В Гренаду Хуана так и не доехала. В феврале 1509 года собственный отец поместил в заключение ее вместе с детьми – Фердинандом и Екатериной – во дворце Тордесильяс, а он сам был назначен администратором Кастилии в 1510 году. Слухи о безумии королевы продолжали множиться. Любая надежда на спасение собственными детьми тоже рухнула, когда взрослые дети Элеонора и Чарльз приехали навестить мать в закрытом замке. Хотя Хуана разрешила сыну, которого не видела десять лет, править вместе с ней, Чарльз не освободил ее.
В одиночестве в Тордесильяс здоровье Хуаны продолжало ухудшаться. При этом она не позволяла никому приближаться к младшему ребенку – девочка была воплощением Филиппа, – но и сама не могла о ней нормально позаботиться: королева пренебрегала как своей гигиеной, так и гигиеной дочери. Вскоре, в 1518 году, у нее отняли сына Фердинанда. Старший сын Карл был избран императором Священной Римской империи, а также правителем Арагона и Кастилии. Обожаемую дочь Екатерину – воплощение Филиппа – у Хуаны забрали в 1524 году. Пережив всех своих братьев и сестер и одного из своих детей, королева Кастилии Хуана умерла в одиночестве и безумии во дворце Тордесильяс после сорока восьми лет заточения… Она умерла в 1555 году в возрасте 75 лет.
Хотя почти невозможно узнать, были ли у нее какие-либо психические заболевания на самом деле, историки считают, что она страдала депрессией, биполярным расстройством, психозом или шизофренией. Одним из часто цитируемых доказательств этих утверждений является предполагаемое безумие бабушки Хуаны по материнской линии: якобы у нее была послеродовая депрессия, и она изолировала себя после рождения дочери Изабеллы (матери нашей безумной королевы). Другие историки считают, что Хуана не сошла с ума от своей любви к Филиппу, а это было просто выражением супружеской любви, специально сильно преувеличенной, чтобы дискредитировать наследницу и лишить ее престола.
В любом случае, даже если опустить предполагаемое психическое заболевание Хуаны, ее эмоциональная стабильность, несомненно, была поколеблена из-за жестокого обращения, которому она подвергалась со стороны матери, а также во время длительного заточения со стороны отца и сыновей. Очевидно одно: была ли Хуана Кастильская сумасшедшей или нет, но она, несомненно, является трагической фигурой в испанской истории.
Екатерина Великая – родильная машина для императора
Ни для кого не секрет, что женщина в родах и после очень уязвима. Не обходило это и венценосных особ. В 1742 г. императрица Елизавета объявила наследником своего племянника, родного внука Петра Великого, сына его дочери Анны Петровны и герцога Шлезвиг-Голштинского Карла-Петра-Ульриха. Однако для всех русских людей он был немецким принцем.
Четырнадцатилетний герцог переехал из Голштинии в Россию. Елизавету Петровну он считал второй матерью, поэтому ему пришлось принять Православие, а вместо немецкого воспитания получать русское. В 17 лет настало время думать о женитьбе. Вопрос о невесте долго обсуждался при дворе. В те времена браку придавали огромное политическое значение; более того, неправильный выбор мог повлиять на судьбу всей страны. Наконец, императрица Елизавета остановилась на принцессе Софии-Августе-Фредерике Ангальт-Цербстской.
Невеста приехала в Россию, приняла Православие и была названа Екатериной Алексеевной. В конце августа 1745 года состоялась свадьба 17-летнего Петра с 16-летней Екатериной. Сложно было не заметить, что жених был слишком холоден к невесте. Девушка долгое время оставалась одинокой в большом Елизаветинском дворце, будучи оторванной от немецкой среды, от обстановки своего детства. Брак был полным провалом; последующие 18 лет были наполнены для нее разочарованиями и унижениями.
Стоит отметить, что и Петру, и Екатерине приходилось самим определять свои отношения при дворе. Он был чрезвычайно невротичным, мятежным, упрямым, возможно, бессильным, почти алкоголиком и, что самое главное, фанатичным поклонником Фридриха II Прусского, прямого врага императрицы Елизаветы. Екатерина же, напротив, была трезвой и амбициозной. Ее ум, гибкость характера и любовь к России позже получили большую поддержку.
Хотя юная прусская принцесса была привезена для рождения наследника русского престола, первые восемь лет их брака прошли без ребенка. Некоторые историки считают, что Петр вообще был бесплоден.
Неудивительно, что отчаянно несчастные в супружеской жизни, Петр и Екатерина завели внебрачные связи. Она стала встречаться с Сергеем Салтыковым, русским офицером, поэтому, когда в 1754 году «привезенная принцесса» родила первенца – сына Павла, – по двору поползли слухи, что его отцом был Салтыков, а не Петр. Сама Екатерина подтверждала этот факт в своих мемуарах-записках, зайдя так далеко, что заявила, что императрица Елизавета была причастна к развитию отношений Екатерины и Салтыкова для рождения ребенка. В то же время современные историки считают, что утверждения Екатерины были просто попыткой дискредитировать Петра в глазах потомков и что он действительно был отцом Павла. Были еще и другие мнения: Салтыков был красив собой, и от него не мог родиться курносый мальчик. Или такое: Екатерина родила мертвого ребенка, которого заменили новорожденным чухонцем из деревни Котлы, расположенной недалеко от Ораниенбаума.
