— Я поужинала с Тавви в его комнате, — объявила она, и Кристина, чувствуя удовлетворение, что-то пробормотала о том, как она рада, что они не остались голодными.
Марк вообще не появился. Кристина ждала до полуночи, затем надела куртку поверх платья и собралась выяснить, где он. Было странно снова оказаться в своей одежде, в комнате с ее древом жизни, ее простынью и шерстяным одеялом. Это был не ее дом, но все равно она успела привыкнуть. Она остановилась на верхней ступени лестницы.
Вдалеке поднимались волны и разбивались о берег. Кристина стояла одна и смотрела, как Киран и Марк целовались, и Киран держал Марка так, как если бы он был всем в этом мире. Ей казалось, что это происходило давным-давно.
Она спустилась по ступенькам, ветер развивал юбку ее бледно-желтого платья, раздувая ее колоколом.
Автостоянка была действительно большим прямоугольным участком, очищенным от песка, где была припаркована институтская машина. По крайней мере, центурионы не подожгли ее, что уже было большим достижением. Рядом с участком Артура Блэкторна стояло много статуй Греческих и Римских философов, слабо освещенных звездами. Они казались неуместными среди низкорослых колючих кустарников, растущих на холмах Малибу.
«Леди Роз», — произнес голос позади нее.
«Киран!», подумала она и обернулась. Конечно же, это был не Киран — это был Марк: взъерошенные светлые волосы, голубые джинсы и фланелевая рубашка, застегнутая немного неправильно.
Внезапное появление Марка заставило ее покраснеть. Это случилось частично из-за его близости и частично из-за того, что она приняла его за другого. Киран был единственным, кто называл ее Леди Роз.
— Я не могу вынести всю эту жестокость, — сказал Марк, и его голос звучал так устало, каким она его ни разу не слышала. — Я не могу держать это в себе. И я так сильно соскучился по тебе. Прогуляемся до пустыни?
Кристина вспомнила последний раз, когда они были на пляже, и что он сказал. Он трогал её лицо:
— Ты мне кажешься? Я думал о тебе, и сейчас ты здесь.
Фейри не могли лгать, но Марк мог, а значит, это была его обезоруживающая честность, которая тронула сердце Кристины.
— Конечно, я пойду, — ответила она.
Он улыбнулся, и его лицо просияло. Он пересек парковку, Кристина шла рядом с ним, следуя по почти невидимой тропинке между густым кустарником и покрытыми папоротником валунами.
— Раньше я гулял там все время, когда был еще юн, — произнес Марк. — Перед Темной Войной. Я приходил сюда и думал о своих проблемах, если их можно так назвать.
— Какие проблемы? — поддразнила Кристина. — Романтические?
Это рассмешило Марка.
— Я никогда ни с кем серьезно не встречался, — сказал он. — С Ванессой Эшдаун около недели, но она не была в моем вкусе. Еще я был влюблен в мальчика, который входил в Конклав, но его семья вернулась в Идрис после Темной Войны, и сейчас я даже не вспомню его имя.
— О, дорогой, — произнесла Кристина. — Сейчас ты смотришь на мальчиков в Идрисе и думаешь, что это мог бы быть он?
— Ему могло бы быть сейчас двадцать, — сказал Марк. — Все, что я знаю, — это то, что он женился, и у него дюжина детей.
— В двадцать? — спросила Кристина. — У него должно было быть по тройне каждый год за четыре года!
— Или два раза по четыре ребенка, — сказал Марк. — Это вполне возможно.
Теперь они оба тихо смеялись и наслаждались обществом друг друга.
— Я скучал по тебе, — произнес Марк, и на мгновение Кристина позволила себе забыть прошедшие дни и побыть счастливой наедине с Марком в прекрасную ночь.
Она всегда любила пустыню: сверкающие клубки полыни и терновника, огромные тени от гор вдалеке, сладкий запах сосен и кедра, золотой песок, казавшийся серебряным под луной.
Когда они достигли плоской вершины крутого холма, земля раскинулась перед ними, и она увидела вдалеке океан, его мерцание, достигающее горизонта в мечте о серебре и темноте.
— Это одно из моих самых любимых мест, — Марк сел на песок, откинувшись на свои руки. — Институт незаметен отсюда, и весь мир отходит на второй план. Только ты и пустыня.
Она села возле него. Песок был все еще теплым от солнечных лучей, поглощенных в течение дня. Кристина закопала в него пальцы своих ног, радуясь тому, что была в босоножках.
— Это то место, где ты привык размышлять? — спросила она.
Он не ответил.
Марк казался поглощенным своими руками; они были целиком покрыты светлыми рубцами и мозолями, как у любого Сумеречного Охотника, его руна Ясновидения виднелась на правой руке.
— Все в порядке, — сказала она. — Это нормально — то, что ты не можешь перенести эту тяжесть или быть в замкнутых пространствах, в закрытых помещениях, у океана или где-либо еще. Твоей сестры только что не стало. Нет ничего неправильного в том, что ты чувствуешь.
Его грудь неровно вздымалась.
— Что, если бы я сказал тебе… Если бы я сказал тебе, что я горюю по своей сестре, но прошло пять лет с тех пор, как я решил, что она мертва, что вся моя семья мертва, что я уже оплакал ее в каком-то смысле? Что моя скорбь иная, чем скорбь моей семьи, и поэтому я не могу говорить им об этом? Я потерял ее, затем обрел и потерял снова. Эта скорбь гораздо сильнее по сравнению с той, которую я испытывал, когда потерял все тогда.
