ия — он не выглядел бы так, если бы не имел тех же страхов, что и она? И Киран… Рот Кирана сжался в ровную линию.
— Простите меня. Я должен идти. Кристина смотрела, как он поспешил прочь, исчезая в тенях в конце коридора. За окном, она увидела, как Алек и Магнус выходят из задней двери Института в яркий солнечный свет. Клэри и Джейс следовали за ними. Было ясно, что они прощаются. Марк прижался спиной к окну.
— Хотел бы я, чтобы Киран понял, что будет хорошим Королём. Свет через окно обрамил его бледные волосы в золото. Его глаза горели янтарём и сапфиром. Её золотой мальчик. Хотя тьма Кирана была такой же привлекательной, в своём смысле.
— Мы должны поговорить наедине, Марк. — сказала Кристина. — Встретимся снаружи Института этой ночью.
* * *
Эмма и Джулиан покинули библиотеку в тишине, и дошли обратно до её комнаты в той же тишине, пока Джулиан не заговорил.
— Я должен оставить тебя здесь, — сказал он, указывая жестом на её дверь. Он звучал так, словно у него болело горло — грубоватым и охрипшим. Его рукав всё ещё был закатан до локтя, показывая заживлённую кожу его предплечья. Она хотела дотронуться до неё — дотронуться до него, чтобы убедить себя, что он был снова собой. Её Джулианом снова. — Ты будешь в порядке?
Как могу я быть в порядке? Она машинально потянулась к ручке, но не могла заставить себя повернуть её. Слова, которые произнёс Магнус, крутились у неё в голове. Проклятье, срывание меток, оставайтесь вдали друг от друга. Она повернулась, прижимаясь спиной к деревянной двери. Смотря на него впервые после того, как они были в библиотеке.
— Джулиан, — прошептала она. — Что мы делаем? Мы не можем жить не говоря друг с другом, или даже не думая друг о друге. Это невозможно.
Он не двигался. Она впитывала его черты, словно алкоголик, обещавший себе, что это была последняя бутылка. Она держалась так долго, говоря себе, что, когда заклинание будет снято, она получит его обратно. Даже не как романтического партнёра, а как её Джулса: её лучшего друга, её парабатая. Но, возможно, они сменили один вид клетки на другой. Она задавалась вопросом, думал ли он то же самое.
Его лицо больше не было без эмоциональным: оно было живое с цветом, эмоциями; он выглядел потрясённым, словно он поднялся слишком быстро из глубокого погружения в море, и боль от давления только сейчас настигла его. Он взял её лицо в свои руки. Его ладони изогнулись на её щеках: он держал её словно лёгкое, нежное чудо, которое она ассоциировала с почтительным обращением к ценным и хрупким вещам. Её колени подогнулись.
Поразительно, подумала она; Джулиан под действием заклинания мог целовать её голую кожу, и она чувствовала пустоту внутри. Этот Джулиан — настоящий Джулиан — легко дотрагивался до её лица и её захлёстывало такое сильное желание, что оно почти причиняло боль.
— Мы должны, — сказал он. — В Аликанте, до того, как я пошёл к Магнусу, чтобы попросить его наложить заклинание, это было потому, что я знал… — он тяжело сглотнул. — После того как мы почти … на кровати … я почувствовал, как моя руна начинает гореть.
— Поэтому ты выбежал из комнаты?
— Я мог чувствовать проклятье, — он опустил голову. — Моя руна горела. Я мог видеть пламя под моей кожей.
— Ты не говорил мне эту часть, — сознание Эммы закружилось; она помнила, что Диана говорила в Туле: их руны начали гореть, словно огонь. Словно они имели огонь в их венах, вместо крови.
— Сейчас это впервые важно, — сказал он. Она могла видеть всё, что оставалось невидимым для неё ранее: тёмные синяки-тени под его глазами, линии напряжения рядом со ртом. — До этого, на мне было заклинание, или мы были в Туле, и ничего не могло случиться. Мы не были парабатаями там.
Она поймала его левое запястье. Он вздрогнул; хотя это и не была боль. Она знала это инстинктивно. Это была энергия каждого касания; она тоже это чувствовала, словно вибрация колокола.
— Ты жалеешь, что Магнус снял с тебя заклятие?
— Нет, — сказал он сразу же. — Я должен быть в лучшей форме сейчас. Я должен быть способен помочь с тем, что происходит. Заклинание сделало меня человеком, которым я не хочу быть. Человеком, который мне не нравится и которому я даже не доверяю. И я не могу иметь кого-то, кому я не доверяю рядом с тобой, рядом с детьми. Ты значишь слишком много для меня.
Она дрожала, всё ещё держа его запястье. Его ладони были грубыми на её щеках; он пах живицей и мылом. Она чувствовала, что умирает; она потеряла его, получила обратно, и снова его теряет.
— Магнус сказал, что у нас есть время. Мы просто должны … должны делать то, что он говорит. Держаться подальше друг от друга. Это всё, что мы можем сделать сейчас. — сказал Джулиан.
— Я не хочу держаться от тебя подальше, — прошептала она. Его глаза были зафиксированы на ней, безжалостные, голубые, как морское стекло. Тёмные, словно небо в Туле. Его голос был сдержанным, тихим, но необузданный голод в его взгляде был похож на крик.