Но вернемся к самому процессу рождения наследника. Великий князь Павел Петрович родился 20 сентября к величайшей радости своей бабушки Елизаветы Петровны и всей России: его рождением обеспечивалось престолонаследие родом Петра Великого. Императрица полностью взяла на себя заботы о его воспитании, фактически отстранив от него мать. Павел, по сути, стал подопечным государства, а в более широком смысле – его собственностью. Елизавета воспитывала его таким, каким, по ее мнению, он должен был быть – истинным наследником и правнуком своего деда, Петра Великого.
Но, как известно, Елизавета отличалась непостоянством характера и вскоре охладела к хлопотам о наследнике, передав его на попечение нянек, заботившихся лишь о том, чтобы ребенок не простудился, не ушибся и не шалил. В раннем детстве мальчика с бурным воображением охотно пугали няни, поэтому впоследствии он всегда боялся темноты, вздрагивал от стука или непонятного шороха, верил в приметы, гадания и сны.
Павел I, отнятый Елизаветой Петровной у матери, стал подопечным государства, а в более широком смысле – его собственностью.
Известно, что Елизавета была очень добра к Павлу, но особыми знаниями и педагогической сноровкой не обладала. Мать ребенка поначалу пыталась спорить, но ее доводы игнорировались. Вот что пишет Екатерина в дневниках о своей беременности: «К моим родам готовили покои, примыкавшие к апартаментам императрицы Елизаветы Петровны и составлявшие часть этих последних. Александр Шувалов повел меня смотреть их; я увидела две комнаты, такие же, как и все в Летнем дворце, скучные, с единственным выходом, плохо отделанные малиновой камкой, почти без мебели и без всяких удобств. Во вторник вечером я легла и проснулась ночью с болями. Я разбудила Владиславову, которая послала за акушеркой, утверждавшей, что я скоро разрешусь. Послали разбудить великого князя (мужа), спавшего у себя в комнате, и графа Александра Шувалова. Он послал к императрице, не замедлившей прийти около двух часов ночи. Я очень страдала; наконец, около полудня следующего дня я разрешилась сыном. Только что спеленали его, как явился по приказанию императрицы духовник ее, нарек ребенку имя Павла, после чего императрица тотчас велела повивальной бабке взять его и нести за собою. Я оставалась на родильной постели, а постель эта помещалась против двери, сквозь которую я видела свет; сзади меня было два больших окна, которые плохо затворялись, а направо и налево от этой постели – две двери, из которых одна выходила в мою уборную, а другая – в комнату Владиславовой. Как только удалилась императрица, великий князь тоже пошел к себе, а также и Шуваловы, и я никого не видела ровно до трех часов. Я много потела; просила Владиславову сменить мне белье, уложить меня в кровать; она мне сказала, что не смеет. Она посылала несколько раз за акушеркой, но та не приходила; я просила пить, но получила тот же ответ. Наконец, после трех часов пришла графиня Шувалова, вся разодетая. Увидев, что я все еще лежу на том же месте, где она меня оставила, она вскрикнула и сказала, что так можно уморить меня. Это было очень утешительно для меня, уже заливавшейся слезами с той минуты, как я разрешилась, и особенно оттого, что я всеми покинута и лежу плохо и неудобно, после тяжелых и мучительных усилий, между плохо затворявшимися дверьми и окнами, причем никто не смел перенести меня на мою постель, которая была в двух шагах, а я сама не в силах была на нее перетащиться. Шувалова тотчас же ушла и послала за акушеркой, последняя явилась полчаса спустя и сказала нам, что императрица была так занята ребенком, что не отпускала ее ни на минуту. Обо мне и не думали. Это забвение или пренебрежение по меньшей мере не были лестны для меня; я в это время умирала от усталости и жажды; наконец, меня положили в мою постель, и я ни души больше не видала во весь день, и даже не посылали осведомиться обо мне. Его Императорское Высочество, со своей стороны, только и делал, что пил с теми, кого находил, а императрица занималась ребенком. В городе и в империи радость по случаю этого события была велика. Со следующего дня я начала чувствовать боль, начиная с бедра, вдоль ляжки и по всей левой ноге; эта боль мешала мне спать, и притом я схватила сильную лихорадку. Несмотря на это, на следующий день мне оказывали почти столько же внимания; я никого не видела, и никто не справлялся о моем здоровье; великий князь, однако, зашел в мою комнату на минуту и удалился, сказав, что не имеет времени оставаться. Я то и дело плакала и стонала в своей постели, одна Владиславова была в моей комнате; в сущности, она меня жалела, но не могла этому помочь».
Следующая встреча с сыном произошла лишь спустя шесть недель, когда Екатерина принимала очистительную молитву. Тогда императрица во второй раз пришла к ней в комнату и велела принести к ней Павла. «Он показался мне очень хорош, – пишет Екатерина, – и вид его несколько развеселил меня, но как скоро молитвы были окончены, императрица тотчас приказала унести его и сама ушла».