— Я знаю. — Джулиан не мог перестать смотреть на нее. Они оба были грязными, окровавленными, голодными и истощенными. Но вопреки тьме и хаосу этого мира, его Эмма горела ярче, чем когда-либо.
— Почему ты так смотришь на меня? — спросила она. Она бросила пустой пакет от чипсов в металлическую корзину для мусора. — Ешь свой батончик, Джулиан.
Он стянул обертку, прочищая горло.
— Мне, наверное, лучше спать на полу.
Она остановилась.
— Если хочешь, — сказала она. — Думаю, в этом мире мы всегда были парой. Не парабатаями. Я имею в виду, это логично. Если Темная война не обернулась так, как это было, мы бы никогда не…
— Как долго мы были здесь вместе, прежде, чем мы стали Омраченными? — сказал Джулиан.
— Быть может Ливви расскажет нам. В смысле, я знаю, что она на самом деле не Ливви. Не наша Ливви. Она Ливви, которой могла бы стать.
— Она жива, — сказал Джулиан. Он уставился вниз на свой энергетический батончик. Мысль о том, чтобы съесть его, вызвала у него тошноту. — И она прошла через ад. И меня не было здесь, чтобы защищать ее.
Карие глаза Эммы были мрачными и ясными.
— Тебе не все равно?
Он встретился с ней взглядом и впервые, будто прошла целая вечность, почувствовал, что она чувствует, чего он не мог делать так давно. Он чувствовал ее настороженность, ее душераздирающую боль, и он знал, что был единственным, кто причинил ей боль. Он отверг ее раз за разом, оттолкнул ее, сказал ей, что ничего не чувствует.
— Эмма, — Его голос срывался. — Заклинание-оно разрушено.
— Что?
— Когда Ливви и Кэмерон сказали, что никакой магии здесь нет, они это и имели в виду. Заклинание, которое Магнус наложил на меня, оно не работает здесь. Я испытываю чувства, снова.
Эмма просто пристально смотрела.
— Ты имеешь в виду ко мне?
— Да. — Когда она не шелохнулась, Джулиан сделал шаг вперед и обнял ее. Она стояла натянуто, как деревянная, руки по швам. Это было похоже на объятия со статуей. — Я чувствую все, — отчаянно сказал он. — Я чувствую, как раньше.
Она отстранилась от него.
— Ну, а я возможно нет.
— Эмма… — Он не приблизился к ней. Она заслужила личное пространство. Она заслужила все, чего бы она не пожелала. Должно быть, она построила плотину из слов, пока он находился под чарами, слов, которые было совершенно бессмысленно говорить его бесчувственной версии. Он мог только представить, какой цены ей это стоило. — Что ты имеешь в виду?
— Ты причинил мне боль, — сказала Эмма. — Ты меня сильно обидел. — Она вздрогнула. — Я знаю, что ты сделал это из-за заклинания, но ты дал наложить это заклинание на себя, не задумываясь о том, как оно повлияет на меня или твою семью или на твою роль как Сумеречного охотника. И я не хотела говорить тебе все это сейчас, потому что мы в этом ужасном месте, и ты только что узнал, что твоя сестра жива, в своем роде, и она выглядит как Безумный Макс, что на самом деле круто, но это единственное место, где я могу тебе сказать, потому что когда мы вернемся домой — если мы когда-нибудь вернемся домой — тебе будет все равно. — Она остановилась, будто запыхавшись. — Ладно. Хорошо. Я собираюсь принять душ. Если ты только подумаешь о том, чтобы пойти за мной в ванную поговорить, я пристрелю тебя.
— У тебя нет пушки, — отметил Джулиан. Это не особо помогло, Эмма вошла в ванную и захлопнула за собой дверь. Мгновение спустя раздался звук текущей воды.
Джулиан опустился на кровать. Его душа была укрыта от всех невзгод так долго, что впоследствии вновь приобретенное несовершенство эмоций напоминало колючую проволоку, врезавшуюся в его сердце, каждый раз, когда оно расширялось при вдохе.
Но это была не совсем боль. Был еще светлый поток радости, когда увидел Ливви, услышал ее голос. От гордости, наблюдая, как Эмма горит, словно огонь в Арктике, словно северное сияние. Казалось, голос зазвучал в его голове, ясно и четко; это был голос Благой Королевы.
Ты когда-нибудь задумывался, как мы соблазняем смертных жить среди фейри и служить нам, сын шипов? Мы выбираем тех, кто что-то потерял, и обещаем им то, чего люди желают более всего, прекращение их горя и страданий. Мало кто из них знает, что, как только они войдут в наши Земли, они окажутся в клетке и никогда больше не будут чувствовать счастье.
Ты в этой клетке, мальчик.
Обычно Королева вводила в заблуждение, но иногда была правдива. Горе может быть похоже на волка, разрывающего ваши внутренности, и вы сделаете все, чтобы остановить его. Он вспомнил свое отчаяние, когда глядел в зеркало в Аликанте, зная, что потерял Ливви и скоро потеряет Эмму, так же. Он отправился к Магнусу, словно потерпевший кораблекрушение человек, сражающийся на одинокой скале, зная, что может умереть на следующий день от жары или жажды, но отчаянно пытающийся спастись от бури.
А потом буря исчезла. Он был в эпицентре урагана, шторм вокруг него, но его не затронуло. Было похоже на прекращение страданий. Только теперь он узнал то, чего не мог видеть раньше: что он шел по жизни с черной дырой внутри себя, похожей на пустоту между порталами.
