Слушая песнопения священника, Клара закрыла глаза. Доусон взял ее за руку, и она взглянула на мужа, утирая слезы. Он, разумеется, сидел с сухими глазами, идеально представительный. Церемония действовала на него успокаивающе и вселяла уверенность – она ведь для того и предназначалась. Ритуал, призванный ограждать мир от хаоса. Когда настало время присоединиться к паре у алтаря, Клара исполнила все с большей грацией и уверенностью, чем на собственной свадьбе.
После финального благословения все вышли под вечернее небо. В воздухе веяло зябкой прохладой – зима, не до конца смирившаяся с собственным бессилием, тщилась о себе напомнить. Джорей и Сабига в карете уехали обратно в особняк. Утром девушка присоединится к завтраку вместе с сыновьями Клары, и у всей семьи начнется долгий, осторожный танец слов и жестов этикета, который со временем сделает реальностью сегодняшнее молчаливое заявление братьев. Сабига станет частью рода Каллиамов не только по имени, но и в силу подлинной принадлежности к семье. Времени на это хватит.
А нынче вечером будут долгие беседы в «Медвежьем братстве» и других, не таких многочисленных сообществах. Доусон и лорд Скестинин преподнесут праздничные дары своим друзьям и союзникам, упьются до умопомрачения и проспят все утро. Клара будет сторожить дом и следить, чтобы молодых не беспокоили и не смущали совсем уж развеселыми выходками.
Сейчас, стоя у дверей храма, она наблюдала за тем, как теснятся на улице кареты и паланкины и как лакеи из сотни знатных домов толкаются, сыплют проклятиями и пытаются исполнить повеления своих господ. К ней ненадолго подошла леди Скестинин, и они перемолвились о пустяках – об уходе зимы, о дамских платьях при дворе, о неизбежном кашле, который породило у всех огненное зрелище на празднестве Канла Даскеллина. Леди Скестинин не пыталась выразить благодарность, Клара не пыталась намекнуть, что благодарность необходима. Когда лорд Скестинин вернулся за женой, обе были удовлетворены тем, что понимают настрой друг друга. Так что с этой стороны все было хорошо.
Подъезжая к дому, Клара увидела зажженные фонари во дворе и всю домашнюю челядь – слуг и рабов – снаружи особняка, словно готовилось большое гулянье. С одной стороны, челядь была ее наемным войском, выставленным в дозор: никто не войдет в дом и не выйдет без ведома Клары. А кроме того, если слуги толпятся в аллеях и переходах, наблюдая за садами и окнами, то им некогда подслушивать у спальни Джорея и Сабиги. Ее сына и ее новой дочери.
Клара уселась в своей комнате за чашкой чая, к которой подали хлеб с медом. В голове бродили мысли о внуках. Да, разумеется, один уже есть – в некотором роде. Незаконный сын Сабиги уже умеет звать маму, умеет ползать. Ему неоткуда знать, что мама сегодня начала новую жизнь. Может, он даже и не знает родной матери. Вряд ли лорд Скестинин позволил Сабиге проводить время с ребенком, а тем более за ним ухаживать.
Клара зажгла трубку, взяла в руки вышивание и пообещала себе, что с утра попробует выяснить, в каких условиях живет мальчик. Теперь, когда Сабига стала частью ее семьи, Клара должна быть уверена, что о мальчике заботятся должным образом, в противном случае придется навсегда о нем забыть.
Раздался легкий стук в дверь, Клара откликнулась. Мажордом, успевший рассортировать подарки, принес составленный перечень. Клара взяла у него свиток. Лорд Банниен подарил двух меринов из своих конюшен и малую карету в геральдических цветах дома Каллиам. Лорд Бастин преподнес серебряную шкатулку с полуунцией пряности, которая, если верить его словам, стоила больше всех коней и карет лорда Банниена, вместе взятых. Даже Куртин Иссандриан принес в дар ручное зеркало из стеклянных мастерских Элассы, оправленное в серебро и с вензелем из имен новобрачных.
Для этого-то и предназначались свадьбы. Послужить поводом для любезности и щедрости. Дать прошлогодним врагам стать друзьями или, если не выйдет, хотя бы приветливыми знакомыми. Такое выстраивание связей и отношений составляло оборотную сторону битв и интриг. Так создавалась ткань цивилизации. То, что Доусон защищал с помощью традиций и ритуалов, Клара творила для себя из благодарственных посланий и изготовленных в чужой земле ручных зеркал. Обе стратегии были необходимы, обе в равной степени ценны.
Не дожидаясь возвращения Доусона домой, Клара легла в постель и тут же уснула. Из дремы, в которой ей снились мыши и крутящееся колесо, ее вывело прикосновение знакомой руки. Сон мало-помалу схлынул, комната вновь приняла знакомые очертания. Доусон сидел на краю постели, по-прежнему в праздничных черно-золотых одеждах. На миг Кларе показалось, что он не прочь отпраздновать событие известным ему способом, и неспешно улыбнулась при мысли о супружеских объятиях.
Отблеск свечи упал на лицо Доусона, высветив дорожки слез на щеках, и весь сон разом пропал. Клара села на постели:
– Что случилось?
