– Я не о том. Ты говорила, что мне нужно делать для Сабиги то же, что делал для тебя отец.
– Да. Мне бы этого хотелось.
– Отец ставил тебя превыше всех. И превыше всего. Он исполнил бы любое твое желание. Ни перед чем не остановился бы.
– Видимо, так и есть, – ответила Клара, но Джорей усилено мотал головой.
Из глаз его катились слезы, которых он не знал с самого детства. Он не пролил ни слезинки даже в тот день, когда Гедер убил ее мужа.
– Я не могу, – выдохнул Джорей. И затем еще тише: – Не могу.
– Я попробую. – Сабига тронула Клару за плечо. – Умоляю, миледи. Давайте присядем на минуту.
Сабига усадила Клару на приоконный диван и села рядом, держа за руку. Девочка за время смуты сделалась совсем невесомой – не только из-за того, что тело похудело и лицо заострилось. После свадьбы, принесшей ей перемену репутации, она светилась радостью и надеждой. Теперь же все схлынуло, и Клара знала почему. Даже почти догадывалась, какие слова сейчас произнесет Сабига, набирающаяся решимости. Слова, заставившие Джорея отступить.
– Мы вас любим, – произнесла Сабига. – Мы всегда будем вашей семьей. Но вам нельзя оставаться в этом доме.
Странно. Клара физически почувствовала, как слова вонзились в горло и сердце.
– Вот как.
– Джорею и без того тяжело, – продолжала Сабига, сжимая пальцами руку Клары. – Все видели, как он отрекся от лорда Каллиама. Теперь ему хотят дать шанс. Кое-кто хочет, по крайней мере. Но вы не отрекались. И Барриат тоже. Впрочем, даже в случае вашего отречения, миледи, в глазах других вы остались бы неотделимы от мужа. Ведь вы немыслимы один без другого. Даже когда его нет, он словно бы присутствует рядом с вами. Вам ведь ясно, о чем я говорю? Вы понимаете?
– Да, – ответила Клара. – И я сама его чувствую рядом.
– Пока при дворе не забудут о происшедшем хотя бы отчасти, ваше присутствие здесь осложняет нашу жизнь и никак не облегчает вашу.
– Я уеду. Если в Остерлингских Урочищах есть место, то… можно будет считать это добровольной ссылкой.
– Мы решили, что сможем платить за гостиницу, – продолжала Сабига. – За кров, не связанный с именем моего отца. Чтобы при дворе это воспринималось как некоторое отдаление.
«Даже до такой степени?» – пронеслось в голове Клары. Ей отказывают даже в такой мелочи… Неужели придется прозябать в комнате, похожей на могилу, среди незнакомых людей?
– Я понимаю, почему так будет лучше, – ответила она. – Пойду соберу вещи.
– Не нужно, – остановила ее Сабига. – С вещами я кого-нибудь пришлю. Вам не стоит самой трудиться.
– Никому из нас не стоит трудиться, – ответила Клара, потрепав девушку по плечу. – Однако мы живем в мире, где все подчиняется необходимости. Не волнуйся. Я понимаю. Я сейчас уйду.
– Нет-нет, – возразила было Сабига. – С вами кто-нибудь отправится, чтобы найти нужное место. И мы заплатим.
Клара улыбнулась почти от души. Она высвободила руку, встала. Поцеловала в лоб Сабигу и Джорея. И вышла на улицу. Оставаться уже нельзя. Не сидеть же в кухне за обсуждениями того, какая гостиница лучше подойдет для вдовы знаменитого изменника и врага короны.
Раньше предполагалось, что отречение от Доусона чем-то поможет. Что семья защитит себя. Сохранится. Может, это и удалось. Может, не произнеси Джорей тех слов, Клара потеряла бы еще больше. Впрочем, вряд ли. Сейчас она чувствовала себя так, будто владеет целым королевством пустоты.
Она шла, не зная куда. Ноги болели, она пыталась не обращать внимания. Когда-то она передвигалась по городу в карете, перед которой расступался простой люд, и считала это обыденным. Теперь она сама отступала в сторону перед телегами с мясом и репой. И избегала встречаться глазами с людьми.
Когда на пути возник Осенний мост, Клара взялась было его перейти, но на середине замерла. Останавливаться она не думала, просто в этой точке пути ее решимость окончательно иссякла. Облокотившись на брус перил и глядя в бездну Разлома, она почувствовала не то чтобы умиротворение, но нечто на него похожее. Издалека все казалось почти красивым. Кингшпиль. Стены города. Облака, стремительно летящие над головой – будто подхваченные сильнейшим ветром, для нее нечувствительным.
Переступить через край – легче легкого. Не то чтобы она собиралась это делать. Самоубийство – как ни крути, слишком примитивный выход. Однако в нем была и своя притягательность. Религиозным пылом Клара не отличалась, но над ней имели власть рассказы священников о посмертной жизни и справедливом воздаянии. Может быть, по ту сторону ее ждет Доусон.
Однако теперь не время. Судьба Викариана неясна даже сейчас. А Барриат – бедный Барриат, выставленный из дома собственным братом! Она ему по-прежнему нужна. И Джорею. Может, даже Сабиге. Да и каково будет девочке узнать, что мать ее мужа, которую она попросила уйти из дома, бросилась с моста. Бедняжка никогда себе этого не простит.
