Гедер заложил пальцем страницу и откинулся в кресле. Мысль автора казалась ему сомнительной. Уже не впервые он жалел, что Басрахип с его богиней не в силах оценить правдивость написанных слов, в отличие от произнесенных.
Верно ли рассуждение в книге? Вправду ли женщина из другой расы тяготеет к первокровному лишь в силу расовых особенностей? Почему Китрин бель-Саркур его выбрала? Потому что он исключительная личность? Или потому, что он лорд-регент? Или потому, что он первокровный? Есть ли способ вычленить импульсы, приведшие к тому неповторимому мигу во тьме подземелья? Интересно, что сказал бы Басрахип, случись Гедеру об этом заговорить. Не то чтобы он осмелился бы, но отчего бы не поразмышлять…
Интересно, думает ли Китрин о нем?
Голос Астера заставил его вздрогнуть.
– Вот ты где!
Гедер вмиг захлопнул книгу и повернулся к принцу.
Астер теперь казался взрослее, словно за дни, проведенные в подземелье, черты лица успели заостриться. Гедер не знал, бывает ли так. Он считал, что дети растут незаметно для взрослых, – перемены, происходящие за день, слишком неуловимы, как и перемены за неделю, за месяц. Наверное, различия станут ощутимы, если не видеться год, а потом еще год. А может, это и неверно. Бывает ли, что человек долго живет в одном состоянии, а потом вдруг преображается, становится совсем другим? Или не другим, а просто более взрослым. Более зрелым. Более похожим на себя самого.
– Да, – ответил Гедер. – Сижу читаю. День выдался утомительным, и я решил…
Астер кивнул. Может, черты лица и остались прежними, просто добавилось серьезности? Впрочем, отчего ей появляться после дней, проведенных с Китрин, а не после смерти короля Симеона? Или, может, сказывается то, что слишком уж много событий идут чередой?..
По крайней мере, для Гедера все ощущалось именно так.
– Ты пока ничего не сделал с Каллиамом.
– Да. То есть нет, сделал. Я отдал его особняк Басрахипу. Для жрецов. Это уже кое-что.
Астер уселся на стол, свесив ноги. Его молчаливое осуждение было красноречивее слов.
– Это все из-за Джорея, – объяснил Гедер. – Доусон – его отец. Не могу же я казнить отца своего друга.
– Ты точно знаешь, что он тебе друг?
Гедер попытался взглянуть через окно в сад, однако свет превращал стекло в темное зеркало, где отражался лишь сам Гедер да книги. Целые ряды книг, которые ни правда, ни ложь.
– Нет, – ответил он. – И я понимаю, можно просто задать вопрос Джорею – и Басрахип мне скажет. Но я не хочу. Ведь если Джорей не друг, то что тогда? Если все зашло слишком далеко и у меня никого не осталось, как жить дальше? Нет, молчи. Я и сам понимаю, что лучше задать вопрос. Понимаю, что лучше узнать правду. Да только хочется сначала почитать книгу. Или поговорить с кем-нибудь из банка Китрин. Да что угодно. В любой час найдется то, что мне приятнее делать, чем узнавать правду.
– А почему ты на него не сердишься?
– На Джорея?
– На Доусона. Отца. Он ведь пытался тебя убить.
– Да, я понимаю. И наверное, должен сердиться. Может, я и сержусь, но… То есть я хочу сказать – он же не пытался меня высмеивать. Он принимает меня всерьез настолько, что считает достойным умертвления. Я хорошо к нему относился. Правда. И мне хотелось бы, чтобы он тоже ко мне хорошо относился.
– Ну, это вряд ли.
Гедер засмеялся:
– Наверное, ты прав. Я сделаю что положено. И я не собираюсь умирать. Обещаю тебе.
Интересно, иметь сына – это примерно так же? Вряд ли. Общение с Астером слишком походило на общение с другом, а отцы с сыновьями – при всем разнообразии ролей – все-таки не то же, что друзья. Может быть, просто Гедер с Астером оба хорошо знали, что значит потерять близкого человека. А может, они единственные в Антее наделены властью и исключительностью такого уровня, который отгораживает их от других.
– Что ты собираешься делать? – спросил Астер.
– Покараю Каллиама. И положу конец всему делу. Кто бы за этим ни стоял. И добьюсь, чтобы такое больше не повторилось. Идет?
Астер миг помолчал, раздумывая, затем кивнул. Гедер положил книгу на стол, поднялся и задул первую свечу. Астер присоединился, и вскоре вокруг остались лишь темнота и запах дыма.
Они вышли из библиотеки и направились к покоям – молодой человек и мальчик. Вместе, рядом, но не касаясь друг друга.
– Я понимаю, – заговорил Гедер, шагая по коридору, – что, пока я лорд-регент, даже думать об этом нельзя. Но когда регентство закончится и ты займешь трон – как думаешь, крупный ли выйдет скандал, если я женюсь на магистре?
Китрин
Китрин ступала по обожженным руинам гостиницы, будто во сне. Так странно! Не прошло и месяца с тех пор, как она, стоя во дворе, услыхала с улицы голос Смитта. Тогда каменные стены казались крепкими и вечными, как горы. Но камни потемнели от сажи, деревянные опоры сгорели, крыша рухнула. С трудом верилось, что это прежнее здание или даже прежний город. Может, и вправду это совсем другое место.
