— Где Дед? — крикнул Макс, цепляя флягу на пояс. — Алмаз Григорьевич?
— У портала! — рыкнул в ответ Бермонт.
Тротт на бегу бросил взгляд на портал.
— Там-там-там-там-там-там, — заколотилось сердце.
Там от тени-паука, мерцавшей красным и черным, ставшей еще больше и будто плотнее, отбивались четверо магов, кажущихся крошечными на ее фоне. Полыхало так, что глазам было больно. На их глазах тень опустилась к земле и пастью рассекла ее, продлевая канал.
— Бегом! — крикнул Четери. — А то нам некуда будет бежать!
— Успеем? — трепыхалось сердце. — Успеем, успеем, успеем?
От края портала до канала оставалось метров семь — еще немного, и нечего будет защищать, давление воды само столкнет кусок почвы в провал, и за несколько минут переход будет закрыт.
— Бегут! — заорал Черныш. — Метров пятьсот, Алмаз! Нужно продержаться!
Тень оглянулась и взвилась в ярости. Заверещала, погрузив передние лапы-лезвия в землю — но тут загрохотали за спинами магов вулканы, затряслась земля, а саму тварь словно кто-то огромный подкинул вверх на десяток метров.
Она, визжа как обезумевшая, то ли от боли, то ли от страха, светящаяся красным нутряным светом, закрутила вокруг себя тьму, создавая еще одно копье с огромным наконечником, и вбила его в щит. А затем еще и еще, круша его с небывалой силой.
Маги не успевали бить — им оставалось только защищаться, удерживая огромный купол, который сдвигался на ладонь, на шаг, на полметра.
— Замыкаем на меня потоки! — заорал Алмаз. — Быстро!
Маги повернулись к нему, перекидывая остатки резерва — и он начал вливать его в щит. На груди его стали лопаться амулеты Брина, он затрясся, руки заходили ходуном.
— Алмаз, не надо! — крикнул Черныш.
Вокруг Старова сгустился воздух — и потянул на себя воды реки, и соткал из них огромный, почти десятиметровый острый кусок льда, а затем метнул его в грудь тени.
Осколок, похожий на комету, врезался в копье — но не рассыпался, а разделился на четыре, которые вмазались в грудь твари, пронзив ее, откинув далеко в сторону, в реку.
Алмаз рухнул на землю. Галя и Ли Сой еле стояли на ногах. Галина вытащила из куртки флаконы, протянула несколько напарнику.
Черныш бросился к заклятому другу, затормошил его, затряс.
Лицо Старова на глазах становилось старше. Истончалась кожа, проступали вены, вваливались глаза. Он сипло дышал, в глазах его, становящихся старчески светлыми, выцветающими, то появлялась, то исчезала осмысленность.
Черныш метнул взгляд на реку. Тень, шатаясь, поднималась из нее. Выползла на берег. Поднялась. Но полетела не к порталу — к тем, кто шел сюда.
— Сойка! — хрипящим шепотом позвал Черныш. Содрал с себя еще половину амулетов, бросил в руки подковылявшему магу. — Тут еще что-то осталось. Раздели между собой и Галей. Охраняй портал на случай, если тварь вернется. Я помогу, я вернусь!
Ли Сой кивнул, отступая. Галина, уже порозовевшая, закинула в себя еще пару настоек Тротта, подняла руки, вновь кастуя щит почти по краю портала.
Черныш потянул Алмаза в портал. Каждый шаг давался тяжело, словно тянул он не человека, а грузовик с кирпичами. Но дотянул, рухнул в туман вместе с другом.
Их выбросило прямо на край, во мглу, окружающую портал, под мягкое сияние золотого вьюнка. Тут же тело словно подвесило на струны стихий — ослабшие, пульсирующие на грани развоплощения, но они тут были! А, значит, была и надежда.
