Тандаджи пробирается на ложу и почтительно просит у короля Блакории возможности переговорить с девушкой, подарившей рог.
— Я сам с ней переговорю! — оскорбленно ревет Гюнтер Блакори. Он видимо растерян и красен от гнева. — Василина, Белым Первопредком клянусь, я тут не при чем.
— Брат мой, — спокойно говорит тонкий и седой император Хань Ши, так и просидевший на своем кресле все это время, — просто у тебя с раскрытием заговоров куда слабее, чем у Василины. Ваша служба, дорогая сестра, отработала безукоризненно. Не ваша вина, что опасность пришла оттуда, откуда не ждали.
— Лучшая разведка на Туре, — насмешливо бормочет себе под нос Талия. От нее веет теплом и лаской, и мне чуть легче. Совсем чуть.
— Заговоров? — ледяным тоном переспрашивает Василина и вдруг в зале становится очень холодно.
Я, борясь с головокружением, поворачиваю голову и вижу, как смотрит она на Мариана, и как он смотрит на нее. С одной стороны — непонимание, с другой — мрачная уверенность.
— Капитан, — выговаривает она тяжело, и это «капитан» режет меня, а его, видно, еще больнее, потому что он стискивает зубы, — вы ничего не хотите мне рассказать? Или это вина Тандаджи?
— Откуда у тебя этот рог? — ревет Гюнтер сзади, видимо, на подарившую его девушку, та рыдает, и сквозь шмыганья в грудь деда-герцога рассказывает, что долго искала и выбирала подарок, пока ей не посоветовали магазин с уникальными товарами, и там ей он очень понравился, и она его купила.
— Нам всем будет полезно послушать про заговорщиков, — примирительно и мягко высказывается царица Иппоталия, — предлагаю собрать совещание.
— Прости, — словно не слыша ее, говорит Мариан. — Это мое решение — не сообщать тебе.
Впереди Полли добирается до Демьяна и, сжав кулачки, что-то зло кричит ему в лицо, а тот успокаивающе гладит ее по талии, оставляя белесые разводы. Затем хватает на руки и несет обратно к ложе.
— О, — будто не чувствуя накаляющейся атмосферы, удивленно замечает император, — а вот об этом моя разведка не доложила. Вас можно поздравить, Василина?
От сестры просто волнами пышет морозом, и по деревяннм столбам, поддерживающим ложу, снизу вверх стремительно бегут, потрескивая, завитушки инея.
— Василина, — предупреждающе и ласково произносит Талия, и всем становится теплее, но королева не слышит ее, а в зале начинает гулять ветер, дребезжат остатки уцелевших витражей, хлопают двери. Мариан делает шаг к ней и останавливается под ее напряженным взглядом. Он не растерян, но в глазах его виден… страх?
Открывается Зеркало, оттуда под взглядами все еще не отошедших от шока членов королевских свит выходит Зигфрид, и за ним, наконец, медперсонал, с выражением отвращения и брезгливости на лицах.
«Ты же медработник. Иди, помоги. Иди.»
Я не могу пошевелиться. Меня мутит, и мне страшно снова посмотреть в ту сторону, где лежит Люк.
— Уважаемые коллеги, — голос у Василины очень жесткий, надсадный, и она сама как натянутая струна сейчас, и видно, что она с трудом владеет собой, — я прошу меня извинить. Я обязана поговорить с Его Высочеством и начальником разведуправления. Сейчас придворный маг доставит вас к вашим покоям. Предлагаю отдохнуть после случившегося и собраться в моем кабинете. Мы просто обязаны обменяться информацией.
Она бросает быстрый взгляд на застывшего Тандаджи, на сжавшего кулаки Байдека и добавляет:
— Как только я ее получу.
Величества и свиты, видимо, не желая становиться свидетелями семейного скандала, вполне организованно исчезают в Зеркале, туда же уходит король Демьян с заплаканной Полли на руках. Зигфрид перенастраивает портал снова и снова, а я вспоминаю, что он был одним из тех магов, что били в тварь сбоку. Безуспешно.
Далеко от меня вернувшийся Мартин пробирается к склоненному над Люком Луциусу и что-то спрашивает у него. Затем наклоняется и протягивает вперед ладони. Качает головой.
«Идиотка! Иди к нему. Он же отравлен ядом! Ты можешь помочь! Дать кровь!»
Я отмираю, хватаю со столика с фруктами ножик, шагаю вперед. И падаю в обморок.
Мариан Байдек рванулся к падающей Марине, но не успел. Благо, она завалилась на колонну и просто сползла вниз.
Пока он передавал ее на руки врачам, Василина беседовала с Тандаджи. Начальник разведуправления отвечал глухо и коротко, а в зале становилось все холодней. У людей с дыханием начал появляться парок. Работающие гвардейцы и врачи со страхом поглядывали в сторону ложи, наблюдая, как мягкий тяжелый бархат покрывается сверкающими кристалликами льда.
И ему было страшно. От того, что он увидел в глазах жены.
Вернулся как раз тогда, когда Майло рассказывал про слежку за детьми. Встал рядом под ледяным взглядом будто посветлевших голубых глаз. Тидусс казался совсем седым, потому что его с ног до головы покрывала изморозь. А такая чужая и безжалостная Василина просто молчала и слушала.
