Китрин откинулась на спинку стула. Дыхания почему-то не хватало. Интересно.
– Комме? – произнес король.
– Это здравый взгляд, – ответил Комме Медеан. – Не знаю, правда, как его применить.
Беседу прервал тихий стук в дверь, слуга внес серебряные кубки с прохладной водой. При нем никто не говорил.
– Магистра, – возобновил беседу король после ухода слуги, – случись мне согласиться с вашей трактовкой вопроса, что бы вы рекомендовали?
Китрин поразмыслила. Война – штука незнакомая, Китрин ее никогда не изучала. Однако сейчас спрашивают ее мнения, и после слов о ночи с Гедером поздно строить из себя скромницу.
– Я бы рекомендовала немедленно объединить силы. Не выступайте против него, но попробуйте предугадать, куда он направится, и поделитесь сведениями с союзниками. Если предсказания окажутся верными, вас будут считать человеком, который умеет заключать правильные сделки до прибытия кораблей, и все захотят знать то же, что знаете вы.
– У меня друзья в Саракале, – сказал Комме. – Не по делам, просто друзья. Со связями. Я могу им написать и попробовать обсудить. Как минимум будем знать, что говорят у восточных границ Антеи.
– Можно установить с Антеей более тесные связи, – предложил король. – Ваша поездка была неофициальной. Но если собрать делегацию и мне поехать самому…
– Не делайте этого, – предупредила Китрин. – Если Гедер сочтет, что его предали, он набросится на вас злее, чем если бы вы были врагом изначально.
– Не в обиду будь сказано, – осторожно заметил король, – но тогда вы можете оказаться в нелегком положении.
– Я отдаю себе в этом отчет.
За столом все молчали. Уверенность и бодрость схлынули, как не было. Китрин отпила из кубка, наслаждаясь прохладной водой с легким привкусом лимона.
– Можно ли что-нибудь сделать? – спросил король.
– Наблюдать. Ждать. Уповать на то, что он оступится раньше времени и по-крупному, – ответила Китрин. – Лучшее, что можно сказать о Гедере, – что он хорошо умеет наживать врагов.
Клара
За следующие дни Клара понемногу уверилась, что в некотором отношении – во многих отношениях – она умерла вместе с Доусоном на полу той ужасной залы перед глазами всех друзей и родни. Она не могла смотреть на кровопролитие, но все слышала. Слухом, наверное, происходящее воспринималось куда страшнее, чем зрением. А может быть, и нет. Все, что случилось потом, лучше укладывалось в голове, если вообразить себя умершей. По пути из Кингшпиля с ней, ставшей вдовой считаные минуты назад, не пытался заговорить никто из знакомых. Ни одна дама из тех, кого Клара знала всю жизнь, не подошла сказать доброе слово. Единственным существом, прикоснувшимся к ней и обратившимся с утешением, была та тонкая и бледная девушка из банка, чье имя Клара забыла сразу же после того, как оно было произнесено.
С тех пор и началось оцепенение, жизнь без вмешательства разума. Клара делала то, что привычно телу. Навещала друзей и врагов. Этим ведь и занимаются призраки? Если так взглянуть, все становится на места.
Но тогда боль, захлестнувшая ее после появления Винсена Коу, не могла быть болью смерти. Та уже прошла. Теперь нахлынула боль нового рождения – мучительная, как в первый раз. Клара просыпалась посреди ночи в рыданиях, из-за которых начинала задыхаться. Если позвать Винсена – он приходил и садился в ногах, но она старалась не звать. Ему здесь нечего делать, она попросту лишает его сна. Приступы со временем проходили, и Клара засыпала.
Ее не оставляло чувство, что Доусон вот-вот появится. То и дело она заставала себя за поисками объяснений для него – отчего вдруг рядом с ней, лежащей в ночной сорочке, сидит в одних штанах егерь Каллиамов. А потом одергивала себя: оправдания Доусону уже не нужны, он ведь погиб. Тогда вновь приходили слезы. А потом наступала пора вернуться к дневным заботам. Не сказать чтобы Клара продолжала заниматься делами из-за какой-то особенной стойкости – просто ничего другого ей не оставалось.
– Снова уходите, госпожа? – спросила хозяйка гостиницы.
Как выяснилось, ее звали Абата Коу, – по-видимому, клан Коу, состоящий из нескольких десятков родственников, расселился по всей Антее. Клара до знакомства с Абатой даже не задумывалась, есть ли у Винсена семья. Он ведь из слуг, а Клара прежде считала, что слуги появляются из стен, когда нужны, и исчезают, когда беременеют. Теперь, оглядываясь назад, она надеялась, что была не очень-то заносчива.
– Да, ухожу.
– К обеду будете?
– Не думаю. Мне идти почти до самого Кингшпиля – я вряд ли выдержу такую даль, если не перекушу по дороге.
– Яблоки свежие привезли, – изрекла Абата. – Хороши с сыром.
Кларе понадобилось три дня, чтобы понять: это не что иное, как предложение, причем единственное, Абата повторять не станет. На этот раз Клара не стала отвечать ни «как мило», ни «что вы, не беспокойтесь»: разговор тем и кончится, останешься без яблок и сыра.
– Спасибо, – сказала она.
На такое не требовался ответ, что Клару совершенно устраивало. Да и ее двойнику-призраку по-прежнему казалось, что нужно быть вежливой.
