– Я осёл.
Ярдем кивнул и бросил в рот орех. Какое-то время оба молча жевали. Чайка с криком взметнулась наверх, в темноту, но тут же, словно устыдившись, повернула обратно и села на скалу под набережной.
– Поспешили с ней, сэр?
– Да.
– Будем ждать детей?
– Нет. Уж хотя бы с этим я не свалял дурака. Зато потом меня дернуло заговорить о…
Маркус, склонившись, уткнулся лбом в ладони.
– Может, не стоило сразу о таком, сэр.
– Может.
– Отпугнули.
– Да.
Внизу, под ними, рыбацкие лодки начали выходить в море на дневную ловлю. Мелкие черные точки на почти черной воде.
– Об Алис и Мериан? – спросил Ярдем. – Или о магистре?
– О Китрин.
– Стало быть, вы думаете, что она уехала насовсем.
– Думаю, что она может не вернуться. Я бы ее не винил, если так. Когда-нибудь надо бы мне выяснить, какой ценой можно заиметь семью, которую у меня не отнимут.
Ярдем кивнул и дернул звякнувшим ухом. Помолчали.
– У меня есть на это ответ, – произнес Ярдем.
– Богословский?
– Да.
– Тогда лучше без него. – Хлопнув ладонями по коленям, Маркус поднялся.
Спину жгло сплошной болью, рот из-за сухости был как ватный. Маркус развел руки, между лопатками хрустнуло.
– Подозреваю, что Пыкк приготовила нам список дел?
– Да, сэр. Но если хотите поспать, я могу взять отряд на себя. Дел не так много.
– Нет уж, работа есть работа, – сказал Маркус. – Показывай, что там.
Доусон
Доусону с его войском Кемниполь открыл ворота, как герою из древних легенд. Строгие цвета города – черный и золотой – затмились яркими праздничными красками. Знамена в пять человеческих ростов свисали с окон Кингшпиля, величественные мосты пестрели живыми и искусственными цветами. Пока Доусон в окружении почетного караула маршировал по широким улицам, детские хоры пели старинные песни о войнах и героях, где имя Доусона сплеталось с именами знаменитых полководцев прошлого. Его славили как великого мужа и ревнителя о благе страны. Масштаб иронии впечатлял. Все чистая правда – и ни единого слова он не заслужил.
Пока еще не заслужил.
Его армия, разумеется, ждала в лагере за городской стеной: внутрь Кемниполя войска не допускались. Такова была традиция, и после недавнего вооруженного мятежа правило только усилили. Впрочем, даже если скомандовать «На штурм!» – он ничего не принесет. Доусона сегодня превозносят только как орудие Гедера Паллиако и его сектантов. Сразу после победы восстать против регента значило бы обречь себя на неминуемое поражение.
Доусон держал голову повыше, улыбался, приветственно махал рукой и напоминал себе, что все нынешние почести – не плата за былые свершения, а ссуда под залог будущих.
Позади с достоинством, на какое только был способен, шагал старый король Леккан. Тонкие цепи вокруг его шеи и запястий, сверкающие серебром, при желании сошли бы за украшения, однако оставались все же цепями.
В Кингшпиле процессию ожидал лорд-регент, восседающий в величественной зале для приемов. Рядом с ним сидел принц Астер, за плечом возвышался массивный, как бык, жрец. Голову Паллиако охватывал тонкий золотой венец регента; на плечах, несмотря на жару, красовался знаменитый черный плащ из кожи. Жрец пыльно-бурыми одеждами ничем не отличался от прочих жрецов. Воробей, нашептывающий в ухо вороне.
Придворные вокруг стояли тихо, но не безмолвно: слух Доусона выхватывал в толпе то ворчание, то жалобы – впрочем, негромкие, так что слова Доусона все услышат.
– Милорд регент! – произнес он. – Вы велели мне добиться подчинения Астерилхолда. Докладываю вам, что ваша воля исполнена.
На слове «исполнена» толпа разразилась ликующими криками. Доусон не позволял себе улыбаться и следил за лицом Паллиако. Никто не знал, что он ослушался приказа регента, и никаких ответов на письмо, объявляющее, что аристократия Астерилхолда находится под его защитой, он не получал. Если Паллиако и захочет объявить его предателем, вряд ли решится на это под восторженный рев, перекатывающийся сейчас по столице, как колокольный звон. Маловероятно. Почти невозможно.
И вправду – губы регента раскрылись в широкой улыбке. Паллиако обводил толпу лучезарным взглядом, будто ликующие возгласы предназначались ему одному. Он встал, призывая к тишине, однако крики не спешили смолкать. Наконец толпа утихла.
– Лорд-маршал Каллиам! Вы вновь показали себя неоценимым другом Рассеченного Престола. Мой долг и радостная обязанность – присовокупить к вашим титулам и владениям новые. С нынешнего дня вы Доусон Каллиам, барон Остерлингских Урочищ и владетель баронства Калтфель.
У Доусона вдруг сжалось в груди. Толпа вновь разразилась восторженными криками, неудержимыми, как ураган. Он и прежде подозревал, что не будет ни переговоров, ни заключения мира. Нынешняя война – не размолвка цивилизованных королевств, а неприкрытый захват земель. И теперь Паллиако в качестве добычи выдал ему город размером почти с Кемниполь, по сути сделав Доусона самым могущественным человеком в Антее, не считая самого регента.