Нет. Время еще настанет. Позже. Когда дети не будут нуждаться в заботе Клары и никто не станет винить себя за решение, за которое ответственна лишь она одна. Вот тогда она придет сюда – может быть, даже в подвенечном платье – ради последнего короткого танца с Доусоном.
Слезы катились по щекам. Она не знала, сколько прошло времени. Дни. Недели. Может быть, целая жизнь. Все годы беспечности были всего лишь иллюзией. Тонкой нитью, по которой она шла над бездной. Теперь без дома, без единого друга в целом свете остается лишь рыдать на мосту как помешанной – что ж, отличная роль…
– Миледи! – Мужской голос, как теплая мягкая ткань в стылой ночи. – Не надо.
Клара с удивлением обернулась. Некая ее часть, еще заботящаяся о приличиях, заставила пригладить волосы и оправить складки платья. Остальную же, огромнейшую ее часть радостно захлестнуло потоком облегчения, замешательства и приправленного весельем ужаса – куда более приятного, чем преследующий ее ужас недавних дней.
– Коу, – мешая смех и слезы, выговорила она. – Нет, только не это.
Егерь приобнял ее за плечи. Такое искреннее лицо. Открытое, заботливое, молодое.
– Это не выход, миледи. Пойдемте со мной.
– Да я не собиралась прыгать с моста. То есть не сегодня, у меня еще столько дел. Там же сыновья. И дочь. Новая, вы ее не видели. Славная девочка, только ранимая. Ранимая. И уйти сейчас, оставить все в таком состоянии… – Слова не выговаривались: всхлипывать приходилось столько, что для слов не оставалось места. – Не могу же я все бросить, когда везде только порча и пустота… Боже! Что мы делаем? Почему? Как так вышло?
Где-то между всхлипами он успел ее подхватить и теперь держал на руках, как ребенка.
– Зачем вам? – всхлипнула она. – Я вас не люблю. Я вас даже не знаю. То, чего вы хотите, невозможно. Я замужем. То есть…
– Можете ничего не говорить, миледи.
– Я отравлена, во мне яд. Все, кого я знаю, из-за меня запятнаны. Сыновья. Даже сыновья. На вас посмотрят и увидят меня. А увидев меня, увидят мужа и с вами сделают то же, что с ним. Остановить это я не могу. И даже замедлить.
– Я никто, миледи. Мне нечего терять.
– И я вам всю рубашку измочила. Глупость какая. Оставьте меня, уйдите.
– Я не уйду.
Клара надолго умолкла. Его руки даже не дрожали. Она знала, что если он захочет, то будет нести ее вечно, без устали. От него пахло собаками, деревьями и молодостью. Она положила голову ему на плечо и вздохнула. Когда заговорила, в голосе не оставалось ни капли истерики.
– Я вам не девочка неразумная, которую надо спасать.
– Разумеется, миледи, – ответил он, и Клара услышала легкую улыбку.
Она всхлипнула. Из носа текло. Вокруг тянулись темные улицы, слишком узкие даже для троих в ряд. Беднейшие кварталы Кемниполя укутывали Клару, как одеялом. Винсен Коу нес ее сквозь тени и свет.
– Проклятье, – выдохнула Клара и прижалась к нему теснее.
Постоялый двор оказался ужасен. Запах подгнившей капусты, на стенах черно-зеленые потеки, не смывавшиеся годами, в комнате пустой шкаф с оторванной дверцей. Крошечное грязное окно шириной не больше ладони пропускало ровно столько света, чтобы разглядеть убожество обстановки. Тут же стояла узкая грязная кровать – правда, с тюфяком. Винсен уложил на нее Клару, которая тотчас устало свернулась; изможденное тело льнуло к мягкой подстилке.
Винсен принес ей бурдюк воды и шерстяное одеяло, пахнущее больше Винсеном, чем гостиницей.
– Общей комнаты для постояльцев здесь нет, – предупредил он. – Но можно греться у очага на кухне. В комнате напротив малый временами ругается, но вообще он безвредный. Если позовете, я буду рядом, услышу.
Клара кивнула:
– Семья не знает, где я.
– Сообщить им, миледи?
– Нет, пока не надо.
– Как решите.
Он склонился ближе, мягко поцеловал ее в висок и на миг замер – так Клара, будь она мужчиной, замерла бы перед тем, как поцеловать женщину в губы. Она перевела глаза на Винсена, он поднялся.
– Я ведь вам в матери гожусь.
– Моя мать намного старше вас, миледи.
– Почему вы в это ввязались?
– Потому что вы мне позволили, миледи. Теперь спите. Поговорить можно позже.
Дверь за ним закрылась, Клара осталась одна в тусклом зловонном мраке.
– Что ж, – сказала, ни к кому не обращаясь.
И не закончила мысль.
Гедер
Лорд Паллиако! – начиналось письмо. – Весьма сожалею, что мне пришлось уехать столь спешно, однако известия из главной дирекции потребовали моего незамедлительного возвращения. Благодарю за предложенное гостеприимство и за возможность разделить ваше общество во время моего пребывания в Кемниполе. Я буду с теплотой вспоминать эти замечательные дни. Бремя управления державой, особенно такой крупной, как ваша, вряд ли позволит вам отвлекаться на маловажные дела вроде личной переписки, однако я буду внимательно следить за вестями из Антеи.
Личная печать Китрин бель-Саркур.