Даже в моменты, когда эмоция была настолько сильна, что, казалось, пробивала завесу, он чувствовал это в своем роде как бесцветное, безжизненное расстояние — Тай на вершине погребального костра Ливви, Эмма, в то время как шипы живой изгороди разрывали ее. Теперь он мог видеть это, все черное и белое, единственные цветные пятна были там, откуда текла кровь.
Раздался стук в дверь. Горло Джулиана было слишком напряжено, чтобы он мог говорить, но это, казалось, не имело значения: Кэмерон Эшдаун в любом случае ворвался, неся груду одежды. Он бросил ее в шкаф, вышел в коридор и вернулся с коробкой консервов, зубной пасты, мыла и других предметов первой необходимости. Положив ее на стол, он с преувеличенным вздохом распрямил плечи. — Джинсы и водолазки, перчатки и сапоги. Если вы вернетесь на улицу, скрывайте как можно больше, чтобы спрятать свои метки. Также есть консилер, если вы хотите заморочиться. Нужно что-нибудь еще?
Джулиан долго смотрел на него.
— Да, — сказал он, наконец. — На самом деле, нужно.
Кэмерон только ушел, бормоча, когда Джулиан услышал, что вода в ванной выключилась. Спустя мгновение появилась Эмма, завернувшись в полотенце, щеки розовые и светятся. Она всегда будет так выглядеть? Такие яркие цвета, золото ее волос, черные метки на бледной коже, мягкий карий цвет ее глаз…
— Прости, — сказал он, когда она потянулась к одежде на кровати. Она замерла. — Я только начинаю понимать, как сильно я сожалею.
Она пошла в ванную и через мгновение вышла в черных камуфляжных брюках и зеленой майке. Постоянные метки, обвивающие ее руки, выглядели суровыми и поразительными, напоминая, что ни у кого здесь их не было.
— Кто бы ни прикидывал на глаз наши размеры, он слишком переоценил мои параметры, — сказала она, застегивая свой ремень. — Лифчик, который они дали мне, огромен. Я могла бы носить его как шляпу.
Кэмерон вломился обратно снова без стука.
— Нашел, что ты просил, — сказал он и свалил кучу карандашей и блокнот для рисования Canson на колени Джулианна. — Должен признать, это впервые. Большинство новичков просят шоколад.
— У тебя есть шоколад? — спросила Эмма.
— Нет, — сказал Кэмерон, и потопал обратно из комнаты. Эмма смотрела ему вслед с озадаченным выражением лица.
— Мне действительно нравится этот новый Кэмерон, — сказала она. — Кто знал, что в нем есть такая оторва? Он был таким хорошим парнем, но…
— Он всегда имел своего рода тайную сторону, — сказал Джулиан. Он задался вопросом, было ли что-то во внезапном возвращении его эмоций, подразумевающее, что он не хотел скрывать вещи. Возможно, он пожалеет об этом позже. — Некоторое время назад он обратился к Диане, потому что был уверен, что Ансельм Найтшейд убивает детей-оборотней. Он не мог этого доказать, но у него были веские причины так думать. Его семья продолжала говорить ему бросить это, что Найтшейд имеет влиятельных друзей. Так, он привел его к нам, в институт.
— Вот почему тебе пришлось арестовать Найтшейда, — сказала Эмма, понимая. — Ты хотел, чтобы Конклав имел возможность обыскать его дом.
— Диана сказала мне, что они нашли подвал, полный костей, — сказал Джулиан. — Детей оборотней, как и сказал Кэмерон. Они проверили имущество в ресторане, и повсюду была магия смерти. Кэмерон был прав, и он по-своему противостоял своей семье. И он сделал это для Нежити, которых он не знал.
— Ты ни разу ничего не сказал, — заметила Эмма. — Не о Кэмероне или о тебе — почему ты на самом деле арестовал Ансельма. Есть люди, которые все еще обвиняют тебя.
Он одарил ее печальной улыбкой.
— Иногда ты должен позволять людям винить тебя. Если единственный другой вариант — позволить плохим вещам происходить, не имеет значения, что люди думают.
Она не ответила. Когда он взглянул на нее, она выглядела так, словно забыла обо всем о Кэмероне и Найтшейде. Ее глаза были широко открытыми и сияющими, когда она потянулась, чтобы коснуться нескольких карандашей, которые катились на кровати.
— Ты попросил художественные принадлежности? — прошептала она.
Джулиан посмотрел на свои руки.
— Все это время, начиная с заклинания, я бродил, потеряв свою суть, но дело в том, что я даже не замечал этого. Неосознанно. Но я чувствовал это. Я жил в черно-белом, а теперь цвет вернулся. — Он выдохнул. — Я говорю все не правильно.
— Нет, — сказала Эмма, — Я думаю, что понимаю. Ты имеешь в виду, что та часть тебя, которая чувствует, также является частью тебя, которая порождает многое.
— Говорят, что фейри крадут человеческих детей, потому что они сами не могут творить искусство или музыку. Как и колдуны или вампиры. Для создания искусства нужна смертность. Знание о смерти, о конечности бытия. Внутри нас есть огонь, Эмма, и когда он пылает, он обжигает нас, и жжение причиняет боль, но без его света я не вижу, как рисовать.
— Тогда рисуй сейчас, — сказала она охрипшим голосом. Она сунула несколько карандашей в его открытую руку и начала отворачиваться.