— Давай, давай, давай, — бормотал Черныш, вытягивая руки над Алмазом. — Что же ты, старый дурак, так подставился. Что же ты….
Вокруг грохотало, но не было у него времени посмотреть, что происходит.
Он сшивал порванные каналы — а они распадались снова, потому что не хватало вокруг стихийной силы, он, схватив в горсть амулеты, сосал энергию из заключенных там духов, но и это не помогало. Дыхание Алмаза становилось все тяжелее. Лицо уже напоминало череп, обтянутый кожей. Пульс снижался, и сердце работало едва-едва.
— Не смей умирать, дружище, — бормотал Черныш, пересшивая каналы виты и понимая, что не помогает, — рано еще умирать! Мы с тобой триста лет хотели прожить, помнишь?
Он почти насильно раздул его ауру, притянув все доступные потоки виты. И тут Алмаз открыл глаза и с неожиданной силой вцепился ему в руку.
— Данзан, — прохрипел он. — Не трать на меня виту. Иди… помоги им. Помоги. Прошу!
— Иди ты в жопу! — зло бросил Черныш, трясущимися руками вливая в него настойки. — Не смей умирать! А ты, — зло заорал он, глядя вверх, на сияющий золотом вьюнок, — помоги! Помоги! Боги, да помогите же вы!
Вьюнок виновато и отрешенно сиял. И Черныш увидел, как слабо его плетение, сколько сил его уходит, чтобы земля вокруг не раскололась, не пошла островами по магме.
— Иди, — шептал Алмаз, — иди, друг мой. Они важны для меня… Мои ученики… они мне как дети… иди.
— Да что же это такое, — бормотал Черныш, вновь и вновь сшивая порванные виталистические мередианы, которые рассыпались прахом.
Алмаз уже ничего не говорил — улыбался, глядя на него. Тело истончалось. Резерв уходил в ноль.
— А так-то славно мы с тобой повеселились, братишка, правда? — выдохнул он. И хмыкнул иронично — совсем как полный силы, полный жизни Алмаз.
Рука, сжимающая локоть, обмякла, глаза закатились, и Черныш, чертыхаясь, в последней надежде бросил на друга стазис. Но он рассыпался — не было у Данзана уже сил. И амулеты оказались пусты. И личный резерв только-только позволял дышать и двигаться.
Данзан посмотрел на свою старческую руку. Прижал ее к груди друга. Начал качать сердце, долго, настойчиво, вдыхая воздух в сухие губы.
Но не отзывалось сердце, а он качал, пока не свалился рядом от слабости.
На губах было что-то горькое, мерзкое — он облизал их и только потом понял, что это слезы.
— Сукин ты сын, — сказал он с тоской в сухой профиль друга. — Сукин ты сын, тварь ты. Тварь ты, Алмаз!!! — заорал он, завыл, поднимая глаза к небу. Привстал, наклонился к заклятому другу, обнял его, затряс, зло и тяжело. — Ушел, да? Ушел? Как же так, как ты так подставился? Зачем? Что теперь-то? Ты хоть понимаешь, что ты был последним человеком на Туре, которого я любил как брата?
Алмаз молчал, глядя в небо пустыми глазами. И Черныш, закрыв эти глаза, вновь облизал губы с соленой горечью. Чувствуя, как тянет и ноет в груди, как сердце колотит в колотушку боли, стянул с руки друга серебряное профессорское кольцо, надел себе на палец и заставил себя подняться. Ему едва удалось это сделать.
Только сейчас он заметил, что вокруг вьюнка творится светопреставление, а часть Медвежьих гор отсутствует, будто целая горная цепь из пяти-семи пиков куда-то делась.
— Дороги, говоришь, тебе твои щенки, — пробормотал он зло, вновь поглядев на Алмаза. — Ну, подохнуть за то, что тебе дорого, тоже неплохо. Вот ты там хохочешь сейчас надо мной, да, братишка?
