пламя пожирало предметы, разложенные в круге. Бархатный мешочек рассыпался пеплом, зуб почернел, мел и мирра растаяли от жара. Только медальон по-прежнему сверкал, нетронутый пламенем.
Наконец, загорелось и письмо из Туле́. Страница полыхнула, и слова, прежде чем исчезнуть, на мгновение проступили четче:
«Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя».
Дрю остановилась перед дверью тюрьмы, перебирая отмычки. Она еще не отдышалась после трудного подъема в гору: избегая обычных троп, где ее могли заметить, она карабкалась через кустарник, и теперь ладони и щиколотки горели от царапин, оставленных ветками и шипами.
Но Дрю не обращала внимания на боль. То, что она собиралась сделать, было слишком серьезным. Обратной дороги не будет. Если Гораций и его приспешники одержат верх и узнают, что она сделала, ее накажут без скидки на возраст.
В ее ушах до сих пор звучал голос Джулиана: «Вы – Дозор Ливви! Не забывайте».
Ливви не колебалась бы ни секунды. Она бы сделала все, что нужно, без раздумий: восстановить справедливость для нее всегда было на первом месте. Она бы не стала сомневаться.
«За тебя, Ливви! За тебя, сестричка!»
«Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя».
Дрю шагнула вперед и занялась замком.
Подступы к Безмолвному городу не изменились: едва заметная тропинка среди густой зелени, срезавшая угол Броселиандского леса. Здесь явно редко ходили: даже в свете колдовского огня Эмма не разглядела ничьих следов.
Среди деревьев щебетали ночные птицы, с тихим шорохом шныряли какие-то зверьки. Но чего-то все же не хватало. Так пусто в Броселианде не бывало никогда: в любую секунду в чаще мог мелькнуть волшебный огонек или отблеск одного из костров, вокруг которых собирались вервольфы. Эмма чувствовала неладное, лес как будто насторожился и затих, – и от этого сама шла с удвоенной осторожностью.
У подножия горы, там, где в скалах пряталась дверь, деревья росли гуще. Сама дверь выглядела так же, как и три года назад: островерхая, с барельефом, изображавшим ангела, с тяжелым бронзовым кольцом.
Эмма потянулась за спину, вытащила из ножен Меч Смерти. Он был гораздо тяжелее других мечей, даже Кортаны, и поблескивал в темноте, как будто светился собственным светом.
Эмма взяла его в палатке Джулиана – отыскала под скатанным спальным мешком. Меч был завернут в бархат; Эмма оставила его, но меч заменила. Конечно, заметить подмену будет несложно, но вряд ли Джулиан каждые пять минут бегает проверять, не случилось ли чего с драгоценным оружием. В конце концов, лагерь был под охраной.
Эмма приложила руку к двери. В послании от Брата Шадраха говорилось, что Безмолвный город сегодня ночью будет пуст: в канун переговоров Братья несут стражу на городских стенах. И все же дверь затрепетала под ее ладонью, словно живое сердце.
– Я – Эмма Карстерс, я несу Меч Смерти, – промолвила она. – Отворись во имя Маэллартаха!
Ответом ей была тишина, и Эмма пришла в ужас. Что если Меч Смерти из Туле́ – какой-то другой? Не такой, как надо? Что если атомы в нем расположены иначе и его магия чужда этому миру? Но спустя секунду, растянувшуюся на целую вечность, дверь распахнулась – беззвучно, как будто гора открыла рот. Эмма скользнула внутрь, с опаской бросив через плечо взгляд на лес, застывший и безмолвный.
Как только она вошла, дверь так же беззвучно закрылась, и Эмма очутилась в узком коридоре с гладкими стенами, перед лестницей, ведущей вниз. Свет колдовского огня плясал на мраморных стенах. Эмма спускалась по ступеням, и ей чудилось, будто она вернулась в прошлое и движется через собственные воспоминания. Безмолвный город в Туле́, опустевший и заброшенный. Огненные круги, горевшие, пока они с Джулианом скрепляли обрядом узы парабатаев. Пока она, Эмма, совершала худшую в своей жизни ошибку. Ту, которая привела ее сюда.
Эмма вздрогнула: перед ней открылась главная часть Города, где стены были выложены черепами и берцовыми костями, а с потолка свисали изящные костяные люстры. Да, в Туле́ ей хотя бы не пришлось ходить здесь одной!
Наконец, она добралась до Зала Говорящих Звезд. Здесь все было так же, как и во сне. Пол мерцал, словно звездное небо, внезапно оказавшееся под ногами. Звезды огибали узкой дугой базальтовый стол, за которым собирались во время заседаний Безмолвные Братья. Сейчас стол пустовал, и Меча на его обычном месте не было.
Эмма ступила на дорожку звезд. Каблуки тихонько постукивали о мрамор. Она помнила, что во сне пол перед ней просто открылся. Но сейчас ничего такого не произошло. Эмма потерла усталые глаза, нащупывая в себе тот инстинкт, который подсказал ей, как открыть дверь в Город.
«Я – парабатай, – подумала она. – Магия, что связывает меня с Джулианом, вплетена в этот зал, в саму ткань судьбы нефилимов».
