нас довольно щекотливое.
– Знаете, что еще бывает щекотливым? Мой…
– Боюсь, нам может грозить опасность, – добавил мастер Кит.
– Я о том и толкую.
– Кит, – вмешался Маркус, – заплатите ему. Если найдем что-нибудь получше, то ждать не обязаны. А если не найдем, то это годный выход.
Кит вздохнул, отсчитал семь серебряных монет и подвинул их через стол к йеммуту. Тот взял деньги, кивнул, с усилием поднялся из-за стола и, тяжело ступая, пошел к пристаням. Маркус проводил его взглядом.
– Вы думаете, он всерьез будет кого-нибудь искать? – спросил Маркус.
– Да, – ответил Кит. – Иначе я не дал бы ему денег.
– А, вы же умеете распознавать. Все время забываю.
Одной из особенностей Суддапала оказалось полное отсутствие гостиниц и постоялых дворов. Путешественники в городе были не в диковину, однако искать ночлег – значило ходить по дворам, пока не найдешь владельца свободной комнаты или места в сарае, который пожелает уступить их за плату. В хорошую погоду Маркус с Китом шли на большую городскую лужайку в центре и располагались там походным порядком – так же, как прежде на дорожных обочинах. По лужайке с вечерних сумерек до поздней ночи ходили тимзинские мальчишки, торгуя печеной рыбой и козлятиной, разложенной по мискам из черепаховых панцирей. Погода стояла безоблачная, чистый морской воздух не таил угрозы, поэтому Маркус с Китом даже не ставили навес над походными постелями. Лошадей держали в стойлах, хотя другие путники просто выпускали своих пастись на лужайке, где те щипали траву и спали одним большим табуном.
Маркус, заложив за голову руки с переплетенными пальцами, скользил взглядом по созвездиям. Он уже не помнил, когда в последний раз смотрел на звезды.
Рядом вздохнул мастер Кит.
– Может, зря мы не пошли морем, – пробормотал он. – Взяли бы лодку в Маччии. Или двинулись бы западнее, в Кабраль, а оттуда под парусом, вышло бы скорее.
– Вы ведь говорили, что на течения трудно полагаться.
– Все равно дело кончается тем, что мы прибегаем к чужой помощи.
– Нам неоткуда было знать. Оставалось только догадываться. У нас слишком уж мало сведений.
– Да, – подтвердил Кит. – Видимо, так и есть.
На дальнем краю лужайки кто-то тронул струны небольшой арфы, полилась мелодия.
– Вы по-прежнему за нее волнуетесь?
– За Китрин?
– Угу.
– Да, – ответил Маркус. – Однако мне кажется, что вы правы. Она не рассчитывала бы, что я приду и спасу. Так что я как минимум ее не разочарую.
– У вас горечь в голосе.
– Это потому, что я гнусный старик без всяких иллюзий в жизни. Видите вон те четыре звезды в ряд? У самого горизонта?
– Вижу.
– Там, где я родился, их не видно. Слишком далеко на севере. Оттуда многих звезд не разглядеть.
Кит вместо ответа только хмыкнул.
– Вы путешествовали по миру, – продолжал Маркус. – Что для вас самое странное из виденного?
– Мм… Дайте вспомнить. В Гереце есть озеро, называется Эсасмадде. А в середине водоворот, как бывает в водостоке, когда уходит последняя вода. Только озеро никогда не пустеет. А посреди водоворота стоит башня. Пять этажей, совершенно недосягаемая. Говорят, она осталась со времен драконов.
– Как думаете, что там?
– Может быть, тюрьма. Место, куда драконы бросали неугодных рабов. Или последний приют Дракки Грозоврана. Я и вправду не знаю, что там. А у вас? Что для вас самое странное из того, что вы повидали в мире?
– Наверное, вы.
– Ну что ж, по крайней мере, честно.
Мелодия арфы сменилась – тихая музыка полилась как бы сама собой, подхваченная ночным воздухом.
– Кажется, третья струна фальшивит, – заметил Кит.
– Самую малость, – подтвердил Маркус. – Впрочем, вы ведь не платите за музыку.
Сон мерцал где-то на краю сознания Маркуса, не торопясь приходить всерьез. Кит пошевелился на постели. По небу ярким бликом скатилась звезда: раз – и нет, Маркус даже не успел ничего сказать.
– Знаете, – совсем тихо произнес Кит, – кажется, я могу сделать так, чтобы кошмары прекратились. Если хотите, попробую.
– И как вы это собираетесь делать?
– Я бы сказал, что в случившемся нет вашей вины. Сказал бы, что вас простили. Со временем вы мне поверили бы. Прибавилось бы покоя. Сколько-то сна.
– Если бы вы попытались, мне пришлось бы вас убить.
– Все так плохо?
– Все так плохо, – подтвердил Маркус.
– От этого не исчезнут воспоминания.
– От этого исчезнет то, что означают воспоминания, – возразил Маркус. – Это куда хуже. А кроме того, кошмары мне сейчас не снятся.
– Я заметил, – сказал Кит. – Подумал, что это странно. Вы кажетесь почти довольным. Это настораживает.
– В Порте-Оливе у меня было все. Спокойная работа. Отряд, который меня уважал и слушался. Я не служил королям. У меня была Китрин и был Ярдем. Между прочим, после нынешнего похода я его найду и убью. Он меня предал, и он за это ответит. Если хотите, можете проверить своими фокусами, правду ли я говорю.
– Я верю. И вы все потеряли?
