– Кит, салонные фокусы вряд ли…
– Не думаю, что вы найдете здесь сходство с мелкими уловками ведунов.
– Ну хорошо. Ага. Я в детстве украл медовик у приятеля.
– Верно. Попробуйте еще.
– В своей первой битве я потерял меч.
– Нет, это ложь. Еще.
Маркус нахмурился. Внутри что-то дернулось, он не сразу узнал страх.
– Около месяца назад я нашел серебряную монету на улице у банка.
– Нет.
– Медную.
– Вот! Да. Так и было.
Маркус выдохнул:
– Отличное умение. Мало кто сумел бы устоять и не попользоваться.
– Полагаю, это не худшее из того, что я могу. Я обнаружил, что паукам под силу делать мои слова убедительными настолько, что люди не способны не поверить. Время, повторение – и я заставлю любого уверовать во что угодно, даже если оно смехотворное, абсурдное или опасное. Будь мне нужно, я убедил бы вас, что вы бог. Или что ваша семья по-прежнему жива, но скрывается. Даже знай вы правду, даже говори ваш разум другое, сердце поведет вас туда, куда я укажу. Я на это способен, и остальные жрецы тоже.
– И они сейчас в Антее?
– Причем очень близко к трону.
Маркус на миг умолк, соображая. Продажность королей и принцев – не новость. Коварный ведун – шаблонный персонаж из песен. И все же зрелище паучка, выбирающегося через кожу на свет, в Маркусе до сих пор отзывалось дрожью.
– Что им нужно?
Кит взглянул на порезанный палец. Из ранки, края которой успели сомкнуться, уже не появлялись ни пауки, ни кровь. Речь звучала на удивление неспешно, будто старый актер просто размышлял про себя.
– В горном храме меня учили, что богиня вернет в мир справедливость. Мы должны оставаться верными и ждать того дня, когда она пошлет нам знак – вождя, для которого мы станем Праведным Слугой. Через него богиня избавит мир от лжи.
– Это плохо?
– Вероятно, да, но я заодно решил, что это может оказаться неправдой, – улыбнулся Кит. – В горном храме я успел побыть лишь начинающим жрецом, и мне перепадали совсем мелкие обязанности. Кроме прочего, я должен был следить за уборкой храмовых помещений. Я не подметал полы сам, для этого держали старика. Даже не помню теперь, как его звали. Однажды я спросил, подмел ли он пол, и он ответил – да, подмел. И он говорил правду. Понимаете? Я чувствовал это по крови, как с вами. Но у него случилось помутнение. Он перепутал. Он считал, что подмел. Был убежден, что подмел. А на самом деле нет. Так я и отпал от веры.
– Из-за неподметенного пола?
– Из-за свидетельства того, что человек может быть в чем-то убежден и при этом не прав. Мысленно я стал осторожнее относиться даже к откровениям богини. И прибегать к слову «вероятно». Храм подмели? Да, вероятно. А может быть, не подмели. Богиня вечна, справедлива и свободна от всякой лжи – вероятно. Мы избраны и возлюблены ею – вероятно. А может, и нет. Я стал очень чуток к разнице между правдой и убежденностью. И начал сомневаться. А сомнений там не скроешь.
Мастер Кит помолчал.
– Однажды меня навестил верховный жрец. Сказал, что нашел выход из прискорбного положения, в котором я оказался. Решено отвести меня к богине. Вглубь храма, по тайным ходам, в священную пещеру. Напрямую общаться с ней дозволялось лишь верховному жрецу. Но теперь и мне оказали такую честь.
Голуби вздрогнули, словно голос мастера Кита их спугнул.
– Вам не понравилось там?
– Я сбежал, – ответил Кит. – Верховный жрец сказал, что мне не грозит никакая опасность, и я поверил. Знал, что он лжет, и все же верил. Я говорил себе, что мне ничего не грозит, что богиня не станет вредить своим избранным. Я верил, что все делается из любви ко мне. Пока я верю в богиню, она мне не причинит зла. Вероятно, не причинит. Но ведь может и причинить. И стоило лишь появиться сомнению – мне стало ясно, как велика вероятность того, что меня попросту приносят в жертву. Я обнаружил, что вовсе не стремлюсь ко всей полноте божественного опыта. И сбежал.
– Мне почему-то кажется, что все было не так просто.
– Верно. Многие годы – десятилетия – я провел в мире, о котором мы ничего не знали. Он куда сложнее, чем учили жрецы. Я увидел, что правда и ложь, сомнение и убежденность – совсем не то, чем я их считал прежде. Я не люблю убежденность: она отлична от правды, но ощущается как правда. И я примерно представляю себе, как целый народ может стать убежденным.
– И каково это?
– Это когда делаешь вид, а потом забываешь, что ты всего лишь делаешь вид. Впадаешь в наваждение. Если справедливость основывается на убежденности, а убежденность не равна правде, то открывается дорога к жестокости и злодеяниям. Мы видим лишь первые их проявления. Будет больше.
– Вероятно, – сказал Маркус, и от смеха Кита вспорхнули с мест голуби.
– Да, – сказал Кит, глядя на десяток мелких перышек, кружащих в воздухе. – Вероятно. Однако такой вероятности достаточно, чтобы я счел своим долгом положить этому конец. Если сумею.
– Положить конец каким образом?
