Гулкий свистящий звук вина, вливаемого в глотку.
– Как думаешь, влюблен он в магистру?
– Барт! Она ведь…
– Да ладно, она уж не первый сон видит. Нет, серьезно. Он ведь мог бы заиметь собственную армию, гарнизонной службой зарабатывать вчетверо или впятеро больше, чем сейчас. Так нет же, торчит непонятно где. Половина девиц в харчевне готова под него лечь в любой миг, а он их старательно обходит стороной, чтоб они чего не подумали.
– Да нет, он просто верен погибшей жене. Не может с женщиной, сразу жену вспоминает.
– Эх… Я-то думаю, все-таки влюблен в магистру.
– Говорю тебе, былое горе его камнем тянет, – возразил Коризен Маут. – И к тому же магистра лицом ничего, да груди-то у нее нету.
– Знаешь, братец, – хохотнул Барт, – счастье твое, если она сейчас спит.
– Не сплю, – подала голос Китрин.
Повисло молчание. Китрин вылезла из палатки, распрямилась. Под звездным светом оба стражника казались совершенно бесцветными. Покаянные физиономии, у Барта в руке бурдюк. Китрин подошла и забрала бурдюк.
– Вина вам уже хватит, – заявила она. – Ложитесь спать. Оба.
Стражники без дальнейших слов растянулись на походных постелях. Китрин постояла над ними, пока сама себе не показалась комичной, и вернулась в палатку. Разговоры уже не мешали, однако Китрин по-прежнему лежала в темноте без сна. Вино оказалось не самым хорошим, но и не из худших. Выпив половину содержимого бурдюка, Китрин почувствовала, как смягчается ком в желудке – точно так же, как в первый раз, когда ей пришлось путешествовать. Хмель расслабил тело, глаза теперь закрывались легче, все вокруг казалось добрее и спокойнее. Она задумалась было о Маркусе: неужели он правда влюблен? Вряд ли. С тем же успехом можно вообразить, будто магистр Иманиэль мечтал на ней жениться. Капитан, конечно, красавец, но ему ведь столько лет…
Китрин заставила себя отогнать эти мысли и для успокоения переключилась на банковские дела. Убытки от потери «Грозоврана» в отчетах наверняка отражены, а прибыль от возвращения груза – нет. Нужно, чтобы главная дирекция была об этом осведомлена. А также о том, что Пыкк отказалась признать спасенным имуществом груз, отсутствующий в страховом контракте.
Интересно, какие формулировки надо вписать в контракт, чтобы на груз больше никто не претендовал? Ничего невозможного, просто Китрин раньше с таким не сталкивалась. Нужно получить мнение магистратов. Если все согласятся, что Пыкк не права и присвоение спасенного груза является законным, то по такому контракту банк сможет предложить недурную ставку. Страхование на полную стоимость за десять процентов – вполне разумный уровень, если вдобавок иметь гарантии выполнения контракта…
Мысли мало-помалу рассеивались, винные пары и банковские расчеты смешивались с шелестом трав. Она вдруг обнаружила, что глаза давно остаются закрытыми, причем без всякого усилия. Почти в полусне закупорила бурдюк и повернулась с боку на бок, тело расслабленно вытянулось на утоптанной траве. Еще несколько дней – и Сара-сюр-Мар. Потом корабль. Потом Карс. Потом какой-нибудь способ уговорить всех, чтобы Пыкк Устерхолл забрали и скинули в колодец, а банк вновь отдали Китрин.
Доусон
Армия отбыла из Кемниполя на неделю позже лорда Эшфорда. Из-за спешности пришлось идти малым числом. Двадцать рыцарей с оруженосцами, к ним четыре сотни мечников и лучников – по большей части крестьян, которых оторвали от земли в самый разгар посевных работ. Десятка два солдат оказались опытными бойцами, чуть меньше сотни хоть в одном бою да побывали. Доспехи собраны из чего попало, мечи с копьями и охотничьи луки вытащены из подвалов и с пыльных чердаков.
В те же дни отправили гонцов в южные и восточные земли – собирать второе войско, более многочисленное. Пока отряды доберутся из южных поместий и от границы с Саракалом, пройдет месяц. Считалось, что Антея способна собрать армию в шесть тысяч человек с оружием и доспехами, при этом не лишив поля рабочих рук и не рискуя впасть в голод к весне.
Впрочем, это будет позже. А сейчас рыцарские кони ступали по широкой драконьей дороге, за ними тянулись обозы с фуражом и продовольствием. Позади колонны растаял в дальней дымке Кемниполь, и даже Кингшпиль превратился в крошечное пятнышко на горизонте. Во главе армии двигался верхом лорд-маршал Доусон Каллиам, рядом скакал его сын Джорей. Коней торопили так, будто старались увлекать армию вперед силой воли и собственным примером.