Доусон покачал головой. От него пахло крепленым вином и табачным дымом. Мысли Клары метнулись к Джорею, к Сабиге. Слишком уж много печальных песен связывалось с бедами брачной ночи. Она потрясла мужа за плечо и развернула к себе; глаза их встретились.
– Любовь моя, – стараясь, чтобы голос не дрожал, произнесла Клара, – скажи мне, что случилось.
– Я старик и делаюсь все старше. У младшего сына теперь собственная семья, а от меня уходят друзья детства. Исчезают во тьме.
Несмотря на опьянение, печаль в его голосе была настоящей, и не вино было причиной расстроенных чувств, а наоборот – он пытался напиться для того, чтобы не чувствовать горя.
– Симеон? – спросила Клара.
Доусон ответил, и в голосе его звенела тоска:
– Король умер.
Китрин
На северо-востоке, в Наринландии, – серый каменный город Столлборн, центр морской торговли. На юго-востоке, в Гереце, – город Дэун с его собаками, светильниками и знаменитыми копями дартинов. На юге, в Элассе, – пятиградие Суддапала, заправляющее всей торговлей на Внутреннем море. В Нордкосте – Карс, некрополь драконов и Комме Медеан с его главной дирекцией банка. Недавно, в Вольноградье, – город Ванайи. А сейчас, в южной части Биранкура, – Порте-Олива. Филиалы Медеанского банка расходились в стороны по всему континенту, как спицы колеса.
Китрин, сидя за столом, водила пальцем по карте и раздумывала.
Сколько она себя помнила, ее жизнь протекала в Ванайях. Когда город погиб от пожара, с ним сгорело и ее прошлое. Улицы и каналы, на которых Китрин играла в детстве, погибли, как и почти все люди, которые их знали. Если она не сможет вспомнить, к югу или северу от рыночной площади шла некая улица, то это знание попросту перестанет существовать для мира: не будет способов выяснить, и, что еще хуже, не будет для этого причин.
Порте-Олива стала ее домом, потому что сюда ее забросила судьба. Филиал банка принадлежал Китрин – в той степени, в какой он не принадлежал Пыкк, – именно потому, что она сделала ставку в игре и выиграла. И еще потому, что магистр Иманиэль научил ее банковскому делу. Суддапал для нее – лишь город из чужих рассказов. Она никогда не бывала так далеко на востоке, никогда не видела города, составленного из пяти частей, на берегу океана. Никогда не слышала крики черных чаек и не наблюдала, как собираются вместе утопленцы под океанскими волнами. Однако она знала довольно много о том, как через Суддапал попадают на материк золото и пряности из Лионеи. Как волов Пу’та перевозят на огромных плоских баржах вдоль берега и продают на прибрежных рынках ниже города. Стоит ей посидеть неделю над книгами в конторе, она поймет логику функционирования Суддапала и влияющие на него силы лучше, чем любой из его уроженцев. У монет своя логика и свои законы, это она знала. Так что в некотором смысле она знала весь мир, любые его края, даже если никогда там не бывала.
Китрин обвела пальцем западное побережье. В Принсип-с’Аннальдэ нет филиала банка. Зато там родичи ее матери, чистокровной циннийки. Китрин о них знала лишь одно: когда ее, сироту-полукровку, хотели отдать им в семью, они отказали. Страдать из-за этого Китрин не собиралась – точно так же взрослый человек не вздумал бы страдать от отсутствия мизинца на ноге, если с рождения жил без него. Отказ родичей был для нее таким же фактом жизни, как цвет неба или ритм морского прибоя. Семья, кровные родичи живут вот здесь – Китрин постучала пальцем по карте, – но для нее смысла в этом не больше, чем если бы они сгорели в Ванайях.
А к северу оттуда – Нордкост. К западу от него Тонкое море и Наринландия, к востоку – Астерилхолд и имперская Антея. В Нордкосте находится центр банковской сети, которая затрагивает всю северную торговлю и простирает свою тень до теплых вод Внутреннего моря.
«Может, и будут доверять, если узнают тебя получше».
Что бы капитан ни говорил, банк ей доверять никогда не будет. Завоевать доверие владельцев – Китрин надеялась, что не только гипотетическое, – можно лишь одним способом: ее отчетами, отсылаемыми на север. Если бы там увидели, как она управляет филиалом, как соотносятся убытки и прибыль, как растет число контрактов, то владельцы поняли бы, как работает ее ум. Однако Китрин, связанная по рукам и ногам присутствием нотариуса, оказалась служанкой своей служанки, и способов освободиться не существовало.
Китрин страстно желала отослать Пыкк прочь. Если бы случилась какая-нибудь срочная нужда, важная необходимость присутствия в другом месте без ограничения количества средств в обороте – тогда у Пыкк, возможно, не осталось бы выбора и она передала бы дела в руки Китрин.
А еще лучше – если бы проснулся дракон, утащил Пыкк в море и скормил ее гигантскому крабу. Мечтать так мечтать.
Грезы прервал стук в уличную дверь. Встав из-за стола, Китрин оправила платье: главное для банкира – выглядеть так, будто ты занят совсем не тем, чем занят на деле. В ее случае это значило выглядеть так, будто ты хоть что-то значишь.
Стук повторился.
– Сейчас! – откликнулась Китрин.