– Да, – подтвердил Маркус. – Четвертое десятилетие своей жизни я заканчиваю ночевками на траве рядом с человеком, у которого по жилам ползают пауки. Предстоит перебраться на ту сторону Внутреннего моря, и я понятия не имею, как это сделать. Если я туда и доберусь, то как возвращаться? А когда вернусь, то, скорее всего, погибну в попытке убить богиню. И мне сейчас легче, чем за все время после того, как Китрин взяла верх над ревизором. Когда у меня что-то есть, я не нахожу себе места оттого, что должен сохранить имеющееся. А здесь у меня нет ровно ничего. Или, по крайней мере, ничего хорошего. Стало быть, я свободен.
– Со стороны это выглядит как усложненный способ сказать, что ваша душа имеет форму круга, поставленного на ребро, – заметил Кит.
Маркус кивнул:
– Вы ведь знаете, что я уважаю вашу мудрость и ценю ваше общество?
– Да.
– Никто не любит, когда слишком уж умничают.
Маркус соскользнул в сон еще раньше, чем арфист перестал играть. Утром он проснулся с мокрыми от росы волосами; в глаза светил золотисто-голубоватый рассвет, протягивающий лучи через безупречно-синее небо.
Через два дня, когда Маркус с мастером Китом проходили мимо небольшой уличной кофейни, старый актер внезапно замер и, сощурив глаза, всмотрелся в кованую вывеску над дверью, изображающую дельфина.
– Что-нибудь нужное? – спросил Маркус.
– Возможно, – ответил Кит. – Столько лет… Не откажетесь зайти на минуту?
Внутри кофейня оказалась немытой и тесной, стены покрывала многолетняя копоть от дыма, даже сейчас проникающего с кухни, так что все помещение полнилось чадом, запахом перегретого жира и ароматами пряностей, от которых у Маркуса рот немедленно наполнился слюной.
Молодой неприветливый тимзин вылетел к ним из кухни, размахивая черными руками.
– Закрыто пока! – выпалил он. – Приходите через час.
– Простите, – остановил его мастер Кит, – ваше имя, случайно, не Эпетчи?
Глаза тимзина расширились, а затем, к оторопи Маркуса, движение повторилось – с ощутимым щелчком раскрылось прозрачное внутреннее веко.
– Китап! – заорал тимзин, подпрыгивая и обнимая мастера Кита. – Китап, старый сукин сын! Мы-то думали, вы уже померли. Идите в кухню, оба. Эла! Китап пришел! Не поверишь – старый и жирный.
Маркус обнаружил, что какие-то люди его куда-то восторженно тащат, сажают за кухонный стол и суют в руки миску с чем-то смахивающим на ошметки невесть чего, содранные со стенок старой жаровни, а на поверку оказалось – самой вкусной едой, какую Маркус пробовал за последние годы.
Вокруг сияли улыбками тимзины и тимзинки; совсем маленьких детей со светло-коричневыми, еще не потемневшими чешуйками предъявляли Киту одного за другим – дети откровенно скучали, но выдерживали процедуру ради гостя, а уж тот восхищался каждым по очереди. Когда Кит, представляя всем Маркуса, назвал его полное имя, первый из знакомцев – Эпетчи – отнесся к этому скептически, однако всем видом показывал, что коли старина Китап желает путешествовать с человеком, прикидывающимся убийцей королей из Нордкоста, то пусть уж.
Спать под звездами их больше не пустили. Вместо этого гостям выделили комнату в дальней части кофейни и постелили тонкий ватный матрац, видавший лучшие дни.
– Давние знакомые, как я понимаю?
– Когда я впервые вышел в этот мир, я больше полугода провел в Суддапале, – ответил мастер Кит, раскладывая походную постель сверху матраца. (Мудрое решение. По крайней мере, насекомые из походных постелей уже были знакомы.) – Я жил в этом доме, Эпетчи тогда был совсем юным. Тощий как щепка, и голова забита одними девчонками.
– Стало быть, вы думаете, что эти люди способны нам помочь?
– Я думаю, что если они способны, то помогут. Это не всегда одно и то же. Однако стремление помочь, выросшее из совместных трапез и рассказов о жизни, мне кажется более надежным, чем стремление помочь, купленное у незнакомцев за монеты.
– Вы ведь знаете, что я не заставлял вас платить тому йеммуту за посредничество.
– Мир – странное место, – с кряхтением садясь, заметил Кит. – Раньше, когда я здесь жил, все было другим. И я, и эти люди. Изменилось даже здание. Стены не было, – по крайней мере, я ее не помню. И все же соотношение осталось прежним. Это как если бы мир был камнем, твердым и неизменным, а мы покрывали бы его краской – слой поверх другого, потом еще один и еще. Мы изменяем мир смыслом историй, которые в него приносим, однако изменяем мы лишь поверхность. А не каменную основу мира.
– Философия, – заметил Маркус. – Правда, понятия не имею, о чем речь. Как думаете, есть ли у них знакомые с хорошей лодкой?
Капитаном парусника оказалась тимзинка с широким лицом и лукавой ухмылкой. Маркус и Кит по наставлению Эпетчи встретились с ней на дальней оконечности одного из длинных причалов – в такой дали от берега Маркусу даже представилось, что из города они уже отбыли. Тимзинка сидела на корме, завязывая длинные плетеные канаты в узлы, которые в других условиях Маркус счел бы произведением искусства. По словам Эпетчи, капитана звали Адаса Орсун.