— Может, если мы поцелуемся в последний раз, — он сказал небрежно. — Избавимся это этого. Умирающий от жажды когда-то отказывался от воды? Всё, что Эмма должна была сделать, это кивнуть, и они упали друг в друга с такой силой, что дверь в её спальню содрогалась в раме. Кто-то угодно мог зайти в коридор и увидеть их, она знала. Её это не волновало. Она схватила его волосы, оборот его рубашки, её голова ударилась о дверь, когда их рты слились воедино. Она открыла свои губы под его, заставив его стонать и клясться, и прижимать её ближе к себе, сильнее и сильнее, словно он мог раздробить её кости, слить их единый скелет. Она сжимала его рубашку в кулаках; его пальцы бродили по её бокам, запутывались в её волосах. Эмма понимала, как близко они были к чему-то действительно опасному — она могла чувствовать напряжение в его теле, не от усилия держать её, а от усилия сдерживать самого себя.
Она нашла позади себя ручку двери. Повернула её. Дверь открылась позади неё, и они разъединились. Это чувствовалась словно с неё сдирают кожу. Как агония. Её руна отдавалась глубокой болью. На пути в свою комнату, она опёрлась на дверь, словно ничего больше не могло заставить её стоять. Джулиан, взъерошенный, тяжело дышал; ей казалось, что она слышит, как бьётся его сердце. Возможно, это было её собственное, отдаваясь боем барабанов у неё в ушах.
— Эмма…
— Почему? — сказала она, её голос дрожал. — Почему что-то такое ужасное случается из-за связи парабатаев? Она должна быть чем-то хорошим. Может, Королева была права и это зло.
— Ты не доверяешь Королеве, — Джулиан сказал бездыханно. Зрачки закрыли все его глаза — чёрные с ободком голубого. Сердце Эммы билось словно супернова, разрушающаяся тёмная звезда отчаянного желания.
— Я не знаю, кому доверять. «В сердце связи парабатаев порча. Яд. Темнота, которая отражает её добродетель.» — это то, что сказала Королева. Рука Джулиана сжалась в кулак.
— Но Королева… Это больше, чем Королева. Я должна сказать ему. Что Диана сказала о парабатаях в Туле. Но Эмма отступила: он не был в том состоянии, чтобы услышать её, и, в любом случае, они оба знали, что должны сделать. — Ты знаешь, что должно случится, — она сказала наконец, её голос чуть громче, чем шёпот. — Что сказал Магнус. У нас есть немного времени. Мы не должны … не должны давить.
Его глаза были мрачными, затравленными. Он не двигался.
— Скажи мне уйти, — сказал он. — Скажи мне оставить тебя.
— Джулиан…
— Я всегда сделаю то, о чём ты меня просишь, Эмма. — сказал он, его голос резок. Кости его лица резко показались слишком острыми, слишком явными, словно прорезались сквозь его кожу. — Пожалуйста. Попроси меня.
Они вспоминала время всех тех лет, когда Джулиан вкладывал Кортану ей в руки, и она держала её так крепко, что оставались шрамы. Она помнила боль и кровь. И благодарность. Он дал ей тогда то, что ей было нужно. Она даст то, что нужно ему сейчас. Она подняла подбородок. Возможно это будет ранить, словно смерть, но она сможет это сделать. Я той же стали и закалки, что Жуайёз и Дюрандаль.
— Уходи прочь, Джулиан, — сказала она, вкладывая в слова так много стали, как могла. — Я хочу, чтобы ты ушёл и оставил меня одну.
Хотя он сам попросил её сказать это, хотя он знал, что это не было её настоящим желанием, его все равно передёрнуло, словно слова были стрелами, пронзающими его кожу. Он коротко и резко кивнул. Повернулся с резкой точностью. Ушёл прочь.
Она закрыла глаза. Пока его шаги раздавались дальше по коридору, она почувствовала, как боль в её руне парабатаев меркнет, и сказала себе, что это не имеет значение. Этого никогда не случится снова.
* * *
Кит скрывался в тени. Определённо не потому, что он хотел этого; ему нравилось думать, что он обратится в новый листок и будет менее предрасположен к тому, чтобы скрываться и планировать подлые дела, чем был ранее. Что, он осознал, могло быть преувеличением. Некромантия была довольно подлой, даже лишённое энтузиазма участие в ней было таким. Может, это было, как дерево, упавшее в лесу: если никто не знал о твоей магической активности, была ли она всё ещё подлой?
Прижимаясь спиной к стене Института, он решил, что вероятнее всего была. Он вышел наружу, чтобы поговорить с Джейсом, не осознавая, что, когда он увидел, как Джейс направляется к задней двери, он собирался присоединится к Клэри, Алеку и Магнусу. Кит осознал, что набрёл на прощание и неловко скрылся в тени, надеясь, что его не заметят.
Клэри обняла Алека и Магнуса, а Джейс по-дружески дал Магнусу пять. Потом он сгрёб Алека в охапку, и они обнимались так долго, что, казалось, прошли часы или даже годы. Он хлопали друг друга по спине и держались, пока Клэри и Магнус смотрели на это снисходительно.
Быть парабатаем было похоже на глубокую вещь, подумал Кит, двигая плечами, чтобы избавится от хруста в шее. И странно, прошло долгое время с тех пор, как он думал стать парабатаем Тая. Может это было потому, что Тай был не в той форме, чтобы принимать такие решения. Может, это было что-то другое, но он отодвинул мысль подальше, пока Алек и Джейс отпустили друг друга. Джейс отошёл назад, просовывая свою руку в руку Клэри. Магнус поднял руки, и голубые искры сорвались с его пальцев, что создать вертящуюся дверь портала.