– Говорить можно, когда я прикажу! – взвизгнул он наконец.
Китрин чуть было не засмеялась от неожиданного, мрачного комизма происходящего. Приказ говорить уже никто и никогда не отдаст Доусону Каллиаму так, чтобы тот его исполнил.
Гедер выпрямился и обвел взглядом толпу с таким видом, будто все здесь ему незнакомы и безразличны. У его ног Доусон Каллиам дернулся раз, потом другой, босые пятки ударили в пол – и он затих.
– Все, – сказал Гедер. – Уходите.
Он быстро двинулся к выходу, забыв про сжатый в руке окровавленный меч.
– Кажется, его сейчас стошнит, – заметил Паэрин Кларк.
– Нам надо идти, – выговорила Китрин.
Начали расходиться и придворные. Мужчины с расширенными глазами, женщины со сжатым ртом. Сюда они пришли увидеть смерть – что ж, она свершилась, да только не так, как ожидали, и потрясение пройдет еще не скоро. Если бы палачи пронзили Доусона Каллиама тринадцатью тупыми ржавыми мечами, публика приняла бы такую казнь как должное. Вместо этого Гедер рассвирепел и взялся за дело сам – и никто не знает, чем все кончится. Китрин готова была поспорить на месячное жалованье, что уже к закату молва разнесет по харчевням и закоулкам нечто достойное высокой драмы. «Праведный король принимает в руки меч правосудия…»
Природа и не думала откликаться на свершившееся кровавое действо. Все так же пели птицы, ветер разносил запахи цветов, дыма и близящегося дождя. Идя с Паэрином по мощеной аллее мимо россыпей летних бутонов, Китрин заметила даму в сером. Леди Каллиам. Подчиняясь внезапному импульсу, Китрин ухватила Паэрина за руку и устремилась с ним вперед, огибая людей в толпе.
– Леди Каллиам! – поравнявшись с женщиной, окликнула ее Китрин.
– Да?
– Меня зовут Китрин бель-Саркур, я доверенное лицо Медеанского банка в Порте-Оливе. Позвольте выразить вам соболезнования от имени банка и от меня лично. Для вас это явно нелегкий день.
Леди Каллиам вскинула голову и улыбнулась. Выглядела она моложе, чем Китрин думала. В другой день она была бы красивой.
– Вы очень добры, – ответила дама. – Очень немногие разделяют такие чувства.
Китрин прикоснулась ладонью к ее локтю, пальцы леди Каллиам прикрыли ее руку. Миг-другой, и толпа вновь их разделила.
– К чему это? – спросил Паэрин.
– Ее сын важен для Паллиако настолько, что ему даровали исключительное позволение говорить перед казнью, – ответила Китрин. – Может, в будущем пригодится. Или нет. В любом случае нам это ничего не стоит.
– Ну, я бы назвал это…
– Китрин!
Она обернулась. Толпа между нею и Кингшпилем раздвигалась – вельможи, простолюдины, аристократы, слуги освобождали мощеную дорогу, отступая на клумбы, в траву и в грязь. К ним с Паэрином бежал раскрасневшийся Гедер Паллиако, на рукавах и лице виднелась кровь. Китрин замерла в ожидании. Глаза придворных устремились на нее, словно глаза ястребов, заметивших кролика. Брови Паэрина Кларка полезли на лоб. Задача предстояла не из легких, и решения у Китрин не было.
– Только этого не хватало, – процедила она. Затем, ступив вперед, произнесла светски: – Милорд регент! Вы слишком добры.
Теперь он стоял перед ней, тяжело дыша, грудь вздымалась, как кузнечные мехи.
– Прошу прощения, – выпалил он. – Китрин… вы… вы не должны были это видеть. Мне не стоило… Я хотел вас пригласить. И Паэрина. Вас обоих. Я хотел после всего пригласить вас к трапезе. Посидеть, побеседовать. У меня есть книга стихов, я привез из Ванайев. И я хотел… для вас…
Паэрин Кларк стоял рядом и молчал. Китрин знала, что вправе попросить помощи. И так же хорошо знала, что помогать он не станет.
– Весьма и весьма любезное приглашение, милорд, – ответила она. – Однако не могу не заметить, что сейчас на вас кровь мертвого человека, милорд.
– Ох! – выдохнул Гедер, оглядывая себя. – Да. Прошу прощения за это тоже. Но если вы подождете… всего несколько минут…
– Для этого будут более подходящие дни, милорд.
На один мучительный миг Китрин показалось, что он собирается ее поцеловать. Однако Гедер лишь поклонился – гораздо ниже, чем должен склоняться правитель империи перед магистрой. Изумленные и возмущенные взгляды, наталкиваясь на него, разбегались, как рябь по пруду, однако Китрин оставалось лишь усиленно держать на лице улыбку, пока он шагал обратно к Кингшпилю. Уже повернувшись уходить, она заметила дочь Канла Даскеллина, которая смотрела на нее так, будто готова была убить на месте. Китрин поклонилась и ей тоже. И взяла под руку Паэрина Кларка.
Толпа стеклась обратно к дороге, благородные вельможи принялись счищать грязь с парадных кожаных башмаков, обмениваясь смешками и шуточками и возмущенно вздымая брови. Китрин почти неслышно бормотала под нос, повторяла все тот же набор проклятий почти до самой повозки. Ее снедал стыд. И ужас. А больше всего не давал покоя страх. Страх перед Гедером Паллиако.