На картах Астерилхолд имел вид длинного прямоугольника, отделяющего имперскую Антею от Нордкоста и торчащего между крупными северными королевствами, как оруженосец между двумя рыцарями. Его короткая береговая линия не шла ни в какое сравнение с внушительными соседскими. Заметных городов в нем насчитывалось всего два: Калтфель и Асинпорт. Зато преграды на его границах были куда серьезнее, чем позволяли догадываться тонкие линии на пергаментной карте. Река Сайят текла на север от широких болот, в которые вливались водные потоки с гор на южной границе. Вторгаться в Астерилхолд со стороны Сухих Пустошей – трудно и долго. С запада – попадешь в болотистую местность, грозящую болезнями. Судоходной река делалась лишь на севере, перед впадением в море, а до этого по всей длине она оставалась грязной, холодной, глубокой и опасной. На речном берегу стоял былой антейский город Аннинфорт, поколение назад отказавшийся от верности Рассеченному Престолу, – он дышал воздухом Астерилхолда и давал кров приверженцам обоих королевств.
Войны королей и отделение Антеи, которая после этого стала самостоятельной империей, Доусон успел изучить и хорошо знал: вопрос о том, кончится ли дело коротким столкновением или затянувшейся на годы кровавой войной, зависит от владения Серефским мостом.
Южнее Калтфеля, на расстоянии однодневного конного перехода от него, лента драконьей дороги пересекала реку на самой быстрине. Рассказывали, будто река появилась не сразу: изначально драконья дорога шла по равнине, часть которой за следующие тысячелетия размыло так, что дорога стала мостом. На берегах, мрачно глядя друг на друга, высились две башни, каждая со своим гарнизоном. Кто контролирует мост, тот контролирует и ход войны, поэтому Доусон надеялся добраться с войском и захватить дальнюю башню раньше, чем король Леккан опомнится после гневной вспышки Гедера Паллиако. Любая попытка наступать по мосту обещала быть кровавой, однако потерять сейчас пятьсот человек за день – значит в следующие несколько лет уберечь пять тысяч от смерти на болотах и на переправах, на кораблях и на побережьях.
Походный шатер Доусона надежностью не уступал городскому дому. Толстые кожи, натянутые на железные рамы, служили внешними стенами и перегородками. Посреди главного помещения пылала жаровня, витые волокна сероватого дыма поднимались наружу через отверстие в крыше. Под пение сверчков – ужин: цыпленок, яблоки, негодование. Былой союзник, Канл Даскеллин, сидел напротив и чистил кинжалом яблоко.
– Не понимаю, что вы предлагаете, мой старый друг, – продолжил Даскеллин давний разговор.
– Ничего не предлагаю.
– Ничего? – Зеленая яблочная кожура длинной спиралью упала на пол, мелькнула с внутренней стороны белая мякоть. – А по вашим словам выходит, будто вы обвиняете лорда-регента в преступлении против короны.
– Я не призываю к государственному перевороту. И не жажду видеть ничьи головы насажанными на пики. По крайней мере, головы значимых людей. А вот если этих сектантов Паллиако отхлестать цепями и выставить из города, то я бы не возражал.
– И все же…
– Канл, я доверяю собственным глазам. Вы бы увидели то же самое, если бы смотрели. Паллиако без своего ненаглядного жреца нигде не появляется. А что нам известно о тех жрецах и паучьей богине? Слишком уж мы поспешили. Паника из-за Мааса, радость после его неудачи – нас накрыло с головой, и мы ринулись поддерживать победителей.
– Как будто впервые в истории, – насмешливо вставил Даскеллин. – Мы видели и плохих регентов, и плохих королей. Бывали приличные короли при дурных советниках, бывали и полупьяные короли, которые отдавали приказы из борделя, пока советники пытались спасти королевство от гибели. Как чрезвычайный посол Нордкоста, я не очень-то радуюсь, когда послов кромсают на куски, но в остальном не вижу разницы.
– А я вижу, – ответил Доусон. – Те плохие короли были нашими собственными. И плохие советники тоже. Они все из Антеи. А сейчас мы отдали себя в руки чужеземцев.
Даскеллин помолчал, словно соглашаясь.
– Вы думаете, – спросил он наконец задумчиво, – мы ввязались в чужую войну?
– Я этого не сказал. – Доусон пальцами оторвал от кости кусок цыпленка. Дома или на пиру он бы такого себе не позволил, но здесь походный лагерь, кругом война. – Я говорю лишь, что если Паллиако обязан этим деятелям, то для нас это не лучше, чем если бы Маас усадил своего астерилхолдского родича на наш трон.
– Меня не оставляет чувство, будто у вас ко мне просьба. Я не понимаю какая.
– Выясните, что у кого на уме. Не у всех – у тех, кто поднялся благодаря Паллиако. Броот, Верен и прочие. Узнайте, преданы ли они ему.
– Разумеется, преданы, – ответил Даскеллин. – Как и мы все. Как и вы тоже. Мы тут маршируем и отрабатываем команды, вместо того чтобы сидеть при дворе. Значит, преданы.
Доусон покачал головой:
– Я здесь по приказу лорда-регента. А не ради Гедера Паллиако.
Даскеллин засмеялся, и песня сверчков на мгновение прервалась. Он отрезал кусок яблока, закинул его в рот и указал клинком на Доусона:
– Слишком уж тонкие вы проводите различия. Следите за собой, а то заделаетесь политиком.
– Не ерничайте, – буркнул Доусон. – До конца войны, чем бы она ни завершилась, все равно ничего не предпринять. И в качестве верховного маршала я обязан поощрять преданность среди знатных родов. А когда покончим с Астерилхолдом, займемся жрецами.
Канл Даскеллин вздохнул:
– С вами трудно вступать в заговоры, Доусон. Последняя попытка вышла неудачной.