ые бойцы. Ворота не открылись.
И не откроются.
– Прикончите всех и заприте кирпичную башню, – велел наконец Доусон. – Доложим лорду-регенту, что вторжение отбито и граница восстановлена.
«И все это слишком поздно», – не стал добавлять он вслух.
Он воздел меч и тут же опустил, дуэльным приветствием отдавая честь противнику. Ворота белой кирпичной башни захлопнулись. Первая битва новой войны окончилась вничью, и опыт Доусона подсказывал, что продолжение не заставит себя ждать.
Маркус
– Убью! – выкрикнул куртадам, сжимая кулаки. Заросшие мехом щеки и лоб смягчали злобное выражение лица, отчего куртадам походил не столько на отчаявшегося бедолагу, чьи мечты о красивой жизни пошли прахом, сколько на обиженного щенка. – Не смей, я тебя убью!
– Не убьешь, – ответил Маркус. – Да перестань уже.
Королевский гвардеец из первокровных, едва ли старше Китрин, кивком указал Маркусу на рыдающего куртадама.
– Угроза причинить смерть жителю города, – констатировал он. – Если хотите, отдам его магистратам.
– Штраф ему платить все равно нечем, – покачал головой Маркус. – Не трогай. Ему и без того забот хватает.
Дом стоял на маленькой уединенной площади. Гвардеец ее величества, стоящий рядом с Маркусом, олицетворял собой законную власть. Стражники, снующие в дом и обратно и вытаскивающие пожитки куртадама на улицу, принадлежали Маркусу. И Пыкк. И банку.
У дома уже собралась толпа из соседей, уличных торговцев и случайных прохожих, которые норовят пополнить любое сборище. Куртадамка Энен, которую Маркус нанял в стражники одной из самых первых, когда Китрин только-только создавала филиал, вышла из дома с замысловатой марионеткой, держа ее на руках, как ребенка, и положила ее поверх горы прочих вещей.
– Как ты можешь? – взвыл хозяин дома. – Ты ведь из куртадамов, как и я!
Энен, не ответив, вновь исчезла за дверью. Стражник-ясурут по имени Хартт вытащил огромную охапку одежды, где среди прочего виднелись шелка и парча. Нетрудно было видеть, на что ушли банковские деньги. Однако обеспечением ссуды служили не одежды и даже не куклы, а права собственности на дом, так что сейчас, когда вступил в силу пункт о неисполнении долговых обязательств, именно дом и подлежал изъятию. Ярдем, пригнувшись в дверях, выскочил на улицу с расшитым тюфяком под мышкой. Куртадам разразился бессильными рыданиями. В толпе кто-то издевательски захныкал, передразнивая.
– Больше ничего, сэр, – доложил Ярдем. – Заколачиваем окна и двери. Для надежности.
– Отлично, – кивнул Маркус.
– Стараемся, сэр.
Куртадам осел на тюфяк, закрыв лицо руками; тело сотрясалось от рыданий. Маркус опустился на корточки рядом.
– Ладно, – сказал он. – Дальше будет вот что. Тебя накроет злобой, ты захочешь отомстить. Мне, банку, кому угодно. Полегчает через неделю, не раньше, а до того голова будет мутная. Покажется, будто сжечь дом – лучший выход: если дом не твой, то пусть никому не достанется. Что-то вроде того. Слышишь меня?
– Отвали, – прохрипел куртадам между всхлипами.
– Стало быть, слышишь. Итак, я оставлю здесь людей. Караулить будут и в доме, и на улице. Чтоб без осложнений. Кто войдет в дом, будет убит. Кто покусится на дом снаружи – поплатится. Так что не выдумывай. Договорились?
Угроза, видимо, оказалась для куртадама неожиданно мягкой – он на миг затих и даже кивнул. Что ж, хороший знак.
– А теперь предложение, – добавил Маркус. – Не в обиду. И не от банка, от меня. Вещей у тебя немало, а хранить негде. Сгниют на улице без пользы. Я дам тридцать мер серебра за все. Сможешь начать новую жизнь.
Из глаз куртадама катились слезы, застревая на выдровой шкуре росяными каплями.
– Вещи дорогие, – выговорил он сквозь рыдания.
– Когда валяются на улице – нет.
– Без кукол мне никак. Я ими зарабатываю.
– Можешь оставить себе трех кукол. Цена та же.
Куртадам с отчаянием обвел глазами свое богатство – сундуки, одежды, большую гипсовую вазу с поникшими цветами. Зеваки в толпе глядели кто с интересом, кто с деланым сочувствием.
– Я ведь собирался вернуть деньги банку, – выдохнул куртадам.
– Не собирался, – возразил Маркус. – И сейчас уже не важно. Забирай кукол и серебро, начинай жизнь заново. Идет?
Куртадам кивнул, не прекращая лить слезы. Маркус вложил ему в руку кошель с деньгами.
– Ну ладно, давайте грузить. Оставьте ему трех марионеток, какие выберет, остальное на склад.
– Слушаюсь, сэр, – отчеканил Ярдем. – А потом?
– А потом в баню. Такое чувство, будто в грязи вывалялся.
Лето в Порте-Оливе вело себя по-бандитски. Пряталось в мягкости морского бриза и в медлительности уютных вечеров. Успокаивало безмятежными мелодиями мерного прибоя и птичьего щебета. Даже когда полуденное солнце давило на плечо, как чужая ладонь, Маркус все равно считал его другом. А потом, как удар из-за угла, – слепящий дневной зной и душные, в испарине, ночи. Куртадамы сбривали мех почти до щетины, первокровные и цинны во имя удобства отрекались от скромности. Все дневные дела прекращались в полдень, и город застывал в жарком бреду до самого вечера, когда летнее солнце станет не таким палящим.
