– Словно что-то руководило вами? – тихо спросил Джем. – Воля, превосходящая вашу?
Эмма схватилась за грудь.
– Я… теперь я помню. Зара ударила меня мечом… кровь…
Она вспомнила, каково это – гореть изнутри, и когда мир вокруг вращается и проваливается куда-то вниз.
– Мы были великанами?
– Придется рассказать вам немного об истории нефилимов, – сказал Джем.
Эмма предпочла бы, чтобы он не отвлекался: они с Джулианом что, действительно превратились в великанов?
– Давным-давно, на заре истории Сумеречных охотников, по земле ходили гигантские демоны, угрожавшие всему человеческому роду. Куда крупнее теперешних – ну, разве что Великие демоны могут иногда такими стать. В те времена Сумеречные охотники умели становиться истинными нефилимами, исполинами, бороздящими просторы мира. Существуют старые гравюры и рисунки с их изображением, и свидетельства тех, кто видел, как они сражаются с демонами.
Он достал из кармана клочок бумаги и прочел вслух:
– «Страна, в которую мы отправились на разведку, пожирает обитателей своих; все, кого мы в ней видели – размера необычайного. Там встретили нефилимов, и сами себе показались не больше кузнечика, и таковыми же виделись им».
– Но это все история, – возразил Джулиан. – Люди теперь больше не превращаются в великанов.
«Земля, что пожирает обитателей своих…» Эмма невольно подумала про Туле́ и про тамошних великанов.
– Большинство нефилимов не могло пережить трансформации, – продолжал Джем. – Это была их последняя жертва: просиять небесным огнем и погибнуть, уничтожая демонов. Однако было замечено, что многие из выживших оказались парабатаями. Вероятность сохранить жизнь была выше у тех, чей парабатай не превращался, служа им якорем к человеческому бытию.
– Но мы превратились оба! – запротестовала Эмма.
– Мы годами пытались постичь, что собой представляет проклятие нефилимов, но никогда почему-то не связывали его с временами нефилимов. А конец ему настал, когда гигантские демоны перестали посещать землю. Нам неизвестно, куда они подевались: исчезли и все. Возможно, их всех перебили. Возможно, они потеряли интерес к нашему миру. Возможно, испугались нефилимов. Все это было восемьсот лет назад, и мало источников сохранилось с тех пор.
– То есть когда мы превратились в великанов, ты понял, что проклятие парабатаев каким-то образом связано с нефилимами? – Джулиан выговаривал слова так, словно ему от них было плохо.
– После битвы мы перевернули все данные об истинных нефилимах. И там, в архиве, я обнаружил одну совершенно ужасную историю. Охотник стал истинным нефилимом, чтобы сразиться с демоном. Его парабатай должен был служить якорем, но вместо этого тоже непроизвольно превратился. Оба совершенно потеряли контроль, уложили демона, потом перебили собственные семьи и всех, кто пытался их остановить, а потом сгорели заживо от небесного огня. Это была женатая пара. В те времена не было закона, запрещающего любить своего парабатая. Через несколько месяцев это случилось снова – еще с одной парой влюбленных.
– И об этом никто не знал? – ужаснулась Эмма.
– Община приняла меры, чтобы скрыть происшествие. Практика парабатаев – одно из самых мощных оружий в распоряжении Сумеречных охотников. Никто не хотел его лишиться. А с тех пор, как исчезли гигантские демоны, в истинных нефилимах в общем-то отпала нужда. А с годами забылся и сам метод активизации этого режима. На этом все могло благополучно закончиться. В Безмолвном городе не осталось никаких записей об этих событиях, но Тесса смогла отыскать кое-что в архивах Спирального лабиринта: сказание о двух Охотниках, которые стали могущественными магами, их руны работали, не как у других. Они сровняли с землей мирный город, после чего их сожгли. Только, подозреваю, не разгневанные горожане, а небесный огонь. Вскоре после этих событий приняли закон, что парабатаям ни при каких обстоятельствах нельзя вступать в любовные отношения.
– Как-то это подозрительно, – пробормотала Эмма.
– Так ты говоришь, что это Охотники сами уничтожили все свидетельства о том, почему был принят закон о запретной любви? – уточнил Джулиан. – Они боялись, что люди злоупотребят властью, но слишком высоко ценили преимущества парабатайской связи, чтобы совсем отказаться от ритуала?
– Да, моя версия именно такова, – кивнул Джем. – Хотя доказать ее мы вряд ли смогли бы.
– Так больше нельзя, – решительно возразила Эмма. – Мы должны всем рассказать правду.
– Знание правды ничего не изменит, – сказал Джулиан и посмотрел на нее в упор. – Я бы все равно полюбил тебя, даже если бы точно знал, в чем заключается опасность.
Сердце у Эммы в груди споткнулось. Она изо всех сил постаралась сохранить твердый голос.
– Но если снять угрозу ужасного наказания, – воскликнула она, – если люди не будут бояться потерять свои семьи, своих близких, они перестанут скрываться. Милосердие же лучше мести?
– Безмолвные Братья посовещались и согласны с тобой, – кивнул Джем. – Они будут рекомендовать Консулу и новому Инквизитору, когда он – или она – получит назначение, именно такой образ действий.
– Но… Джиа ведь все еще Консул? – всполошилась Эмма.
– Да, хотя она очень нездорова уже некоторое время. Надеюсь, теперь она сможет отдохнуть и поправить здоровье.
– Ох. – Джиа всегда казалась Эмме совершенно неуязвимой.