— Может быть, легче думать об этом в другом ключе… — сказала Кристина. — Когда я потеряла Джейми, знаю, это не то же самое, но когда он исчез, и наши отношения закончились, я оплакивала его, несмотря на мою злость. И я поражалась сама себе, когда иногда думала о нем. Никто не говорил о нем, и я думала, возможно, он никогда не переживал. — Она подогнула ноги в коленях, сцепила свои руки вокруг них. — И позже я пришла туда, и никто не помнил его, и это было даже больнее, как если бы его никогда не было.
Взгляд Марка был прикован к ней. Он весь был в серебряных и белых цветах от лунного света и был настолько красив, что ее сердце могло вот-вот разбиться.
— Он был твоим лучшим другом, — произнес Марк.
— Он собирался стать моим парабатаем.
— Так ты потеряла не просто его, — сказал Марк. — Ты потеряла ту Кристину, которая собиралась обрести парабатая.
— И ты потерял того Марка, — сказала она. — Того, который был братом Ливии.
Марк криво улыбнулся.
— Кристина, ты очень мудра.
Она попыталась погасить в себе чувства, возникшие при виде его улыбки.
— Нет, я очень глупа.
Марк бросил на нее пронзительный взгляд.
— И Диего. Ты и его потеряла.
— Да, — ответила она. — И я любила его, он был моей первой любовью.
— Но сейчас ты не любишь его? — его глаза потемнели; синий и золотой стали на несколько оттенков темнее.
— Ты не должен спрашивать, — прошептала она.
Марк потянулся к ней. Волосы Кристины были растрепаны, и он взял ее локон и накрутил вокруг пальца, его прикосновения были осторожными.
— Мне нужно знать, — произнес он. — Мне нужно знать для того, чтобы я мог поцеловать тебя, и это было бы правильно.
Кристина не смогла произнести ни слова. Она лишь кивнула, и он запустил руки в ее волосы; смял их у ее лица и поцеловал.
— Леди Роз, — прошептал он. — Твои волосы словно черные розы. Я давно хочу тебя.
Желай меня. Поцелуй меня. Везде. Везде. Марк. Ее мысли растворились, как только он наклонился к ней. Она пробормотала напротив его губ по-испански:
«Bésame, Марк».
Они упали на песок, сплетаясь телами, Марк не убирал своих рук с ее волос. Он коснулся губами ее губ, и это был обжигающий поцелуй. Осторожность ушла, сменяясь неистовой силой. Это было великолепно, как падение. Марк увлек Кристину за собой, песок убаюкивал ее, и она дала своим рукам полную свободу в исследовании его тела. Наконец Кристина могла прикоснуться ко всем местам, к которым так давно жаждала: его волосы, изгиб спины, крылья лопаток.
Сейчас Марк казался более настоящим по сравнению с тем, когда он вернулся в Институт. Тогда он выглядел так, будто сильный ветер мог сдуть его. Теперь же он прибавил в весе, мышцы стали рельефнее, и Кристина наслаждалась их твердостью, их длиной и изяществом, которые особенно ощущались вдоль его позвоночника. Наслаждалась его дыханием и теплом плеч.
Она провела рукой под рубашкой Марка, где его кожа была гладкой и раскаленной, и почувствовала, как он почти задохнулся у ее губ.
— Te adoro, — прошептал Марк, и Кристина хихикнула.
— Где ты научился этой фразе?
— Я подсмотрел, — сказал он, припадая к ее шее, грубо целуя ее щеки и челюсть. — Это правда. Я обожаю тебя, Кристина Мендоза Розалес, дочь Гор и Роз.
— И я тебя обожаю, — прошептала она. — Даже когда твой акцент ужасен, я обожаю тебя, Марк Блэкторн, сын шипов. — Она погладила своей рукой его лицо и улыбнулась. — Хотя ты не такой колючий.
— Ты бы предпочла, чтобы у меня была борода? — поддразнил Марк, потирая щекой ее щеку, и она хихикнула и прошептала ему, что его рубашка застегнута неправильно.
— Я могу это исправить, — сказал он и снял рубашку; она услышала, как некоторые пуговицы с треском оторвались, и надеялась, что это не была его любимая рубашка.
Кристина поразилась его прекрасной обнаженной коже, покрытой шрамами. Его глаза стали глубже; и голубой, и золотой — теперь они были черными, как глубины океана.
— Мне нравится, как ты смотришь на меня, — сказал Марк.
Они вдвоем перестали улыбаться; Кристина провела ладонью по его голой груди, по животу к поясу джинсов, и он прикрыл глаза. Его собственные руки приблизились к пуговицам ее платья. Кристина продолжала прикасаться к нему, когда он расстегивал пуговицы, пока платье не упало, и пока она не осталась лежать на нем только в нижнем белье.
Кристина ожидала, что почувствует застенчивость, ведь она всегда была лишь с Диего. Но Марк смотрел на нее таким ошеломленными глазами, словно разворачивал подарок и обнаружил, что внутри то единственное, чего он всегда хотел.
— Могу я прикоснуться к тебе? — спросил Марк, и когда она кивнула, он резко выдохнул. Он медленно опустился рядом с ней и поцеловал ее в губы, она обвила его ноги своими бедрами.