– Матушка, – приветствовал ее Джорей, когда она вошла в сад.
Он коротко и энергично обнял Клару, а та поцеловала его в щеку.
– Клара, – подходя, произнесла Сабига, чьи глаза покраснели от слез.
Наверное, как и у Клары.
Клара намеренным движением поцеловала ее в щеку, как и Джорея. Она так мало может для них сделать. А им нужно так много.
– Я пришла за очередной порцией денег, – улыбнулась Клара наполовину естественно. – Надеюсь, момент не очень неподходящий.
– Мы всегда тебе рады, матушка, – резко проговаривая слова, ответил Джорей.
Клара видела, что такие просьбы его угнетают.
– Ты добр, – сказала она. – Это твоя слабость. И моя тоже. Сабига, милая, я тут подумала: раз я теперь в опале, можно ли повидаться с моим внуком?
– С вашим… – начала было Сабига и вдруг вспыхнула.
– Когда-то я тебе велела о нем забыть. Это я зря. У нас не та семья, какую нам хотелось бы. Но какие есть – мы семья. Ты мне дорога, значит и он тоже. Если ты дашь позволение…
– Позволение?..
– Конечно, милая. Ты же его мать.
– Я даю позволение, – выговорила Сабига.
– Никаких слез, – ответила Клара. – Не надо.
Она пробыла у детей чуть дольше обычного и осталась бы еще, если бы не такая долгая дорога домой. Вышла она в тот час, когда еще можно проделать весь путь при дневном свете. Кларе мало нравились улицы вокруг постоялого двора, а в темноте они ей нравились еще меньше.
Почти у самого Арестантского моста дорогу ей преградили пятеро бойцов с обнаженными клинками.
Капюшон с головы сдернули в просторном темном помещении. Свет исходил от железного подвесного светильника над головой, но Клара не удивилась бы и факелам. С обеих сторон на неимоверной высоте стояли стеной лучники, готовые стрелять. А впереди высился огромный черный стол, за которым восседал лорд-регент Гедер Паллиако. Клара почувствовала, как от ужаса по телу пошла дрожь. Та ее часть, которую составлял двойник-призрак, с рыданием испуганно отвернулась, и Кларе захотелось ей последовать. Верховный жрец встал позади Клары – невидимый для нее, но видимый для Гедера.
– Клара Каллиам! – возгласил Гедер. – Простите за вмешательство, но я хотел бы задать вам несколько вопросов. Если вы мне солжете – я буду знать, и вы поплатитесь. Жестоко. Вам ясно?
Во рту пересохло. Как она сюда попала? Что могла натворить? Происходящее ощущалось так, будто она уснула и провалилась в кошмар, от которого не может пробудиться. Ее застали за преступлением, но Клара не знала за каким.
– Насколько я понимаю, вы больше не живете в доме вашего сына, – продолжал Гедер. – Это правда?
Стало трудно дышать – Клара даже опасалась, что не сможет произнести ни звука. Будет ли молчание считаться ложью? Не хотелось и думать, что с ней могут сделать. И что сделают.
– Да, – вымолвила она.
– Почему?
– В глазах придворных Джорей и Сабига из-за моего присутствия слишком связаны с именем Доусона.
– Вы встречались с Огинной Фаскеллан?
– Да. Несколько раз.
– Вы встречались с Аной Мекилли?
– Да. Кажется, дважды.
Справа кто-то из лучников слегка пошевелился, звук вышел сухим и резким. Сердце забилось сильнее.
– Вы мне верны? – спросил Гедер.
Клара покачала головой – не «нет», а «не могу ответить».
– Вы мне верны? – повторил Паллиако жестче.
– Я не могу этого ни утверждать, ни отрицать, милорд. Я об этом не задумывалась.
Сзади зашуршала ткань от движения.
– Неужели? – переспросил Гедер, явно сбитый с толку.
– Вы лорд-регент. Вы убийца моего мужа. Вы друг Джорея со времен ванайской кампании. Вы человек, который помог мне изобличить Фелдина Мааса. Однако ничто из этого не влияет на мои повседневные дела. Полагаю, что такое влияние должно быть, но я не уделяю время размышлениям над этим вопросом.
– Вы встречаетесь с перечисленными людьми. Вы составляете заговор против меня?
Клара засмеялась. Она не хотела, и если бы успела подумать, то не стала бы. Однако смех разнесся по помещению, и лучник ее не убил.
– Нет. Нет, конечно. У меня и мыслей таких не было. Я просто пытаюсь сохранить семью.
– Семью?
– Да. Барриат уехал, никому не сказав ни слова. Джорей и Сабига ссорятся, а ведь женаты так недавно. Викариан – единственный, кого этот ужас не затронул. Ну и еще Элисия. Вроде у нее все благополучно, но мне кажется, она не так уж счастлива.
– А! – только и сказал Гедер.
– И теперь, когда Доусона нет, некому заботиться о том, чтобы семья была вместе. Даже дома нет, а ведь если подумать, то это совсем не дело для семьи – не иметь дома. Раньше он был, а теперь его нет. Вот отчего все эти хождения.
«Замолчи, замолчи, замолчи уже», – твердила себе Клара, но слова выскакивали против ее воли.
– А тут еще траур. Сколько его носить – непонятно. При дворе, конечно, есть предписанные обычаи, но я-то уже не при дворе и не знаю, каких правил держаться. И творю их сама для себя. Это ужасно. Правда.