Сейчас до такого пока не дошло. Весна еще убаюкивала, пыталась казаться безобидной. Однако все знали, что лето свое возьмет.
Две с лишним недели назад уехала Китрин – сейчас она, скорее всего, где-то в море между Сара-сюр-Мар и Карсом. Дни без Китрин состояли из того же, что и дни с Китрин: доставка денег, охрана сейфа, взимание платежей. Временами, когда клиенту или партнеру требовалась вооруженная охрана, люди Маркуса сопровождали путника или груз. Пыкк, не видя угрозы собственному авторитету, с виду стала спокойнее, хотя по-прежнему выдумывала десятки мелких поручений и жаловалась, как дорого ей все обходится. Словом, в некотором отношении ничего не изменилось, хотя, с другой стороны, все стало совсем другим.
– Поеду за ней, – сказал Маркус.
Ярдем, чуть поерзав на скамье, задумчиво потянулся к пиву, храня неодобрительное молчание. Маркус навис над грубым дощатым столом. Во дворе харчевни – не той, где они были завсегдатаями, – три юных ясурута с яркими, как у изумрудной змеи, чешуйками били в барабаны, заполняя ритмом всю округу. Маркус придвинул к себе миску говядины с горохом, посмотрел и отодвинул обратно.
– Я тут вспоминал караван из Ванайев, когда Китрин выдавала себя за мальчика, – добавил он.
Ярдем кивнул:
– Пришлось бы рядиться в платье, сэр?
– Можно притвориться погонщиком. Или торговцем. Мне ведь незачем заявлять о себе. Просто быть рядом, не высовываться, а когда Китрин придет время вернуться – ехать вместе с ней.
– Почему?
– На обратном пути уже не будет нужды прятаться.
– Я имел в виду – почему вы хотите за ней ехать, что за прок?
– Я думал, это очевидно. Охранять ее от опасности.
Ярдем вздохнул.
– Что? – спросил Маркус. – Говори. Тебе ведь не терпится сказать, что для нее нет никакой опасности, что Барт и Коризен Маут способны ее защитить не хуже прочих? Китрин направляется туда, где будет война. Настоящая, а не мелкие потасовки, как за владение Маччией. Китрин не понимает, насколько стремительно расходится такое буйство. Ты-то знаешь.
– Если вы считаете, что три меча спасут ее там, где не спасут два, то почему бы не послать кого-нибудь другого? Энен, например, бывала в Карсе.
Глаза Маркуса встретились с темными глазами Ярдема. Всегдашняя беспрекословность тралгута, сдобренная иронией, с годами стала настолько привычной, что Маркус порой забывал, каким непреклонным бывает его лицо. В такие мгновения легко верилось, что тралгутов как расу создавали ради способности преследовать и убивать, а еще ради крепкой, вплоть до смерти, преданности. Маркус мысленно взвесил пару-тройку доводов, однако под непреклонным взглядом Ярдема все они походили на попытку срубить дерево перочинным ножом.
– Вам хочется думать, будто она в беде, сэр. А это не так.
В Маркусе что-то дрогнуло от нетерпения. Он почувствовал, как тяжелеет взгляд.
– То есть?
Ярдем дернул ухом, звякнули серьги. Он вновь взялся за кружку, но не успел поднять: Маркус накрыл ее ладонью и прижал к столу:
– Я задал вопрос.
Ярдем отпустил кружку:
– После Эллиса, сэр, вы жаждали мести.
– Я жаждал справедливости.
– Называйте как хотите. – Ярдем не давал сбить себя с толку. – Я был тогда с вами. Не так, как сейчас, но я видел. Видел, как все происходило. Вы не просто убили Спрингмера. Вы все спланировали и выстроили заранее. Сделали так, чтобы он видел подступающую смерть, понимал исход и ничего не мог поделать. И после его смерти вы ожидали, что теперь будет лучше. Как раньше. Вы не из глупцов, но вам казалось, что справедливой расплатой можно вернуть былое. А оно не возвращается.
– Хочется верить, что эти рассуждения хоть к чему-нибудь ведут, – произнес Маркус. – Потому что обычно ты не вытаскиваешь Алис и Мериан из могилы ради пустой болтовни.
– Именно так, сэр, – ответил Ярдем без малейшей виноватости в голосе. – Я говорю, что вы убили Спрингмера не просто потому, что он заслуживал смерти. Вы надеялись на избавление от прошлого.
– Опять твои религиозные…
– А теперь вы надеетесь на то же, только из-за Китрин, – продолжал Ярдем, отказываясь молчать. – Из-за девочки, некогда брошенной на милость немилостивого мира. Мы ей помогли тогда. Ненависть не принесла вам утешения, и в глубине души вы надеялись, что его принесет любовь. Теперь Китрин бель-Саркур спасена, а избавления по-прежнему нет. Поэтому вы пытаетесь уверить себя и окружающих, что Китрин по-прежнему надо спасать. А спасать ее не нужно, сэр. Она сама справится.
– Я не собирался ей служить, – напомнил Маркус. – Я хотел уйти. Это ты настоял, что нам надо вернуться. Ты.
– Верно. Но тогда мы были ей нужны.
– Нужны не в той роли, как сейчас?
– Да, сэр. Не в той роли, как сейчас, – подтвердил Ярдем тихим мягким голосом. Уж лучше бы кричал. – У нас стабильная работа за приличные деньги. Крыша над головой, еда. Мы ведь этого и хотели.