– Я все перерыла, магистра, – заверила ее хозяйка гостиницы – первокровная, плотнее Китрин, более смуглая и румяная, с темными тенями под глазами от усталости и утрат. – Нашла что было, но это сущие крохи. Те, кто пустил огонь, сначала утащили что смогли, а уж пламя слизало остальное.
– Покажите, – попросила Китрин.
Небольшой двор теперь был разделен на квадраты – чуть больше двух десятков. Видимо, по числу постояльцев, которые заплатили за ночлег и не вернулись. Женщина остановилась у квадрата с почерневшей тканью.
– Это лежало примерно там, где надо, магистра, – пояснила она. – В углу, подальше от самого жара. Кое-что сохранилось.
Китрин присела на корточки. Да, вот зеленое платье, привезенное из Карса. И тонкое серебряное ожерелье, у которого звенья сплавились вместе. Если это дальний от самого пекла угол, то все равно не позавидуешь. Записная книжка обгорела со всех сторон, только в самой середине страницы пожелтели и скрутились. Китрин пролистнула сколько могла, от страниц невыносимо пахло гарью. Китрин отбросила книжку в сторону. Синий шелковый плащ безнадежно испорчен. И шерстяной тоже. Чужой перстень из золота с каменьями Китрин отложила в сторону, чтобы отдать хозяйке: может, найдет владельца или оставит себе.
Роясь в складках негодной одежды, Китрин вдруг наткнулась на что-то твердое и прочное, как камень. Драконий зуб! Безупречно-белый, корневые выступы похожи на застывшие водяные струи. Посреди человеческой разрухи драконий зуб остался невредимым. Китрин не понимала, добрым знаком это считать или зловещим предзнаменованием, но как бы то ни было, зуб – ее собственность. Она сунула его в карман.
Во дворе появился какой-то мужчина, хозяйка гостиницы отошла с ним поговорить. Явно не постоялец – налоговый оценщик в поисках выручки. Маленькие люди пусть страдают как угодно, а сборщик податей купил себе право собирать налоги, и, если он не восполнит сумму контракта, его собственные дети впадут в нужду. Вечный круговорот – нескончаемый, жесткий, безжалостный.
Китрин вышла на улицу. Ожерелье можно продать по весу серебра. Зуб сияет той же бесполезной красотой, что и прежде. Все прочее сгинуло.
Лавка портного стояла через двор от здания бани, где Китрин провела целый день после выхода из подземелья. Купалась в широких медных ваннах, вымывала волосы так, что они стояли вокруг головы дыбом, как пух одуванчика. Терла себя деревянными скребками, пока кожа не стала розовой, как у новорожденного мышонка. И все равно, выйдя на улицу, Китрин не могла избавиться от чувства, что в волосах сплошь песок и пыль, а кожа пропахла кошачьей мочой. В конце концов она вынуждена была признать это обманом чувств, происходящим от долгого затворничества в подземелье, и решила попросту облиться розовой водой и ждать, пока иллюзия развеется. Выйдя из бани, она наткнулась на вывеску портного и взяла ее на заметку.
Лавка среди прочего отличалась от других тем, что принадлежала дартину. Кемниполь – город первокровных, и, хотя временами здесь мелькали люди других рас, дартин в качестве самостоятельного предпринимателя ощутимо выделялся, поэтому Китрин сделала выбор в его пользу еще раньше, чем переступила порог.
– Слушаю вас, юная госпожа, – приветствовал ее хозяин, как только она появилась в дверях. – Могу ли я вам помочь?
– Надеюсь, – ответила Китрин. – Я приехала из Порте-Оливы, все мои вещи сгорели. Нужно несколько платьев, и желательно поскорее.
Она знала, что для владельца такая фраза послужит весомым намеком на то, что клиентка не прочь подороже заплатить, если хозяин не прочь уделить ей побольше внимания. Так и вышло. Дартин с помощью тонкого шнура и воска снял мерки, делая записи знаками, которых Китрин никогда не видела, а затем вынес образцы своей работы. Она заказала два платья, достаточно официальные для приема у короля – или в данном случае у лорда-регента. Мысль о том, что для встречи с Гедером нужно облачаться в торжественные одежды, казалась странной, но таковы уж были правила поведения. Жизнь в качестве изгоев и беглецов закончилась, не одеваться же по-прежнему в рубище.
Для обратного путешествия в Карс требовалось что-нибудь потеплее и поосновательнее; Китрин собиралась порыться в лавках с тканями и спросить у Кэри, где труппа берет театральные костюмы. Может, даже удастся уговорить Шершня за плату соорудить для нее что-нибудь простое – у него хороший глаз на сценическую одежду, да и деньги сейчас труппе не помешают, несмотря на все камешки с одеяний Астера.
– Может быть, еще плащ, госпожа? – предложил дартин, держа в руках нечто напоминающее немалый кусок прошитой стежками черной кожи.
Повинуясь минутной прихоти, Китрин примерила плащ. Ощущалось так, будто она окунулась в ночное море, а с виду казалось, будто ее пожирают тени. Она покачала головой и сняла плащ:
– Только платья, будьте добры.
– Неужели? – Глаза дартина вспыхнули чуть ярче. – Сейчас ведь такое очень модно.