На столике с закусками, стоявшем рядом с высокими креслами Величеств, трескались замерзающие графины с напитками, скрипели над ними задубевшие бархатные занавеси, и мороз пробирался под одежду, ресницы прихватывало инеем. Но Байдек тоже молчал. Ждал, пока договорит Тандаджи. Тот говорил и говорил, не шевелясь, не опуская глаз. Про задание Кембритча. Про Соболевского, который пытался убить Пол, про проваленную операцию по его поимке, которая закончилась удачей по чистой случайности — на базе отдыха, куда уехала Алина. Про меры безопасности, которые были приняты Байдеком и им. Про то, что это только его ответственность и вина…
— Степень вашей ответственности и вашу дальнейшую судьбу обсудим позже, — Василина произнесла это очень тихо, но такая сила слышалась в ее голосе, что Тандаджи пошатнулся и склонился перед гневающейся королевой, — идите, господин Тандаджи. У вас есть полчаса, чтобы подготовить мне к совещанию подробный письменный отчет.
Тидусс, неверно ступая заледеневшими ногами, шатаясь, ушел. И Василина снова посмотрела на мужа.
— Ты опять все решил за нас двоих, — затрещали от морозного порыва колонны, начали скрипеть, трескаться, но Байдек устоял, хотя хотелось согнуться, упасть к ее ногам, — как тогда, когда не приехал просить моей руки. Мариан. Я простила тогда.
Они стояли всего в нескольких шагах друг от друга, но сейчас их разделяло не расстояние. Неверие, ложь, страх за другого, боль.
— Я делал все, чтобы тебе никогда не пришлось бояться, — четко выговаривая слова и глядя в плещущие гневом глаза произнес Мариан. — Я защищал свою жену. Как мог.
— Защищал? — крикнула она, срываясь в ослепительную ярость, и вокруг нее воздух стал потрескивать от электричества. Позади них уже было пусто, и немногие оставшиеся гвардейцы спешно отступали к дверям — никому не хотелось попасть под горячую руку. — Защищал, не говоря мне, что тебя пытались отравить? Что за детьми следили и, скорее всего, хотели похитить?!!!
— Василина, — он все-таки сделал шаг вперед, потом другой. Разряды больно обжигали тело, в зале уже не дул — бесновался ветер, захватывая останки взорвавшейся твари, осколки стекол. Только вокруг них было маленькое окошко спокойствия.
— Я жена тебе!! — кричала она в ярости, и голос ее эхом подхватывал ветер, — жена, а не маленькая девочка!!! Ты не имел права мне не говорить! Я твоя королева, Мариан!
Он протянул руку, пытаясь притянуть ее к себе, успокоить, потому что даже в эту минуту понимал ее, как никто другой. Понимал, что это не только обида на него, но и откат от произошедшего боя с чудовищем, и что сейчас она выплескивает пережитый страх. Но его отбросило разрядом, прямо в воющую стихию, к бортику ложи, впечатало в ледяное дерево.
Барон дернулся вперед, и увидел, как его Василина, словно ломая себя, изгибается, сжимает кулачки, и ветер покорно стихает, оставляя в зале и между ними тишину и холод.
— Уходи, — сказала она глухо. — Не хочу тебя видеть. Уходи! Не смей разговаривать со мной или просить прощения, Мариан. Не смей, слышишь?! Делай что хочешь, но не подходи ко мне!!! Никогда!
И, видя, что он остается на месте, метнулась мимо него к выходу.
Маленькая королева, с очень прямыми плечами, в белом великолепном платье быстро шла по коридору к своему кабинету, и придворный люд шарахался от нее, пытаясь спрятаться в первых попавшихся помещениях. За ней с треском осыпалась штукатурка, лопалась лепнина и окна, трещал потолок, а по стенам вровень с ней стремительно бежали морозные узоры.
И только закрыв за собой дверь, она отчаянно разрыдалась. И не было рядом того, кто всегда забирал ее боль и страх, кто обнимал ее так, что было понятно — он защитит ее от всего мира.
Через полчаса она ушла в свои пустые покои, и помалкивающая горничная помогла ей снять платье. Умылась, приняла быстрый душ, слушая, не зайдет ли Мариан — он ведь не может не прийти! Но его не было, и сердце сжималось и болело.
Королева заглянула к детям, постояла, глядя на спящих мальчишек, на раскинувшую ножки и ручки, сладко посапывающую, так похожую на отца Мартинку.
Василина понимала, почему он так поступил. Понимала, что он не мог иначе, это в его характере, в его крови. Мариан — настоящий сын Севера, со своими представлениями о чести и заботе. Она его таким и полюбила. Он всегда брал на себя все самое тяжелое и неприятное, оберегая ее от волнений.
Но сейчас ведь он был не прав. Она получила свой месяц спокойствия, чтобы войти в управление страной, но потеряла осторожность, уверившись, что здесь их не достанут. И поплатилась за это — знай она о заговоре, вряд ли так беспечно принимала бы подарки. И не согласилась бы на бал, наверное. И не согласилась бы на возвращение Алины в университет, и выход Марины на работу… Да и разве он сам не говорил ей, что охраняемый обязан знать об опасности, иначе вероятность попадания под огонь возрастает стократно?
Неужели он думал, что она стала бы вмешиваться в его работу, что она ему не доверяет? Нет, конечно, нет. Он просто взял на себя ее нервы и ее беспокойство, и ее ответственность. Но ведь ей сейчас, с этой постылой короной, никак не избежать ответственности!