Она нерешительно дотронулась до лезвия Меча Смерти. Провела по нему кончиком пальца, мысленно возвращаясь в тот миг, когда она стояла с Джулианом в кольце огня: «…твой народ будет моим народом, твой Бог – моим Богом…»
Капля крови выступила на пальце и упала на мраморный пол. Раздался щелчок, и пол, казавшийся совершенно целым, дал трещину и отъехал назад, словно крышка. Внизу разверзлась черная яма.
В этой яме стояла скрижаль. Сейчас Эмма видела ее куда отчетливее, чем во сне. Гладкий кусок белого базальта, а на нем – руна парабатаев, нарисованная кровью, настолько давно, что сама кровь успела высохнуть и раскрошиться: остался только красно-бурый след в форме руны.
У Эммы перехватило дыхание. Вопреки всему, что она намеревалась сделать, сердце ее невольно затрепетало при виде чего-то столь древнего и могущественного. Задыхаясь, она подняла Меч обеими руками, острием вниз.
Мысленно она уже видела, как совершила то, зачем пришла: видела, как Меч опускается, раскалывая скрижаль надвое. Слышала треск, с которым распадается камень. И отголоски этого звука – звон, с которым лопаются узы парабатаев. Стон разбитых сердец по всему миру. Эмма представила, как они тянутся друг к другу в ужасе, не понимая, что произошло, – Джейс и Алек, Клэри и Саймон…
Эту боль почувствует и Джулиан.
Эмма беззвучно всхлипнула. Она станет изгоем, парией, отверженной, словно Каин. Клэри и все остальные отвернутся от нее. Нельзя причинить людям такую боль и надеяться на прощение.
Но затем она снова вспомнила о Диане из Туле́. «Их руны горели огнем, словно в жилах у них вместо крови текло пламя. Если кто-то поднимал против них клинок, тот просто рассыпался в руках. Черные знаки появлялись по всему телу, и они превращались в чудовищ… – физически. Я сама этого никогда не видела, имей в виду, только слышала через третьи руки. Рассказывали про огромных, сияющих, безжалостных созданий, выкашивавших целые города. Себастьян бросил против них тысячи демонов. Куча простецов и Охотников просто погибла».
Нет! Они с Джулианом не станут чудовищами! Они не уничтожат всех, кого знают и любят. Лучше уничтожить узы парабатаев, чем быть в ответе за столько смертей и разрушений. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как Джем рассказал ей о проклятии. И они уже перепробовали все, чтобы спастись от него. «В конце концов эта сила сведет их с ума и превратит в чудовищ. Они уничтожат свои семьи, всех своих любимых. Они повсюду будут сеять смерть».
Так что другого выхода нет. Пальцы стиснули рукоять еще крепче. Эмма подняла Маэллартах.
«Прости меня, Джулиан!»
– Стой! – голос раскатился эхом по коридорам Города костей. – Эмма! Что ты делаешь?
Она обернулась, не отступая от Говорящих Звезд и не опуская Меча. У входа в зал стоял Джулиан, белый от ужаса, и глядел на нее потрясенными глазами. Ему явно пришлось бежать: грудь тяжело вздымалась, в волосах запутались листья, ботинки были в грязи.
– Ты не остановишь меня, Джулиан, – прошептала она чуть слышно. – Даже и не пытайся.
Он протянул к ней руки, словно желая показать, что безоружен, и сделал шаг вперед. Но Эмма покачала головой, и он остановился.
– Я всегда думал, что это придется сделать мне, – промолвил он. – Мне и в голову не могло прийти, что это будешь ты.
– Уходи, Джулиан! Я не хочу, чтобы ты был к этому причастен. Если меня найдут здесь, не хочу, чтобы схватили и тебя.
– Я знаю, – сказал он. – Ты приносишь себя в жертву. Ты знаешь, что они станут искать виноватого – среди тех, кто мог воспользоваться Мечом Смерти. И ты хочешь, чтобы виноватой оказалась ты. Я знаю тебя, Эмма. Я отлично понимаю, что ты делаешь. – Он подошел еще на шаг ближе. – И я не буду тебя останавливать. Но и ты не сможешь заставить меня уйти.
– Нет, Джулиан! – воскликнула она. – Они изгонят меня, и это еще в лучшем случае, – даже если власти Горация придет конец. Даже Джиа не посмотрит на такое сквозь пальцы. Такого никто не простит! Они не поймут… Если ты останешься со мной, они подумают, мы это сделали потому, что хотели быть вместе. У тебя отберут детей! Нет, я этого не допущу. Только не после всего, что…
– Эмма! – Джулиан снова потянулся к ней. Браслет из морского стекла у него на запястье сверкнул ярким пятном в сумраке Города костей. – Я тебя не брошу. Я никогда тебя не оставлю. Даже если ты разобьешь эту руну, я все равно останусь с тобой.
Эмма больше не могла сдержать слез. Она заплакала навзрыд и рухнула на колени, так и не выпустив из рук Меча. Она сама не понимала, что чувствует: беспредельное отчаяние или облегчение, равного которому не знала до этой минуты. Джулиан тихо подошел и опустился рядом с ней, склонив колени на холодный мрамор.