– У тебя никогда не было мужчины? – она опустилась в воду и позволила служанкам до красноты растирать кожу.
– Я жила в храме, госпожа, и была жрицей нашей Матери, – тихо ответила я, не желая продолжать неприятный разговор.
– Так у тебя правда никогда не было мужчины? – женщина заливисто рассмеялась, но я не могла понять почему. – Бедные девочки, как же вы там живете, – продолжила она. – Готова поспорить на все свои украшения, что муж положил на тебя глаз и сдерживает его только твоя ядовитость. Ведь так? Признайся?
Я вздрогнула. Еще не хватало призывать недовольство жен на свою голову.
– Зачем господину обращать внимание на какую-то рабыню, когда у него столько прекрасных женщин.
Скорее бы она уже закончила и ушла – молилась я. Купальщица же, казалось, никуда не торопилась.
– Да не какую-то, а очень хорошенькую и невинную. Тебе никогда не говорили, что ты красива? А скромность и смущение действуют на мужчин, как звук трубы на боевых слонов.
«Красива» – сейчас это звучало как насмешка. Ведь в детстве я именно об этом и мечтала – стать красивой, стать жрицей. Я стала и той и другой, но принесло ли это счастье? Теперь я хотела, чтобы на моем лице появился какой-нибудь изъян. Чтобы Поллав и его друзья не останавливали на мне маслянистых взглядов, не облизывали губы, не раздевали глазами. Чтобы никогда больше не пришлось пережить того, что было в ночь посвящения и в прошлую ночь.
– Так что, будь готова. Рано или поздно кто-нибудь отважится покорить эту крепость. И тогда не дерись, как дикая кошка, а с благодарностью прими дар, – она посмотрела на меня из-под полуприкрытых век. И махнула рукой, когда я попробовала возразить. – Хватит про свою ядовитость. Я не верю в нее. Пугай других.
Все. Хватит. Я поднялась из воды и начала одеваться. Кажется, первый кандидат на подтверждение моей смертоносности найден. Ману, зря ты так откровенен с женщинами.
Итак, что было в моем распоряжении? Жены вместе с наложницами делали сладости, чтобы после поста съесть их вместе с мужем. Та, что слишком много болтает, тоже сидела с ними и голодными глазами смотрела, как изюм и орехи исчезают в лакомстве.
Именно это мне и надо.
– Марна, – позвала я служанку. – Принеси мне фруктов и орехов, я пока надену украшения, – приказала я и пошла в свои покои.
Пользуясь отсутствием служанки, обильно смочила пальцы ядом – мне он не повредит, а вот на орехах останутся следы. Теперь главное сделать так, чтобы женщина соблазнилась на них.
Я села так, чтобы меня отовсюду было хорошо видно и, отправляясь в покои, невозможно было пройти мимо. Я не была ни женой, ни любовницей, поэтому могла позволить себе вдоволь есть, при этом ловила злые взгляды.
– Я тоже хочу есть, – посмотрев на меня, сказала Майя, и я почувствовала стыд. Девочка ни в чем не виновата, но вынуждена страдать, из-за того, что ее так рано выдали замуж, а подружке Ману захотелось поболтать.
– Тебе нельзя до вечера, – внушала ей старшая жена, кажется, она стала Майе кем-то вроде матери. – Ты же не хочешь, чтобы наш муж заболел?
Майя помотала головой, но при этом не сводила с меня голодных глаз. Я бы нашла способ с ней поделиться, но все было яде, как и я сама.
– Ну что же, надо очистить руки для мехенди, – сказала подруга Ману, когда сладости ровными рядами выстроились на подносах. Она поднялась и отправилась к себе, подтверждая, что я все правильно рассчитала.
Она прошла совсем рядом и собрала в горсть все что лежало на подносе. Но и я не зевала – немного выдвинула ногу, и женщина споткнулась. Чтобы устоять, она оперлась мне на плечо, но тут же отстранилась и заговорщицки подмигнула.
– Что случилось? Ты ее коснулась? – раздались обеспокоенные возгласы. – Обязательно вымой руки, – напутствовала женщину старшая жена.
– Конечно, – обернулась она и пошла дальше, с хрустом разгрызая отравленные орехи.
Теперь мне осталось только ждать и наблюдать. Получилось просто замечательно – никто не заметил, что плутовка ела, но все видели, что она коснулась меня. Яд сильный, и уже к вечеру она почувствует себя плохо. А пока пусть веселится и думает, что всех провела.
Я улыбнулась своим мыслям и устроилась поудобнее – впереди нанесение мехенди. Мастерицы уже пришли, и женщины шумно выбирали рисунки.
Под терпкий запах хны они наперебой посвящали маленькую Майю в тайны супружеских отношений. Девочка слушала приоткрыв рот, я же тем временем внимательно наблюдала за подругой Ману. Видимо, яд уже начал действовать: она судорожно сглатывала и взглядом искала воду – все это было мне знакомо, только в более щадящем варианте, так же, как и мгновенная смена жара ознобом. Об этом говорили ее красные щеки, которые, спустя один удар сердца, теряли все краски. Женщина прикасалась дрожащими пальцами ко лбу, потом к украшенной золотом шее. Наверняка, у нее сейчас горит горло и жжет в животе. Вода бы могла помочь, но в пост никто не позволит ей пить, а значит яд подействует еще быстрее. Не удивлюсь, если еще до наступления вечера все будет кончено.