Он с ненавистью посмотрел на портал и шагнул к нему. И тут туманные лепестки взвились высоко в небо.
Бой старейших магов, проходивший на глазах беглецов и сопровождавшего их отряда, отдавал отчаянием и надеждой. Удержат портал или не удержат?
С сопровождением дело пошло быстрее. Отряд тараном продавливал инсектоидов, расшвыривая их заклинаниями, выжигая, выбивая — но Максу все равно казалось, что двигаются они слишком медленно. Очень медленно.
Вот тень ударила по щиту четырех старших магов, защищающих портал. Вот полетел ей навстречу осколок льда, зашвырнувший ее в реку.
— Вперед, вперед, вперед, — кололо в груди сердце. Руки начинали неметь.
Вот поднялась она из реки, полетела не к щиту — к беглецам.
«А вот теперь надо пить!» — заорал изнутри Жрец.
Тротт на бегу поднес ко рту флягу. Бермонт, что-то прошептав, зажав рукой мешочек на груди, метнул секиру — та полетела навстречу тени, метрах в пятидесяти от беглецов врезалась ей в грудь, раскалывая хитин. Оттуда полезло красное, склизкое — но тварь по инерции пролетела вперед, размахиваясь — и бросила на отряд что-то, напомнившее тяжелую серебристую паучью сеть.
Та, словно обладая собственным разумом, рванула прямиком на Тротта, облепляя щит — Макс словно впечатался на бегу в скалу, раскинув руки и запрокинув голову, а из него, обжигая льдом, рванул поток тьмы.
На миг над равниной стало темно — ни солнца, ни звезд, ни вулканов. Ни звука, ни вздоха… сеть вспыхнула, распадаясь, и вдруг снова засияло солнце, и покатился над землей взрыв, от которого люди под щитом попадали, инсектоидов со всадниками смело в реки и за реки, по которым катились валы воды со сметенными деревьями.
Тротт не видел ничего — но, похоже, Жрец видел, потому что он ударил куда-то вверх, и оттуда раздалось агонизирующее верещание. Тень схлопнулась, сминаясь, как кровью брызгая черным дымком — и ее унесло куда-то далеко, за пределы видимости.
Заныло сердце так, что он согнулся, рухнул на землю, слыша свое надсадное дыхание. Над ним склонилась Алина, затрясла — зрачки ее были расширенными. От рук ее шел жар, и она подняла его голову и жестко, с отчаянием и любовью поцеловала, переливая свою силу от тела к телу, от губ к губам, от сердца к сердцу.
Меньше стало дергать в груди. Он оторвался от нее. Схватился за руку подошедшего серьезного Чета, поднимаясь.
— Выдержи, — тихо попросил его Мастер. — Ты почти дошел, Макс.
Все он понимал.
— Выдержи, выдержи, выдержи, — зашептало сердце, осторожно, чтобы не провоцировать боль.
Поднимались люди. Вновь зажжужали вдалеке стрекозы.
Щита над ними больше не было. Реяли, защищая беглецов, последние огнедухи — меньше десятка их осталось. И маги отряда накрывались и накрывали соседей своими, слабенькими — которые теперь не выдержат и одного удара стрекозы.
В глазах расплывалось.
— Вперед! — заорал Демьян. — Совсем близко!!!
Оставалось метров сто до портала и щита над ним, удерживаемого двумя магами старшей когорты — где же Дед? — когда в щиты застучали одна за другой стрекозы — и они стали лопаться. Последние огнедухи рывками прошивали нападающих и исчезали. Макс, схватив Алину за руку, взмыл в воздух, лавируя меж раньяров и видя, как бьют по ним маги. С двух сторон наступали добежавшие охонги, которых молотили берманы, вихрем крутился Четери, за мгновение ухитряясь рассечь с десяток невидши, поперших к Максу с Алиной и доставших бы — совсем немного нужно было пролететь, совсем немного!