Возница тронул коней, и повозка влилась в уличную давку. Густой поток карет еле двигался. Путь мог занять несколько часов. Китрин отчаянно желала найти какой-нибудь способ расчистить дорогу – и не только на этой улице.
– Итак, – заговорил наконец Паэрин Кларк, – эта беседа что-нибудь означает?
– Она означает, что нам пора убираться из Кемниполя, – ответила Китрин.
Маркус
На побережье Элассы Маркус не бывал много лет и успел забыть, как здесь красиво. Сразу после Ньюпорта земля стала очень неровной, обрывистый берег пошел зубцами. Поднялись горы – потухшие вулканы с озерами в кратерах, строем марширующие к морю, как солдаты. Цепочка островов, тянущаяся к югу вглубь Внутреннего моря, походила на солдатские головы, все ниже опускающиеся под волны. Вода здесь, в отличие от более холодных местностей, не отдавала зеленью и радовала прозрачностью, вести лодку по ней – все равно что лететь на крыльях.
Прибрежной драконьей дороги здесь не было – поговаривали, что ее залило расплавленным камнем в прежние времена, когда вулканы еще не угасли. Где-то под черными пологими холмами осталась лежать тонкая нить вечного нефрита, такого же бесполезного теперь, как рыболовный крючок в пустыне. Маркуса это не заботило. Найти путь здесь было легче легкого: на севере – горы, на юге – вода, держись посредине. Вскоре им с мастером Китом откроются внутренние равнины, затем Суддапал, оттуда предстоит путь через Внутреннее море до Лионеи. А что будет после – пока неизвестно.
Трава на холмах, по которым они ехали, отливала такой густой и яркой зеленью, что резало глаза; Маркус временами даже спрашивал себя, сон это или галлюцинация. Солнце и высокое синее небо сияли так, что казалось: раскинь руки – и вберешь в себя все пространство.
Берег усеивали рыбацкие селения тимзинских рыбаков, чей черный хитин, покрывающий тела, как у насекомых, за годы жизни у моря посерел и потрескался от соленой воды. Мастер Кит на все расспросы местных отвечал одно: он натуралист, служит королеве Биранкура, ищет редкий вид поющих креветок. Рассказ был настолько хорош, что Маркус временами задумывался, не обнаружатся ли нужные креветки в следующей бухте. А может, такую убедительность придавала словам странная кровь мастера Кита.
Впрочем, расспрашивали не так уж много. Чаще просто вручали миску похлебки, которую на рыбацких пристанях варят круглый год: каждый рыбак добавляет в нее что-нибудь из дневного улова как плату за еду, непрерывно варящуюся годами – порой дольше, чем сам такой рыбак живет на свете. Мужчины на здешнем побережье были суровы, грубоваты, дружелюбны. Женщины, пусть и тимзинки, – красивы. Маркусу, правда, вполне хватало вида чешуек, чтобы не повторять ошибку, совершенную в Порте-Оливе, да и мастер Кит, хоть и заигрывал с женщинами напропалую, не очень-то стремился доводить отношения до более тесных.
Из пяти прибрежных городов, объединенных под именем Суддапал, самый крупный выглядел как черное пятно посреди неправдоподобно зеленых просторов. Там, где в других землях тянулись пашни и пастбища, здесь лежали совершенно нетронутые поля травы, используемые лишь во время религиозных праздников. На взгляд Маркуса, такое обращение с землей серьезно усиливало риск голода, однако он не мог не признать, что зелень необычайно украшала ландшафт. От главной городской площади уходила на восток драконья дорога, однако дальше на восток им было не нужно.
Это значило, что предстояло добыть лодку.
– А вы, стало быть, моряки? – спросил йеммут.
– Мне приходилось раз-другой тянуть канаты, – ответил Маркус.
– Мне приходилось раз-другой петь молитвы, – съязвил йеммут, на удивление четко выговаривая слова, несмотря на внушительные бивни. – Это не значит, что я священник.
Перед глазами лежал порт Суддапала. Причалы далеко вторгались в широкую синь моря и походили на длинные мосты – Маркус воображал себе, что они тянутся до самой Лионеи. После тимзинов самой многочисленной расой в Суддапале были йеммуты, подобные нынешнему собеседнику, – плотные, сильные, устрашающего вида, но обычно более приветливые, чем Пыкк Устерхолл. Приятно было осознавать, что раздражающая манера Пыкк принадлежала ей одной, а не целой расе.
– По-видимому, путь нам предстоит довольно спокойный, – объяснил мастер Кит. – Насколько я понимаю, худшая часть сезона штормов уже позади, а если судить по виденным мной картам, течение вынесет нас примерно в то место, куда нам нужно.
– Виденные вами карты, – повторил йеммут. – Стало быть, вы на месте не были?
– Нет.
Йеммут качнул массивной головой:
– Да вы просто пара олухов.
– Зато мы вполне дружелюбны, – ответил мастер Кит. – И у меня есть некоторая сумма золотом.
– Золото тонет, – заявил йеммут. – Деньги-то взять я могу, да только мне гадко всякий раз, когда олухи из-за меня гибнут. Давайте так. Я приму плату за посредничество – сумма небольшая, вас не разорит. Найду вам корабль и кого-нибудь, кто умеет с ним управляться.
Маркус посмотрел на мастера Кита. Актер хмурился.
– Мне бы не хотелось брать с собой посторонних, – признался он. – Дело у