– Уцелевшие члены Когорты содержатся в данный момент под стражей. В конце концов, вы выиграли для нас сражение. Хотя рекомендовать и дальше пользоваться этой тактикой я бы все-таки не стал.
– Так что с нами будет? – спросил Джулиан. – Нас накажут?
– За то, что произошло на поле битвы? Нет, не думаю, – ответил Джем. – Это война. Вы уничтожили Всадников Маннана, за что все вам безмерно благодарны, и убили нескольких членов Когорты, которых и так прекрасно могли бы убить. Думаю, теперь вы что-то вроде диковинки: истинных нефилимов никто не видал уже много сотен лет. Ну, и, конечно, вам могут назначить исправительные работы.
– Правда? – поразилась Эмма.
– Нет.
Джем ей даже подмигнул.
– Нет, я про всю историю с парабатаями, – сказал Джулиан. – Мы все еще нарушаем закон, испытывая друг к другу эти чувства. Даже если закон будет смягчен, нас все равно полагается разлучить или даже отправить в ссылку, чтобы подобного больше никогда не случалось.
– А, – сказал Джем и прислонился к стене, скрестив на груди руки. – Когда мы здесь, в Базилике, срезали с вас одежду, чтобы исцелить, оказалось, что ваши парабатайские руны исчезли.
Эмма и Джулиан уставились на него, раскрыв рот.
– Парабатайские руны можно срезать с кожи, и это не разрушит саму связь. Руна – символ, но не узы. Но факт все равно любопытный, так как на вас не осталось ни следа, ни шрама – там, где когда-то были руны. Словно их вам никогда не наносили. Безмолвные Братья заглянули в ваши разумы и обнаружили, что связи больше нет.
Джем помолчал.
– В большинстве случаев я бы, видимо, принес плохие новости – но, вероятно, не в этом. Вы больше не парабатаи.
Никто из слушателей не шелохнулся – и, кажется, даже не вздохнул. Сердце Эммы гудело как колокол в пустоте – в гулкой пещере со сводами столь высокими, что звук терялся где-то в тишине и снах. Джулиан лицом был белее демонских башен.
– Больше не парабатаи? – переспросил он голосом, чужим и далеким.
– Я дам вам время переварить новости, – улыбка тронула уголок Джемова рта. – А сам пойду поговорить с вашими близкими – они за вас беспокоятся.
Он вышел. На самом деле на Джеме были джинсы и свитер, но тень рясы все равно почти зримо утекла за порог.
Дверь за ним закрылась.
Эмма все равно не нашла в себе сил пошевелиться. Ужас дать себе поверить… что весь этот кошмар уже позади, что теперь все будет хорошо… – она вся будто заледенела. Этот груз слишком долго давил ей на плечи. Слишком долго она просыпалась по утрам с этой мыслью и с ней же засыпала – слишком долго она питала все ее тайные страхи: «Я потеряю Джулиана. Я потеряю мою семью. Я потеряю себя».
Даже в самые светлые, счастливые мгновенья она боялась потерять что-то из этого списка, а сохранить все и не мечтала.
– Эмма… – Джулиан встал, слегка припадая на одну ногу, и сердце у нее разлетелось на тысячу кусков: для него все это тоже было не легче.
Она с трудом поднялась: слишком дрожали ноги. Так они и стояли, глядя друг на друга каждый у своей постели. Кто первым сдался, осталось невыясненным. Возможно, она. Возможно, он. Но, скорее всего, первое движение они сделали одновременно, как всегда, все еще связанные друг с другом, несмотря ни на какие руны. Они столкнулись, налетели друг на друга посреди комнаты; она обняла его, схватила, вцепилась забинтованными пальцами в его рубашку.
Он был здесь, действительно здесь, с ней – настоящий, осязаемый, в ее объятиях. Джулиан покрывал поцелуями ее лицо, по которому бежали слезы, и она цеплялась за него изо всех сил, и он дрожал.
– Эмма, – его голос ломался, разбивался об это слово. – Эмма, Эмма…
Она говорить не могла – совсем. Вместо этого она писала – неуклюже, пальцами у него по спине, выводила то, что никак не получалось произнести вслух, что нельзя было произносить вслух – так долго…
Н-А-К-О-Н-Е-Ц-Т-О… Н-А-К-О-Н-Е-Ц-Т-О…
Дверь распахнулась. Впервые в жизни они не отпрянули, не отпрыгнули друг от друга, а продолжали держаться за руки, пока в комнату потоком вливались друзья и близкие – все в слезах, сияющие от счастья, от невероятного облегчения.
– Кристина, теперь в землях фэйри тебя боятся. Называют убийцей королей и принцев. Ты самая жуткая Охотница, – сообщил Кьеран.
Они сидели втроем у пересохшего фонтана на площади возле Базилики: Кристина – между коленями Марка, Кьеран – прислонившись к его боку.
– Не такая уж я и жуткая, – запротестовала Кристина.
– А по-моему, очень даже, – сказал Марк ей в затылок.
Кристина обернулась и состроила ему рожу. Кьеран улыбнулся, но смеяться не стал – он вообще был очень напряженный. Возможно, фэйри нелегко находиться в Аликанте: во время Темной войны весь город обвешали заклятиями против фэйри. Железо, соль и рябина буквально на каждой улице были размещены в стратегически важных точках. Сама Базилика была снизу доверху утыкана железными гвоздями. В итоге Марк и Кристина решили подождать новостей вместе с Кьераном снаружи, греясь на солнце.