– Но вы не составляете заговор против меня или трона?
– Нет, – ответила Клара.
Повисла пауза.
– Ну что ж. Спасибо, что уделили нам время. Можете идти.
Клара вышла из здания. Оказалось, что она в Кингшпиле. Голова слегка кружилась, пришлось остановиться и перевести дух. Почему-то нахлынуло облегчение, будто на нее напали и она чудом спаслась. Может, так и вышло. Теперь она понимала, почему у людей изможденные лица – из-за страха и подавленности, которыми затянуто все вокруг, как черным крепом. Интересно, многих ли так брали под стражу и заставляли играть в Гедеровы судейские игры? Уж точно она не одна такая.
Дождавшись, когда голова перестанет кружиться, Клара пошла по улице. Впереди зиял Разлом, Арестантский мост маячил страшно далеко. Низкое и багровое закатное солнце освещало сзади все дома в западной стороне, превращая их в силуэты на фоне зарева – словно на картине, изображающей объятый пламенем город. Хуже всего было то, что в суматохе Клара потеряла яблоки и сыр.
До постоялого двора она добралась уже в темноте. Ноги гудели при каждом шаге, спину сжигало, словно огнем. Запах похлебки, долетавший от очага Абаты, при всей привлекательности напомнил лишь, как сильно Клара проголодалась. До кухни она добрела с единственной целью заплатить за постой и за миску жирной похлебки, но Винсен, сидящий у очага, вскочил, одним прыжком пересек кухню и подхватил Клару на руки.
– Мне сказали, что вас нет, – выдохнул он. – Сказали, что вас забрали люди лорда-регента.
– Все верно, – ответила она, позволяя себе расслабиться в его объятиях. Всего на миг. – Можете отпустить меня, если хотите.
– Никогда, миледи.
– Очень романтично. Отпустите.
Она села к печи. Абата вручила ей похлебку без всякой платы, поэтому Клара купила табаку для трубки. Она рассказала, как встретилась с Огинной, с Джореем и Сабигой, как затем по пути домой ее перехватили люди Гедера, накинули капюшон на лицо и утащили. Похлебку она доела под рассказ о темном помещении с лучниками, где возвышавшийся перед ней Гедер Паллиако требовал отвечать на вопросы. Пересказывая случившееся, она странным образом успокаивалась, будто перед ней впервые предстал смысл всего действа. На расстоянии все выглядело утешительнее.
Клара зажгла трубку от очага. Похлебка пересолена и невкусна – пусть, зато табак Абата ухитрялась доставать очень приличный. Сидя у печи и задумчиво попыхивая трубкой, Клара не сразу поняла, что Винсен с Абатой смотрят на нее выжидательно, надеясь на продолжение рассказа.
– Потом меня отпустили, – сказала она довольно храбро.
– А вопросы-то задавали про что? – спросила Абата, лицо которой оживилось едва ли не впервые за все время знакомства с Кларой.
– А, вопросы… Спросили, не составляю ли я заговор против Гедера Паллиако и короны.
– И что вы ответили?
– Что у меня и мыслей таких не было.
– И? – спросил Винсен.
Клара повела бровью:
– А теперь они есть.
ИнтерлюдияМастер Кит
Пятиградие Суддапала, застроенное высокими и крепкими зданиями, превратилось в темную безобразную ладонь с пальцами-причалами, протянутыми от берега к воде, а затем пропала и она. Парусник вышел в море. Адаса Орсун вполне управлялась с суденышком в одиночку, переходя от каната к канату, поднимая паруса и поворачивая руль, пока не добилась желаемого. Время от времени она просила Маркуса помочь там, где три руки были удобнее двух. Мастера Кита она оставила в покое, да он и не возражал.
Пускаться на мелком суденышке в открытое море – такого он не предпринимал уже давно. Почти забыл, как море, простирающееся во все стороны до самого горизонта, и открытый купол неба вовлекают в себя так, что пространство кажется одновременно и бескрайним и гнетущим. Широкий простор вокруг – и палуба два на три шага, а под ней трюм настолько тесный, что невозможно выпрямиться в полный рост.
Такой же стала и его жизнь. Когда он сбежал от всего – от храма, от богини, от единственного образа жизни, какой знал, – перед ним предстал мир, где одно открытие толкало к следующему. Он обнаружил, что многое из услышанного в храме верно: драконов больше нет, мир подчинили себе их рабы, люди любых рас почти постоянно лгут, и где бы ни собралась человеческая толпа, там насилие, смерть и воровство. Однако он понял также, что из преподанных ему постулатов многие лживы: будто правда гарантирует справедливость, будто тринадцать рас обречены друг друга ненавидеть, будто сородичи Адасы Орсун, тимзины, – отдельный, низший вид человечества. Находить путь среди хитросплетений мифов и лжи стало для него не только делом жизни, но и радостью.
Он колесил по всем землям с мужчинами и женщинами, чьим обществом наслаждался. Слушал бродячих философов, рассказывающих о природе мира. Заводил любовниц и утрачивал их. И в этом бескрайнем море возможностей его путь сосредоточился в маршруте парусника, плывущего к череде событий столь же опасных, сколь неизбежных. В огромном океане – малая лодка. При всей свободе выбора – одна лишь цель: спасти мир, который он открыл и полюбил, или погибнуть, не успев дойти до конца.