– Видья, что с тобой? – старшая жена наконец-то заметила ее нездоровье. – Плохо себя чувствуешь из-за голода? – сквозь сочувствие, в ее голосе явно пробивалось удовольствие. Очевидно, старшая считала, что Видья должна платить за то, что две ночи провела с господином. В то время, как остальные томятся в одиночестве и молятся.
Я же подумала: «Как удивительно. Я столько времени прожила в этом доме, но узнала имя подруги Ману только перед ее смертью. Сколького я еще не знаю в этом доме?»
– Ничего-ничего, потерпи, – старшая по-матерински погадила Видью по голове. – До вечера уже недолго осталось. Это же не первый твой пост.
– Да-да. Все в порядке, – Видья говорила с трудом. Я вспомнила детство и сама чувствовала, как слова царапают пересохшее горло.
Удивительно, но когда все собрались на молитву, Видья тоже нашла в себе силы отправиться в храм, я же должна их сопровождать. Теперь я не была жрицей и могла не скрывать лицо. Так же поступили и наложницы – в отличие от жен, больше напоминающих кокон шелкопряда, чем женщин – они сверкали красотой и украшениями.
Теперь уже зная, насколько храмы далеки от истинного служения своему покровителю, я не испытывала ни малейшего желания туда входить, поэтому осталась на улице дожидаться, пока женщины совершат все обряды – в храме им и без меня ничего не грозит, а уж за себя-то я постоять смогу.
Я стояла поодаль и наблюдала за пестрой толпой, что обвязывала священное дерево красными нитями, молилась старому, узловатому стволу, и думала, что у них за мужья? Для кого они просят здоровья и долголетия, сами отказываясь от еды и воды? Похожи ли они на господина Марвари? Так же ли ради приданого берут в жены маленьких девочек? Засматриваются на то, что им не принадлежит, и не обращают внимания на жен, которым перед священным огнем клялись в верности? А те, что сейчас смиренно молятся с укрытыми от посторонних взглядов лицами, так же, под покровом ночи тайно встречаются с другими? Так в чем же смысл брака?
На этот вопрос я ответить не могла и продолжала наблюдать, когда за спиной раздался тихий голос:
– Нейса.
Несмотря на то, что втайне от себя я этого ждала, все же вздрогнула. Не оборачиваясь, отошла, словно устала быть на одном месте. Предчувствие не обмануло – Реянш стоял рядом и внимательно смотрел вглубь храма, словно высматривая невесту или сестру. Он не поворачивался ко мне, а я не старалась задерживать взгляд на нем, хоть сейчас больше всего хотелось повиснуть у него на шее и никогда не больше не отпускать. Брат возмужал, сейчас это был уже не юноша, а молодой мужчина. Между широких бровей залегли две тонкие морщинки, придавшие родному лицу суровый и сосредоточенный вид. Только взгляд остался таким же добрым, как у того Реянша, что спас меня после укуса змеи и напоил водой.
– Вы спаслись, – только невероятным усилием воли я сдерживала ликование. – Как вы сбежали? Как Малати? Что дальше?
При упоминании подруги, складки между бровями залегли глубже.
– Слишком много вопросов, сестренка. Ты сама как? Тебя не обижают?
Сдержаться и не разрыдаться было тяжело – вопрос Реянша напомнил обо всем, что произошло с тех пор, как я покинула родной дом – меня два раза продавали, травили ядом, из меня сделали убийцу, а сейчас хотят превратить в любовницу.
– Я же виша-канья, ты забыл? Что со мной будет? – сглотнула вставший в горле тугой комок. Не стоит сейчас Реяншу беспокоиться обо мне. Ведь у него наверняка что-то на уме. Может, с этим придет и моя свобода? Я постаралась улыбнуться, но получилось плохо.
– Абхей говорил, что ты себя в обиду не даешь, – Реянш ухмыльнулся. Кажется, он остался доволен моим поступком. – Но не обижай его больше. Он пришел за тем, чтобы помочь Марвари вернуться домой. Я не могу тебя забрать сейчас, сестренка. Я знаю, что тебе приходится терпеть и больше всего хотел бы избавить тебя от этого, а твоего хозяина придушить собственными руками, но нам нужна твоя помощь. Пожалуйста, потерпи еще немного и будь осторожна, – он говорил горячо, торопливо и на сжимающихся в кулаки руках вздувались вены.
Все-таки правильно я решила ничего не говорить брату, голова ему сейчас нужна ясная.
– А как я узнаю, что надо делать? – кажется, Реянш хотел только удостовериться, что со мной все в порядке и заверить, что Абхей мне не враг. – И как ты узнал, что я буду здесь?
– Твой друг сказал, – усмехнувшись, ответил брат. – Он же вхож в гарем. А в дальнейшие планы тебя посвятит Абхей.
Молельщицы потянулись из храма с полными подношений подносами, и Реянш повернулся, чтобы уйти.
– Как Малати? Они поженились? – мне необходимо было это знать, что в этом безумии хоть кто-то счастлив.
– Малати исчезла. После того, как выбрались из особняка, мы сели на корабль. Марвари старший был очень плох и не дожил до окончания путешествия. Кто-то из вас его отравил. Твоя подруга была счастлива и щебетала, как птичка, скрашивая печаль Саджита-джи. Но, когда сошли на берег, и Саджит все организовал для брачных обрядов, она исчезла, но до этого успела рассказать о вашей жизни и об учителе Ману. У молодого господина больше не осталось причин скрываться, меня беспокоила твоя судьба, и мы стали думать, как вернуться.