– В мире есть мечи. Созданные драконами, с неиссякаемым ядом. Несколько мечей хранились в горном храме, но я выяснил местоположение еще одного. Полагаю, что он способен убить богиню и уничтожить ее власть. Поэтому я намерен его отыскать и вернуться в родные места. И войти наконец в ту священную пещеру в глубине храма.
– План не самый разумный, – заметил Маркус. – Скорее погибнете, чем чего-нибудь добьетесь. А мне вы предлагаете что?
– Быть моим оруженосцем. Пауки, живущие в моей крови, не выносят тех клинков. Не думаю, что сумею сам донести меч. Мне кажется, вам это под силу. Из всех, кого я встречал после побега из храма, вы, насколько я вижу, для этого подходите лучше других.
Маркус покачал головой:
– Как-то слишком уж громко и театрально, Кит. Двое искателей приключений в поисках заколдованного меча – это смахивает на подзаголовок к какой-нибудь пьесе о царице демонов и ее бесславной погибели.
Кит усмехнулся.
– Я провел на сцене немало времени, и мой взгляд на мир, возможно, испытал влияние подмостков. Однако я все же считаю, что поступаю верно. – Он помолчал и добавил мягче: – Пойдемте со мной. Вы мне нужны.
– Я не тот, кто вам нужен, Кит. Я не какой-то там избранный.
– Ну как же, вы и есть избранный. Вы избраны мною.
Порыв радости – почти восторга – подхватил Маркуса, как волна. Этого-то он и желал, по такой возможности и тосковал безмолвно на протяжении стольких гнетущих, мучительных недель в Порте-Оливе. А теперь Бог преподносит ему все на золотом блюде.
Он упрямо мотнул головой:
– Не могу. Китрин в Кемниполе. Я обязан ее защитить.
– Вы уверены, что сумеете?
– Да, – кивнул Маркус.
Кит предостерегающе повел пальцем. В мягкой улыбке проступили одновременно и веселье и горечь.
– Не забывайте, с кем беседуете. Я знаю салонные фокусы, – напомнил он. – Вы уверены, что сумеете защитить Китрин?
Маркус взглянул на грязные руки с треснувшими, а то и вовсе сломанными ногтями – напоминанием о том, как пытался содрать оковы. У него нет ни клинка, ни даже мелкой монеты на еду. К горлу подступил комок.
– Нет.
– И я нет, – в тон ему отозвался Кит. – И Ярдем знает, что не сумеете, и эта неприятнейшая дама-нотариус, присланная банком. Я даже готов побиться об заклад, что Китрин от вас ничего и не ждет. Если у нее возникнет нужда в защите, не думаю, что она будет покорно сидеть и дожидаться, когда приемный отец придет на выручку.
– Она мне не дочь. У меня и в мыслях нет считать ее дочерью.
– Как скажете, – кротко ответил Кит.
– Ладно, – буркнул Маркус. – Еще немного, и это начнет меня раздражать.
– Маркус, мне представляется, что ваше время в Порте-Оливе истекло. Если для вас и существует способ вернуться в здешнюю жизнь и соорудить из нее нечто вроде доспеха, который не будет жать при надевании, то я такого способа не вижу.
– Пусть сначала Китрин возвратится. Пусть она окажется в безопасности.
– Безопасности не бывает, Маркус. Ни для кого. Никогда. Мы оба это знаем. Насколько я вижу, вы ищете благородное дело, ради которого стоило бы умереть. Так вышло, что такое дело у меня есть. Если мы преуспеем, Китрин будет спасена, а с ней и бессчетное число других невинных людей. Хотите – скажите мне, что предпочитаете вернуться и по-прежнему выбивать из должников деньги банка, тогда я уйду.
Внутри у Маркуса потяжелело; правда давила на него так, будто его зарыли в мокрый песок. Все же он сумел изобразить улыбку:
– Снимете с меня оковы перед уходом?
Кит поднялся, положил руку Маркусу на плечо и повернул его спиной к себе. Через несколько мгновений путы, опоясывавшие его целую вечность – по крайней мере, так теперь казалось, – рухнули на пол. Маркус потер запястья, наслаждаясь свободой вновь распоряжаться собственным телом.
Голубь впорхнул в окошко и устроился на насесте.
Кит отступил на шаг. Молчание между ними было соткано из солнечных лучей и ожидания, пронизанного страхом. Маркус не раз отдавал в руки этого человека собственную жизнь. Он знал, что сейчас может развернуться, уйти, обрушить месть на Ярдема и вновь попытаться отыскать Китрин. Эта мысль по-прежнему казалась невыразимо приятной и, как все приятное, не вызывала доверия. Кит ждал.
Дурацкая затея. Обреченная с самого начала. Лезть в древние тайны и разрешать конфликты мироздания величественным жестом, преобразующим разлад в безупречную гармонию, – детские мечты для тех, кто не знает жизни.
– Эти ваши жрецы. С их богиней. Они вправду так страшны, как вы описываете?
– Полагаю, что да.
– А волшебный меч – где его искать?
– В реликварии на северном берегу Лионеи.
Маркус кивнул.
– Нам нужна лодка, – сказал он.
Доусон
Под ударами Доусон стоял, сцепив зубы. Истязатели по большей части были молоды – он помнил их имена, знавал их отцов. Как минимум двое играли в детстве с Викарианом. У входа торчала лохань с водой: мокрая кожа плетей резала си