Доусон отсалютовал; в голове роились мысли о последствиях. Он вообразил себе, как богатства Калтфеля текут ему в руки, оседают в его доме, обеспечивают будущность его сыновей. Даже лорд Банниен по сравнению с ним будет выглядеть нищим.
Для этого всего лишь потребуется принять власть Гедера и его жрецов. Ценой будет только честь Доусона. Он снял с шеи гирлянду и положил на землю перед собой, словно принося цветы в дар Паллиако.
«Я их еще заслужу», – мысленно сказал он себе. Впрочем, даже выкрикнуть такое вслух – никто сейчас не услышит.
После церемонии Доусон занялся официальными обязанностями; потянулись долгие часы. Передача пленных отняла время: пришлось настойчиво объяснять тюремщикам, что король Леккан на отдельных условиях помещен в тюрьму лишь для пребывания в ней и что он остается под личной защитой Доусона. Затем он распустил войско – теперь его люди вернутся по домам, и он перестанет быть лордом-маршалом.
Как ни старался Доусон избегать Паллиако с его жрецом, обычай требовал хотя бы посидеть вместе за стаканом вина. Личную аудиенцию устроили в небольшом саду рядом с дуэльной аллеей. Принц Астер после формальных приветствий ушел играть с другими мальчиками из знатных антейских семей. Паллиако и мэтр Басрахип уселись за лакированный стол из палисандрового дерева, слуги тотчас подали охлажденное вино и фрукты. Доусон, поклонившись регенту, занял место за столом, не теряя из виду личную стражу регента. Десять человек. Десять мечей, защищающие Паллиако в любой миг дня и ночи. Одолеть их непросто, но все-таки возможно…
– Надеюсь, обратный путь не очень вас утомил, – начал Гедер. – Я слыхал, вы оставили Фаллона Броота протектором Астерилхолда?
– Именно так, милорд регент.
– Вот уж чья судьба переменилась за последние годы, – хохотнул Гедер. – Вам ведь известно, что я с ним знаком по ванайской кампании?
Доусон сделал глоток. Вино было отличным – Симеон всегда держал у себя превосходные напитки. Теперь все досталось Паллиако.
– Полагаю, что слышал об этом, милорд, – ответил он.
– Что ж, не повезло ему, пропустил празднество в вашу честь. Я по-прежнему помню, что вы для меня сделали. После Ванайев. И ждал случая оказать вам ответную услугу. Будет просто восхитительно. Нет, я честно считаю, что об этом будут говорить на протяжении целого поколения.
Доусон позволил себе улыбнуться.
– Надеюсь, вы правы, – сказал он.
– С сожалением узнал, что вы не дали жрецам Басрахипа помочь вам с битвой за Калтфель. Они ведь были полезны при взятии моста?
– Мне показалось, что с Калтфелем их помощь не понадобится, – ответил Доусон. – И я счел, что для боевого духа войска будет лучше, если победа безоговорочно достанется Антее.
– Что за глупости, – отмахнулся Гедер. – Все знают, что жрецы за нас. Они ведь ломали волю врагу не из-за собственной какой-то вражды.
– Полагаю, что так. – Доусон с трудом удерживался, чтобы не бросить в жреца гневный взгляд. – Однако стоило соблюсти хотя бы формальности.
– А когда все закончится, я хочу обсудить с вами процесс перехода Астерилхолда. Я читал исторические трактаты, но не вижу ни одного годного способа. Я понимаю, конечно, что обе наши страны некогда подчинялись верховным королям, и это играет нам на руку. – Гедер вздохнул. – Жаль, что мой приказ запоздал на день. Все было бы намного проще. То есть я хотел сказать, что во время войны смерть обычное дело. Но теперь, когда они сами сдались, все усложняется.
– Нельзя убивать всех поголовно, – заметил Доусон.
– Да ведь нельзя же всех оставлять! – возразил Гедер. – Что за прок от частичной победы? Не уничтожить врага целиком – значит подставиться под следующий его удар, когда он соберется с силами. Если мы хотим мира, настоящего мира, то надо подавить врага до конца. Я так думаю. А вы?
– Нам ведь нужна справедливость, а не мелкая месть, – ответил Доусон резче, чем собирался. – Простите за прямоту, милорд.
– Нет-нет, что вы. Говорите что думаете. В этом городе вы один из очень немногих, кому я доверяю.
Доусон подался вперед.
– Мы принадлежим к благородному сословию, милорд, – начал он, тщательно подбирая слова. – Мы призваны защищать и сохранять порядок. У многих знатных семейств Астерилхолда есть примесь антейской крови, но, даже если ее не учитывать, у нас с ними общая история. За свои деяния против нас они должны ответить, и ответить так, как принято между равными.
– О, я совершенно согласен, – энергично закивал Гедер, который явно ничего не понял.
Жрец, сидящий с полуприкрытыми глазами, вряд ли пропускал хоть слово. Доусона внутри ожгло яростью.
– Мир устроен по своим правилам, – продолжал он. – Мои люди верны мне, я верен трону, трон верен системе мира. Мы родились знатными, Паллиако, и это делает нас теми, кто мы есть. Когда против меня выступает простолюдин, я предаю его казни. Когда против меня идет аристократ, человек высокого рождения, дело решается на поле для поединков. Если я намеренно пролью кровь аристократа ради свинаря – пусть даже аристократ из соседнего королевства, а свинарь мой собственный вассал, – то я сотворю мерзость.