На плечах серое траурное платье, поверх волос покрывало; твердый шаг женщины, знающей, куда идет. По узкому, провонявшему нечистотами проулку Клара дошла до более широкой, но тоже безымянной улицы, которая должна вывести ее к Арестантскому мосту. За годы жизни в столице Клара почти никогда по нему не ходила, да и сейчас не очень хотелось. Из клеток под мостом вечно неслись стоны и рыдания, навевая тоску, а начни сейчас тосковать – не остановишься. Однажды она уже стояла на одном из мостов, ослабшая и рыдающая. Этого достаточно.
И все же через мост пролегал кратчайший путь, а теперь, когда не было ни карет, ни паланкинов, количество шагов стало значимой величиной.
Винсен сегодня тоже куда-то отправился – сказал, что искать работу. Клара почему-то чувствовала себя виноватой. Ведь это она должна его обеспечивать, а не наоборот. Он ее слуга. Впрочем, конечно, сейчас уже нет. И не может же она просить у Джорея денег еще и на Винсена – это слишком походило бы на просьбу к сыну содержать ее любовника. Мысль смехотворная, конечно, ведь Коу поцеловал ее лишь единожды, совсем в другой жизни. И все же Клара не могла не признать, что его постоянное, мягкое, по-собачьи преданное присутствие, и ее болезненное воссоздание себя, и его неоспоримая красота – все это постепенно срасталось в нечто гораздо менее смехотворное.
Перейдя через Арестантский мост, она обернулась. На взгляд мост казался короче, чем при ходьбе. Клара вытащила одно яблоко – красное, спелое. Она знала, что сейчас не стоит его есть: на обратном пути проголодается, а яблока уже не будет. Первый кусочек оказался терпким и сладким. Второй тоже.
Вначале предстояло наведаться к хлебной лавке в десятке шагов от призрачного предела, за которым местность считалась предосудительно неизысканной для придворной публики. Лавка была в буквальном смысле последним местом, где давняя приятельница стала бы искать Клару. Огинна Фаскеллан если и могла считаться родней, то очень уж дальней; она толком не умела вязать, и, когда дамы сходились рукодельничать, Клара при ней всегда принималась за что-нибудь другое, чтобы не заставлять ее орудовать спицами, – та малая любезность, как оказалось, принесла ощутимые плоды.
– Клара, ты чудесно выглядишь, – приветствовала ее Огинна, вставая из-за столика. – Пожалуйста, позволь тебя угостить.
– Нет-нет, ты и так делаешь для меня слишком много. Не хочется чувствовать себя нищенкой еще больше.
– Маленький кусочек? – не отступалась Огинна, протягивая ей на тарелке мягкую белую булочку с красным кремом, пахнущим земляникой.
– Разве что маленький кусочек, – согласилась Клара. – Удалось ли тебе получить вести от Элисии?
В лавке пахло сахаром и корицей, и Клара потратила последнюю монету на чашку лимонного чая, острого и приятного. Почти целый час она слушала все новости о детях, какие только удалось собрать. Джорей и Сабига ссорятся – что ожидаемо, учитывая трудности последних месяцев. Есть надежда, что выстоят. Плохо, что Барриат вдруг куда-то исчез. Огинна слыхала, что его знакомая в Эстинпорте получила от него весточку, речь гонца выдавала уроженца Кабраля. Элисия по-прежнему в отъезде, живет в семье мужа и ждет, когда принадлежать к роду Каллиам станет не так стыдно. Добрая новость о Викариане, священническая судьба которого теперь надежно определилась: его посылают в Кавинполь, куда он не очень хотел, но зато ему, как сыну своего отца, не грозит худшее. Небольшая, но победа, и ею Клара наслаждалась куда больше, чем земляничным кремом.
Когда Огинне, к огорчению Клары, настало время уходить, Клара поцеловала ее в щеку и обняла – здесь же, в хлебной лавке: на улице могли увидеть. Репутацию Огинны тоже надо беречь. Такова сейчас жизнь.
После этого Клара отправилась в северную часть, к небольшому дому лорда Скестинина. По пути вновь пришлось уворачиваться и от телег с широкими деревянными колесами, месящими уличную грязь, и от собак, упорно бежавших за Кларой и обнюхивавших ее в надежде, что она поделится едой. Собакам она напомнила, что яблоки они не едят, затем протянула яблоко; пес в ответ взглянул огорченно и укоризненно, и Клара подумала, что нужно рассказать об этом Доусону, а потом заплакала. И продолжила путь.
Ее беспокоило, как Джорей переживет зиму. Ему придется ехать в Эстинпорт, ведь в Остерлингские Урочища нельзя. Бедный Джорей, которого теперь спасает та самая девушка, которую до этого спасал он сам. А началось все, конечно, с Ванайев и с вины в убийстве стольких людей по приказу Паллиако.
На подходе к богатой части города Клара замедлила шаг. Здесь она многих знает, и ей пришла в голову мысль зайти к кому-нибудь из давних знакомцев – просто посмотреть, как ее примут. То ли разыгралось воображение, то ли сказывалась нынешняя жизнь, но ей казалось, что богатые улицы Кемниполя теперь беспокойнее, чем во время войны: больше изможденных лиц, больше жестковолосых жрецов в бурых одеяниях среди множества черных кожаный плащей, которые благодаря Паллиако остались в моде насовсем. Скопище воробьев и ворон, как звал их Доусон, – временами ему удавались запоминающиеся фразы.